Операция «Ёжик»
(Заметки без назиданий)
№ 2023 / 44, 09.11.2023, автор: Илья ШУХОВ (г. Алма-Ата)
Владимир Георгиевич Шестериков – а для меня просто Володя – присылал мне из Петропавловска журнал, который редактировал, с бесхитростным и милым названием «Провинция». Многие материалы в нём посвящены отцовскому столетию. Среди них особенно тронули меня небольшие Володины новеллы, объединённые заголовком «Приишимские хроники».
Теперь и новеллы, и этот журнал стали для меня памятью о самом Володе: недолгое время спустя моего друга и ровесника не стало…
О давних событиях рассказывает Володя. О том, например, как в 1976-м сопровождал Ивана Петровича во время его последней поездки на родину, в станицу Пресновку. Было это в канун отцовского семидесятилетия.
Каждая новелла колоритна по-своему. Но сильнее всего всколыхнула душу незатейливая история, в которой отразились редкостные черты шуховской натуры. История эта озаглавлена: «Операция «Ёжик».
Но прежде – короткая преамбула. Семьдесят лет отцу исполнялось в августе. Однако он не любил официальных чествований, помпезных юбилейных церемоний и потому прилетел в Петропавловск в июле и, по существу, инкогнито. Известил только одного Шестерикова, позвонив ему в редакцию областной газеты. А прилетев, попросил Володю поехать вместе в Пресновку. Он согласился с большой охотой. Той поездке и обязаны своим появлением чудесные шестериковские новеллы.
В Пресновку, пишет автор «Операции «Ёжик», выехали на стареньком «Москвиче» областного управления культуры. Видавшее виды транспортное средство выглядело совсем непрезентабельно рядом с чёрными «Волгами», на которых встречали Шухова руководители соседствующих Мамлютского и Пресновского районов.
Всё шло по привычному, отработанному для подобных случаев сценарию: здесь, на границе районов, гостю поднесли на вышитом рушнике большое блюдо с пышным караваем, сказали приветственные слова. Районное начальство, несмотря на жару, было, разумеется, при полном параде – в тёмных, под стать служебным «Волгам», костюмах и при галстуках. А вот Иван Петрович… В лёгкой, с короткими рукавами рубашке с распахнутым воротом он смотрелся далеко не по-протокольному. И, пока секретарь райкома рассказывал ему о местных новостях, председатель исполкома отвёл Шестерикова в сторонку, чтобы вызнать, отчего это гость одет слишком простецки.
И пришлось спутнику поведать о досадном происшествии, случившемся с Шуховым перед самым выездом. Иван Петрович уже выходил к машине и вдруг обнаружил на одежде чернильные пятна. Оказалось, протекла авторучка. Вот он и вынужден был надеть взамен домашние брюки…
Как ни странно, сообщение неожиданно взбодрило предисполкома. Он сказал, что немедленно свяжется по рации с райпотребсоюзом – распорядится, чтобы к приезду гостя в станицу автолавка доставила «самые-самые» костюмы: «Пусть выбирает! Это будет нашим подарком писателю-земляку».
От слов он тут же перешёл к делу. И, когда приехали в Пресновку, возле гостиницы уже стоял фургон с товаром. И тут, пишет Володя, Иван Петрович попал с корабля на бал: работники райпотребкооперации во главе с председателем принялись хлопотливо предлагать писателю на выбор привезённый костюмный ассортимент. Естественно, в ту пору тотального дефицита вся эта «роскошь» была припрятана для особых случаев. Однако Шухов, к немалому удивлению торговых дел мастеров, без какого-либо интереса оглядел одёжную экспозицию, выбрал то, что попроще и поудобней, и, достав кошелёк, попросил Володю расплатиться.
– Ну что вы! – растерялся председатель исполкома. – Скажите Ивану Петровичу, что это – наш подарок.
Я передал эти слова, но Шухов будто ничего не слышал и настоял на своём.
Необычный поступок гостя поверг районное начальство в глубокое уныние, ведь вышестоящие власти обязали сделать земляку памятный презент. И вот – номер лопнул! Что же теперь подарить? И Шестерикова, как «полномочного представителя», вновь попросили переговорить.
И, когда опять зашла речь о подарке, Шухов «неуклюже повернулся, смущённо засопел, а потом вдруг робко сказал: «Знаешь, Володя, внук есть у меня. Называет меня Иваном. Так вот он меня попросил: «Привези мне, Иван, ёжика из своей Пресновки. Вот бы подарили мне ёжика!»
Услышав от Володи о столь редкостной просьбе, крайне озадаченные пресновские начальники приняли её к исполнению и дали указание – немедленно «прочесать» окрестные леса, обследовать живые уголки в школах, но ёжика найти!
Только не все указания выполнимы. Несмотря на отчаянные усилия, операция под кодовым названием «Ёжик» провалилась. И неудивительно: в то время в сельском хозяйстве в широком ходу были гербициды и прочая химия, да и земли распахивали до самого леса, а это для всякой лесной живности – прямая погибель. Вот и не стало в берёзовых колках ни птиц, ни ежей…
Грустная история: та поездка Ивана Петровича в родные края оказалась последней – полгода спустя он ушёл из жизни…
С тех пор прошло уже больше трёх десятков лет. И я остаюсь благодарным Володе, скрасившему отцу ту прощальную его поездку и запечатлевшему её в «Приишимских хрониках» пером журналиста и поэта, верного памяти Ивана Петровича, который дал ему в своё время рекомендацию для вступления в Союз писателей СССР.
* * *
Проходил мимо бывшей Пушкинской – теперь Национальной – библиотеки и увидел новшество: к библиотечному корпусу сделали пристройку и открыли тут элитное кафе – с барной стойкой, биллиардом и игровыми автоматами. Так под одной крышей нежданно-негаданно оказались вещи несовместные: хранилище книг и злачное заведение, рассчитанное на получение барышей.
И – вспомнились строки:
Вот наших дней и фарс, и драма,
Одна из многих прочих драм:
Христос торговцев гнал из храма,
Теперь – их зазывают в храм.
* * *
Пожелание в Год русского языка:
Эх, вот взять и прогнать их взашей –
Мониторинги, кастинги, кластеры …
Не для нашенских глаз и ушей
Менеджменты, хиты и блокбастеры!
* * *
Незавидная судьба одного писателя-полиглота: всю жизнь занимался переводом на русский язык чужих иноязычных романов и повестей. А когда на старости лет сподобился, наконец, сочинить собственный роман, получилось – себя не перепрыгнешь! – как бы ещё одно, сошедшее с того же «конвейера», лишённое оригинальности переводное произведение.
* * *
Сколько существует определений касательно реализма как литературного направления: критический реализм; социалистический реализм; реализм без берегов… Но вот недавно встретилось мне совсем уж диковинное понятие – ласковый реализм. Это понятие, пишет в своём романе «Чаша» Владимир Солоухин, ввели в обиход, кажется, англичане. А вспоминает о нём автор «Чаши» в связи с разговором о написанном на чужбине, во Франции, произведении русского писателя-эмигранта Ивана Шмелёва «Лето Господне»:
«Лето Господне» – ласковый реализм. Ласковый по отношению ко всем без исключения персонажам, к дому, к семье, к Москве, к России».
Когда я прочёл об этом, подумалось о «Пресновских страницах» – прощальных автобиографических повестях отца. Мне представляется, это – подобно шмелёвскому «Лету Господню» – не в меньшей мере чистейшей воды ласковый реализм.
* * *
За последние годы на страницах газет и журналов появилось множество искусственно навязываемых, чужеродных для русского языка лексических конструкций. Одна из наиболее характерных – словосочетания с предлогом «от». Вижу, например, в «Литературной России» заголовок: «Правда-матка от Юрия Гончарова».
Правильно восстал против нелепого речевого оборота мой именитый тёзка художник Илья Глазунов, заметивший в одном из своих интервью, что, если следовать подобной моде, придётся писать: «роман «Война и мир» от Льва Толстого» или «поэма «Евгений Онегин» от Александра Пушкина»…
* * *
С давних пор приходилось мне не единожды слышать о том, что статьи о творчестве отца включались в довоенные школьные и вузовские учебники литературы. Но ни одного из этих учебников разыскать не удавалось.
Однажды я посетовал на это обстоятельство в разговоре с Наумом Григорьевичем Шафером, павлодарским профессором-музыковедом, литератором, обладателем уникальных коллекций грамзаписей и книг. И он прислал мне ксерокопию статьи об И.П. Шухове – из учебника для педагогических техникумов «Литература XX века», изданного в 1934 году в Москве. Написали учебник Л.М. Поляк и Е.Б. Тагер.
Статья занимает около двух книжных страниц и посвящена роману «Ненависть». Рассматривается произведение в духе того времени – с вульгарно-социологических позиций.
Но есть тут и любопытное, на мой взгляд, суждение об одной из характерных черт шуховского творчества. Делаю выписку, сохраняя орфографию подлинника:
«Некоторой романтической условностью страдают страницы, представляющие собой стилизацию казакского народного сказа. Вот как пишет автор о дочери казакского бая: «Зачем ты родилась под крышей юрты? Почему твой воинственный предок нашёл для тебя презренную золотую монету и лисью шапку, которую одеваешь ты перед осколком зеркала и выходишь вечерами играть в волки и овцы? Ты быстра, как тень опоздавшей к отлёту птицы, ты легка, как прыжок степного зверька, и неуловима, как полуночный свист…»
Такой стилизованной, напевной речью говорит автор почти исключительно о жизни и нравах казакских становий. Благодаря этой манере письма автор не только не помогает разоблачить косность и отсталость туземного быта, а, наоборот, в известной мере содействует некоторой поэтизации его».
Очень примечательное высказывание!..
* * *
В конце восьмидесятых годов обращался я к известному московскому литературному критику Станиславу Рассадину. О нём в своё время писал моему отцу в «Простор» поэт Кайсын Кулиев, отзывавшийся о Рассадине как о прекрасном литераторе и своём друге. Об этом я упомянул в своей только что вышедшей тогда книге, которую вместе с письмом отправил Станиславу Борисовичу. А в письме сообщил, что прочитал в «Юности» его воспоминания о знаменитом балкарском поэте.
Вскоре пришёл отклик.
«Уважаемый Илья Иванович! Спасибо за книгу. Слава Богу, успел её получить на пороге (уезжаю на относительно долгий срок: надо работать…) Когда вернусь, непременно прочту книгу, а пока ныряю под воду с категорически эгоцентрической целью: писать. 9.2.88».
А осенью того же года я послал Рассадину копию письма Кулиева, о котором упомянуто выше: думал, будет для адресата приятным сюрпризом.
Ответ получил опять-таки быстро.
«Уважаемый Илья Иванович! Ваше письмо поймало меня – буквально – на пороге: уезжаю, притом надолго… Спасибо. Ужасно приятно было получить как бы неожиданную весточку от Кайсына. Почему он писал обо мне Вашему отцу, решительно не помню; не знаю даже, о какой статье могла идти речь (впрочем, догадываюсь),но в любом случае приятно.
Имя Вашего отца мне, разумеется, хорошо известно. Между прочим помню, что и Кайсын говорил о нём очень тепло. Если не ошибаюсь, они были дружны со времён балкарской ссылки. Словом, благодарю Вас. Ваш Рассадин. 14.9.88».
Больше мы не переписывались…
* * *
Казахский писатель Сатимжан Санбаев так отозвался в статье «Творчество, востребованное временем» об одном из колоритных персонажей шуховской «Горькой линии»:
«Смею утверждать, что образ аксакала Чиграя – это лучший образ казаха в русской классической литературе».
Слова эти – дорогого стоят.
* * *
У Владимира Солоухина встречаются любопытные, порой нелицеприятные суждения о современниках. Такое, например:
«Вон Бродский, которого сейчас почему-то обзывают “великим”, написал единственное четверостишие, которое из всего им написанного способна удержать память.
Ни страны, ни погоста
Я не буду искать.
На Васильевский остров
Я приду умирать».
Хотя, сдаётся, и эти строки запомнились не совсем точно; мне кажется, рифменная пара была здесь другая: «выбирать – умирать».
Но это – так – попутно.
Иного мнения автор «Капли росы» и «Владимирских просёлков» об Андрее Вознесенском, которого считает очень талантливым поэтом. Что, впрочем, не мешает ему тут же в пух и прах разделать его поэму «Лонжюмо».
Итак – очень талантливый поэт. Но у меня в памяти осталось из Вознесенского ещё меньше, чем из Бродского: «Стихи не пишутся – случаются…» Да ещё несколько затасканных песенных строк типа: «Миллион, миллион, миллион алых роз»…
* * *
Хранится у меня экземпляр «Независимой газеты» за 10 сентября 1991 года. Здесь было напечатано письмо Вадима Бакатина – последнего Председателя КГБ СССР, озаглавленное: «Группе народных депутатов СССР и представителей творческой интеллигенции».
В письме говорится, что в сентябре 1961 года Комитет госбезопасности передал в Институт мировой литературы имени Горького Академии наук СССР письма писателя, его рецензии и заметки, всего семьдесят документов.
Среди рецензий есть и отзыв о произведении Ивана Шухова «Елизар Дыбин».
Упоминание в перечне «Елизара Дыбина» было для меня сенсацией, и я загорелся идеей раздобыть доселе не известный горьковский отклик. Написал в Москву одному знакомому, и он прислал мне ксерокопию машинописного текста, под которым – рукой Горького – дата 16.III.33 и подпись: А. Пешков.
Вот что я прочёл:
«И. Шухов. «Елизар Дыбин».
В начале рассказа автор показал читателю героя своего «жестоко избитым». Читатель в праве ожидать, что ему будет рассказано: кто и за что избил Дыбина? Читатель в праве даже требовать этого. Но автор как будто забыл чем начат его рассказ и довольно небрежно рассказал старинный случай из быта переселенцев, – случай, похожий на анекдот. Очень трудно понять, зачем это рассказано? И трудно поверить, чтобы избитого, раненого человека «откачивали», как захлебнувшегося водой…»
Весьма поверхностно и странно! Видимо, сам Горький, скорее всего, решил не давать хода столь беглой, наскоро написанной аннотации, вот она и осталась у него в архиве. Тем более, что «Елизар Дыбин» был всего лишь кратким фрагментом будущего шуховского романа.
Когда той же весной 1933 года Иван Петрович, будучи членом Оргкомитета Союза Советских писателей, впервые встретился в Москве с Горьким, между ними состоялась тёплая, доброжелательная беседа. Как писал отец, в заключение разговора Алексей Максимович сказал:
– Очень рад за вас. Очень. Только спешить не надо. Вы ведь совсем ещё молодой. Дарование у вас настоящее, здоровое. А дарование и молодость – это всё. Да. Всё.
А годом позже ,восьмого марта тридцать четвёртого, по приглашению великого писателя, отец побывал у него в подмосковном доме. Здесь Горький повёл речь о прочитанной им два месяца назад рукописи шуховского «Поединка». По словам отца, его удивило, что Алексей Максимович отлично помнил рукопись, перечислил по имени всех многочисленных героев этого романа и обстоятельно, подробно рассказал о промахах в композиции и обрисовках тех или иных персонажей. Ни в первой, ни во второй беседе о «Елизаре Дыбине» упомянуто не было…
Та их встреча оказалась последней. В 1936 году Алексея Максимовича не стало.
Выражение “от того-то”, видимо, производное от французского haute couture ( “от кутюр”) — высокая мода. Прилагательное “haute” для русского слуха звучит как предлог “от”.