Он меня ловил

Беседа с поэтом Максимом Лаврентьевым

№ 2024 / 46, 29.11.2024, автор: Светлана КРЮКОВА

«Он меня ловил, но не поймал,

лишь слегка, играючи, помял»

(Максим Лаврентьев)

Разговор о Максиме Лаврентьеве, с Максимом Лаврентьевым явно не рассчитан на беглый формат эссе или интервью. Прочувствовать общую энергетику можно, проложив тропинку между разными ипостасями поэта, переводчика, прозаика и т.д.

В интервью, где человек должен быстро и остроумно отвечать на каверзные вопросы, есть заложенный самим форматом изъян – конфликт мировоззрений.

В эссе – личная заинтересованность автора эссе, вернее – личное отношение, чего мне очень хотелось бы избежать.

«Всё, что трепетно любишь ты, / проникает из пустоты / в иллюзорную форму тела», «…люблю я морской прилив, и листок, что к стеклу прилип…», «Лучше сдайся солнцу и лету/ и разглядывай одуванчик…», «да эта жизнь, всегда одна и та ж, / где, кроме Бога, больше выпить не с кем», «…время страшнее любого карателя…», «С моего “космического” детства / до сих пор я жду вестей оттуда… все мы космонавты, космонавтки, / так и не достигшие орбиты», «Давай-ка, брат, помолимся поп-арту! / Никто ведь не мешает нам продаться. / Всегда возможно, побродив по парку, / повеситься — и как бы оправдаться».

И это только строки, написанные до 2010 года…

– Максим, могу ошибаться, но мне кажется, что вы поставили себе непосильную задачу, которую одному человеку не дано исполнить. Меня навёл на мысль Канова в ваших недавних стихах и молитва Богородице. Вот это – молитвы для современников, некий корпус произведений, приводящих к Богу. Эта задача, поставленная муравью Богом… она опасна. Да, поэт – это больше, чем человек, но такая задача даже не для поэта, а для эона – ничуть не меньше, может быть поставлена. И отсюда метания человека в стихах – простого, даже не очень верующего. Вернее, верующего в своего Бога, а не христианского, католического, буддийского… И осознание, что природа сама по себе, в ней спасение человека, пока он жив. И вот это противостояние искусства и природы поэт преодолевает, а человек не очень.

Много книг я мудрёных прочёл,

но гораздо мудрее, чем книги,

этот берег, жужжание пчёл,

эти заросли спелой черники.

Всё в природе само по себе

нарушает людские каноны,

но изящней листок на грибе,

чем изгибы в скульптурах Кановы.

И хоть бора сосновый концерт –

какофония скрипа и хруста,

в нём отсутствуют ложный концепт

и натужная прелесть искусства.

– Муравей вообще очень выносливое существо. Задача муравья – обнаружить свою цель и устремиться к ней, не отвлекаясь ни на что постороннее. Когда это ему удаётся, можно уже не беспокоиться: ничего непосильного нет для того, кто идёт путём своей собственной уникальной судьбы, всё ему в помощь.

– Стихотворение о Марии –

Мария, мать Христа и наша,

прости меня, и пожалей –

на мне да не иссякнет чаша

небесной милости Твоей!

Не дай душе умчаться с ветром,

и обними, и обнови

всю жизнь мою чудесным светом

Твоей немеркнущей любви.

– это просто молитва…

– Да, именно молитва. Я так эти стихи и произношу про себя в церкви, как произносят молитву.

– Максим, я думаю, что у вас есть собственное мнение по этому вопросу: Нерон поджёг Рим (согласно легенде), но вроде бы и не поджигал, но читал поэму, глядя на пожар. Я сейчас не о жестокости и безнравственности Нерона. Можно ли сопоставить эти ценности – Рим и поэзия. Допустим, что поэма удалась и у неё был шанс остаться в веках. Речь не о «слезинке ребёнка», пожар просто случился, и Нерон не имеет к нему отношения, но пользуется ситуацией и смотрит в глаза умирающего, чтобы ощутить его агонию — во имя поэзии.

– Не удивляетесь гибели Нерона – / дышал Нерон к трагедии неровно. / Глядишь, судьба смягчила бы удар, / когда бы он сменил репертуар.

– Да, трагедия, но суть почти та же…

– Светлана, могу ответить следующей историей. У художника Серова, если не ошибаюсь, была пожилая тёща, ровесница и знакомая Льва Толстого. Она жила вместе с Серовым. Перед её смертью Толстой повадился приходить к ней и смотреть, как она умирает. Серов долго терпел эти визиты, а потом взял и выгнал пришедшего в очередной раз Толстого с криком «Пошёл вон, злой старик!»

– Да-да, припоминаю. Но раз уж зашла речь о трагедии, как не вспомнить Ницше – слегка, чтобы он не задавил нас своей фигурой.

– Ницше для меня вообще не фигура. Бедный больной человек, уничтоживший себя сам.

– И всё же, ваше творчество ближе к дионисийскому или аполлоническому началу?

– На мой взгляд, пора бы нам начать с иронией относиться к умозрительным построениям немецких философов давно минувших времён. Всё это может быть кому-то интересно, но не более как история, а к сегодняшнему дню это ницшеанское разделение творчества на типы кажется притянутым за уши, устаревшим и непригодным. Лично я не вижу разницы во вдохновляющем начале. Различия только в людях. Сколько людей, столько и уникальных творческих манер. Если последних даже не больше, ведь с годами человек меняется иной раз до неузнаваемости.

– Максим, понятно, что человек ни с того, ни с сего не бросится переводить непереводимое… На каком языке говорил Иисус? Древнеарамейский – мёртвый язык и никто не знает, как он звучал. Музыка «мультиязычна», в том числе и музыка религиозных стихов. Имеет ли право на существование ваш перевод, нет ли в нём отступлений от священных текстов? Это литературное произведение — ваш перевод или он претендует на нечто большее?

– Светлана, если вы спрашиваете о моих переложениях книг Ветхого Завета – я называю их именно переложениями, а не переводами, хотя, например, в украинском языке, как я узнал буквально вчера, нет разницы между двумя этими понятиями, – то сделаны они с Синодального перевода Библии, который выполнялся в России в течении XIX века по заданию Священного Синода (отсюда название) и был впервые полностью опубликован Русским Библейским Обществом в 1876 году. До этого в богослужениях использовался церковнославянский перевод с греческого, восходящий аж к Кириллу и Мефодию. Правда, время от времени предпринимались попытки перевести отдельные части Библии на современный русский язык. Так, Авраамий Фирсов в конце XVII века изложил Псалтырь на, по его выражению, «обыклом», т.е. обычном языке. Конкретно Ветхий Завет переведён с масоретского (древнееврейского) текста, а Новый Завет – с греческого, с т.н. Textus Receptus. Что касается поэтических переложений библейских текстов, то с восемнадцатого века их было сделано много. Начало положили Ломоносов, Тредиаковский и Сумароков, на спор переложившие 143-й псалом Давида. Знаменитая ода Державина «Властителям и судьям» – тоже переложение из Псалтири. Так что я принял, так сказать, по наследству эту эстафету. Так же, как стихи Ломоносова и Державина, моя работа не является в точном смысле переводом. Я возможно более кратко, лаконично излагал суть каждого псалма или притчи, не пытаясь формально перевести каждое слово, предложение или абзац. Так что – это, можно сказать, меньше, чем перевод. В том смысле, что пространный путанный древний текст, часто почти лишённый смысла и логики, изобилующий повторами, я заменял короткими, но максимально ясными стихами.

– Максим, если совсем в лоб – это религиозные тексты или светские, ваши переложения? Кстати, в качестве подстрочника что использовали?

– На вопрос о светском или религиозном я ответить однозначно не могу. Дело в том, что вполне светский текст может вызывать в религиозных людях очень даже сильный духовный подъём. Помню, как пару лет назад меня позвали почитать псалмы в одной баптистской церкви. Такого воодушевлённого приёма я не встречал никогда, читая то же самое даже со сцены переполненного Большого зала Московской Консерватории. В качестве же подстрочника использовал имеющийся у меня экземпляр Библии 1878-го года издания, по преданию, принадлежавший одно время большевистскому деятелю – Льву Каменеву. (Подробнее: «Литературная Россия», Архив: №18. 03.05.2013, «Каменевская Библия», Максим Лаврентьев).

– Сколько лет вы работали над переложениями?

– Лет – это сильно сказано. В 2015-м году за три летних месяца переложил все псалмы Давида. Потом долго присматривался к притчам Соломона. Но они не давались – видимо, я тогда ещё не дорос до них. Но в июне 2022-го за месяц переложил их все 29 на одном дыхании. Сразу после – две первые главы Экклезиаста. В феврале 2023-го появились остальные главы – так быстро, что уже в конце месяца – в день моего рождения – состоялась премьера «Книги Экклезиаста» в «Бункере на Лубянке». И сразу же ушла в вёрстку вся «Библейская лирика». Будь я переводчиком, то дальше было бы логично взяться за «Песнь Песней» Соломона. Но я не переводчик, занимаюсь только тем, к чему душа лежит. Поэтому в октябре 2023-го появилось «Хождение богородицы по мукам» – это неканоническое сочинение, апокриф. Но, между прочим, именно на таких вот апокрифах основано т.н. Священное предание – история многих персонажей, упомянутых в Библии. В том числе и Марии.

– «Шёл третий год войны…» – о вашей гражданской позиции, если можно. И ещё – касаясь трагедии – смерть одного – трагедия, миллионов – статистика. СВО – уже статистика? Мне хотелось бы связать Национальную премию и СВО – длинный список показал, что она заточена под СВО. Литература на службе политики была в СССР. И теперь на службе? Нас ждёт возвращение парткомов?

– О Национальной премии ничего не знаю, не интересуюсь. Если речь о Нацбесте, то припоминается только история пятнадцатилетней давности, когда меня пригласили туда в некое Большое жюри, обещали что-то заплатить, просили написать рецензии. Я согласился, написал (эти рецензии вроде бы ещё висят где-то в Интернете), но больше со мной никто из организаторов не связывался и разговора про оплату тоже не было, как, разумеется, не было и самой оплаты. Больше ничего не знаю. Существует ли ещё эта премия? Или речь о какой-то другой? Их пруд пруди. Каждый может сам себе выдать такую.

– Речь идёт об этой премии:

«Национальная литературная премия «Слово» проводится при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Учредители премии – Российский книжный союз и Союз писателей России. Общий призовой фонд – 16 миллионов рублей. Предусмотрены номинации «Поэзия» и «Проза» для мастеров слова и молодых авторов, а также номинация «Перевод». Премия ориентируется на авторов, чьи произведения обладают высоким художественным уровнем, отвечают на вызовы времени, утверждают высокие смыслы и традиционные духовно-нравственные ценности отечественной литературы и общественной жизни».

– Понятно. Да, богатая премия. Опять раздадут денежки своим, как это всегда и делалось. Можно порадоваться, что среди лауреатов не будет в очередной раз Быкова (писатель Дмитрий Быков объявлен в России иноагентом. – Ред.). Но не нужно соблазняться и вообще обращать внимания на слово «Национальная». Это, по-моему, чересчур громко сказано. Учредитель премии — Союз писателей России, что знающему человеку говорит о многом.

– Согласна, не стоит соблазняться – не Господь Бог в жюри. А что Литинститут? Был – есть – будет?

– О Литинституте мною написан целый роман – «Воспитание циника». Но – о старом институте, каким я его застал. А теперь того, прежнего, нет. На его месте выстроен другой внутри старого фасада – был там примерно год назад и ушёл с очень тяжёлым чувством. И больше никогда туда не вернусь.

– Понимаю… мне тоже потеря старых зданий кажется культурной катастрофой, даже есть желание написать об этом, только всё никак. К тому же, старый состав преподавателей был для меня чудом. Расскажите о вашей семье.

– О семье… Прадедушек я не застал. Один дедушка был крупным инженером, его расстреляли в ноябре 1937-го года. Другой командовал воздушно-десантной бригадой, под Сталинградом был тяжело ранен, но выжил. Отец тоже воевал и тоже был серьёзно ранен, потом окончил Гнесинку, работал дирижером Воронежского хора, преподавал в подмосковном Институте культуры, где и познакомился с мамой. Я родился в Москве, работал, учился, женился пару раз. Ничего необычного нет в моей «человеческой» биографии. Гуляю в парках. Недавно научился водить машину – это расширило горизонт возможностей. Всё остальное – основная моя жизнь – в литературе, в искусстве.

– Максим, об этих ваших стихах недавно спорили в Литинституте:

На гражданской войне не нужны толмачи,

чтобы пленных допрашивать рьяно.

Там всё просто: не будешь болтать – так молчи

в переливах степного бурьяна.

И поэты гражданской войне ни к чему,

ведь поэт на войне – знаменосец.

Русской кровью выкрашивать знамя ему –

это даже не грех, это нонсенс.

Будет день – как свидетель, пришедший на суд,

скажет он своё веское слово.

А пока только танки ползут и ползут

в переливах бурьяна степного…

– И о чём же тут спорить?

– Было сказано нечто: придёт и всех рассудит – не абстрактный поэт, а именно автор.

– Если бы я это имел виду, то написал бы чётко: мол, приду именно я и всех по стенкам расставлю. Нет, конечно. Я не писал о себе. Это напоминает один эпизод из «Джентльменов удачи»: «Где хошь, говорит, найдёт и горло перережет» – герой Леонова говорит одно, а понимают его иначе.

– Скорее всего, поняли так, что вы против войны…

– Это как раз правильно, я против войны. А что, есть такие, кто за войну? Назовите хоть одного нормального человека, кому бы война нравилась. Неужели есть? Т.е., на гражданской войне всё-таки нужны толмачи? И поэты нужны, чтобы русской кровью выкрашивать знамя? Так выходит. «Русской кровью выкрашивать знамя ему – это даже не грех, это нонсенс» – что тут не так? Слово «нонсенс»? Но это просто то, что, в отличие от греха, вообще лишено всякого смысла.

– «Нонсенс» очень хорошо, на мой взгляд – абсурдность слова подчёркивает абсурдность войны русских с русскими. Представьте – Гумилёв призывал бы воевать с русскими…

– Хорошее сравнение. Теперь, что касается литературы на службе политики, парткомов и моих стихов. Я стараюсь быть вне политики и партий, насколько это возможно, и скептически отношусь к тем, кто лезет туда из искусства. Это очень скользкая дорожка, можно легко сломать себе на ней шею. Отношение к происходящему у меня сложное. Вроде бы как война у нас идёт, включишь вечером в пятницу телевизор – вроде бы и нет никакой войны. Вроде бы хотим, чтобы поскорее всё закончилось, а вроде, как и не особенно это нужно. Говорят про цивилизационный конфликт с Западом. Да, на нашем, на обывательском уровне где-то так и есть. А выше? Разве сформированная в результате развала великой страны государственная элита стоит на стороне народа? Я так не думаю. Это солдат на фронте видит всё очень чётко: мы вот здесь, а там – враг. Но из безостановочно фестивалящей и прохлаждающейся Москвы это видится не так однозначно, да ещё через мутное стекло СМИ. Я пытался оказаться ближе к фронту, чтобы увидеть всё собственными глазами, обращался в 2022-м году в Минобороны, но меня вежливо отправили в… Москву же, где я и так живу всю жизнь! Иногда выступаю в подмосковных госпиталях перед ранеными и в военных санаториях, где проходят реабилитацию искалеченные солдаты, но с ними не совсем уместно заводить разговоры о войне – им поскорее бы от неё отойти.

– Максим, если вы против войны, то и против СВО?

– Светлана, я понимаю, СВО была вынужденной мерой. Но стала она неизбежной лишь после того, как Украина озверела и превратилась в источник смертельной опасности в результате нашего попустительства. Не знаю точно, в какой момент всё покатилось под откос, но уверен, что этого можно было избежать, если бы политики действовали эффективно и своевременно. Я против того, что эта война была допущена, что ядерная сверхдержава пошла на неё с оказавшейся неподготовленной армией, что неудачно спланированная молниеносная спецоперация превратилась в позиционную канитель, как сто с лишним лет назад, что мы уже почти три года несём потери, что разрушаются русские города и сёла и с обеих сторон гибнут в массе своей русские люди. Для меня то, что сейчас происходит, — это национальная трагедия, похлеще сожжения Рима Нероном, и у меня уж точно не поворачивается язык что-то такое одобрять, воспевать и прославлять на фоне пожара. Тяжело говорить об этом, давайте сменим тему.

– Максим, у вас 6 декабря вечер в «Бункере на Лубянке». Ваша аудитория, какая она?

– Никогда об этом не думал. Если у публики есть общее лицо, то оно каждый раз другое, оно меняется. Придут, полагаю, те, кто меня знает, кому нравятся мои стихи, кто не будет скучать, слушая, может быть, одно и то же в пятый раз. Но будет и новое – музыка и графика, например. Впрочем, спящих на моих вечерах не припомню. Надеюсь, что будут и новые люди.

– «Космонавты, космонавтки» у вас в стихах – животрепещуще! Это же мечтатели, которых просто вырезал век… Вы – мечтатель? О чём мечтаете? Или не мечтаете…

– О том, чтобы все мы, в том числе и «космонавты, космонавтки, так и не достигшие орбиты», пережили эту чрезвычайно опасную зиму. Весной всяко будет уже полегче.

– Максим, благодарю вас за откровенный разговор. Надеюсь, теперь читателям будет проще ориентироваться «на местности» и для «ориентира» несколько стихотворений из разных «пятилеток»…

* * *

Как драгоценные подарки,

ловлю последние лучи.

Но мне гулять в осеннем парке

теперь советуют врачи.

Гляжу в небесную пучину,

немного даже сам не свой, —

ведь не по своему почину

шуршу здесь палою листвой.

И оттого гораздо реже

бываю в этой красоте.

Привычки вроде бы всё те же,

да поводы уже не те.

2014

* * *

Если все мне надоели,

я люблю среди недели

целый день бродить в лесу.

И, наевшись ягод спелых,

полную корзину белых

набираю и несу.

В чащу хвойную не лезу,

а прислушиваюсь к лесу,

к протекающей реке.

Здесь, далече от столицы,

разговаривают птицы

на понятном языке.

Так различны речи птичьи!

Грач зачитывает притчи,

громко жалуется дрозд.

Но язык совсем несложен –

хоть и с прозою не схож он,

а невероятно прост.

И на нём слагает оды

тот бессмертный дух природы,

собеседник чудный мой,

что является предтечей

всех лирических наречий,

всей поэзии земной.

2018

ПОЭТ

Когда-то слово было веским,

а нынче стало словно пух.

И говорить почти что не с кем

теперь – по крайней мере, вслух.

Но ты упорствуешь, как прежде,

и на людской выносишь суд

свои творения – в надежде,

что их заметят и прочтут.

Не углубляясь в суть проблемы,

лихому времени под нож

бросаешь целые поэмы,

и всё ещё чего-то ждёшь.

2024

Справка

Максим Лаврентьев — поэт, прозаик, литературовед. Родился в 1975 году в Москве. Окончил Литературный институт. Работал редактором в еженедельниках «Литературная газета» и «Литературная Россия», главным редактором журнала «Литературная учёба». Постоянный автор «Независимой газеты». Многолетний эксперт-участник передачи «Игра в бисер» на телеканале «Культура». Среди опубликованных книг – сборники стихов, роман «Воспитание циника», культурологическое исследование «Дизайн в пространстве культуры», литературоведческая монография «Весь я не умру», посвящённая предсмертным произведениям русских классиков, «Библейская лирика» – поэтическое переложение псалмов Давида, притч Соломона и Книги Экклезиаста.

Светлана Крюкова – поэт, эссеист. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Автор стихотворных книг «Интерактивное небо» (2018), «Это неОбо мне» (2023), «Под небом Древней Греции» (2023). Стихотворения, эссе публиковались в различных журналах, альманахах.