Отходы культурной жизнедеятельности
Рубрика в газете: Репутация, № 2019 / 44, 28.11.2019, автор: Евгений ЛЕММИНГ
Скандал из-за слов Г. Гусейнова о великом, могучем, но, как оказалось, клоачном, русском языке закономерен и, собственно, ожидаем. Современный русский язык таков и есть. Замечу ещё, что он к тому ж агрессивен, сила его умножена техническими приспособлениями, всеми этими газетами, таблоидами, интернет-порталами, телевидением, рекламой, рассылками, а также и повседневной практикой, упадком книгоиздания, подменённого тиражированием, что не суть замена, потому что корректура и редактура могут быть занесены в «Красную книгу», которая, в свою очередь, может быть занесена в «Книгу чёрную», где собраны свидетельства о том, как изгалялись какие-то редакционные крысы над гениями и талантами, заставляя их расставлять запятые, намекая, что путать винительный падеж с дательным нельзя.
Классический русский язык вымирает, потому что имеются только два пути, и оба ведут в тупик. Либо отгородиться от мира, замкнуть слух и лелеять этот язык в себе, утратив связь с действительностью, архаизируя его, расставшись с главной функцией языка, ради которой тот, в общем, и существует: общение, корреспонденция. Либо слушать в два уха, кроме среднего, и тотчас оглохнуть, потерять ориентиры, уже и не понимая, что же норма, а что отклонение от неё.
Жуткий профессор, автор замечательного двухтомного труда «ДСП. Материалы к русскому словарю общественно-политического языка» (2003), где осмысляется, в первую очередь, языковый опыт советской эпохи, знает, что под луной новы, разве что, приливы и отливы. Досужая публика этого знать не знает и знать не хочет. Ибо, признай это, теряется последний смысл жизни. Бог с ними, с деньгами, счастьем, родными пенатами. Говорю на родном языке, следовательно – существую. Это, как в армии: пока ты героически и бессменно стоишь на посту, можно ещё уповать, что ты верен присяге и долгу, а смена когда-то придёт. Главное, не допускать и облачка мысли, что начальство разбежалось, часового забыли, а склад, который он охраняет, давно и бесповоротно пуст. Тогда поневоле забудешь о доблестях, о подвигах и славе, и вопрос «а ради чего это всё?» заставит снять сапоги, размотать портянки и потянуться голым пальцем ноги к спусковому крючку, потому что на этот вопрос в этом случае нет ответа.
Речь, впрочем, не о складе и не о портянках, и даже не о жутком профессоре, но о его ходатаях, что по-своему является показателем, отметкой качества современной культуры.
Омерзительный персонаж, который, постранствовав где ни попадя и воротившись, вместо того, чтобы вдыхать дым отечества и балдеть, как прочие токсикоманы, начинает принюхиваться и нос воротить, дескать, и дым бывает погуще, и пахнет не пачулями, а, напротив, вшивыми крепостными, и вообще – вокруг феодализм, тогда как во всём просвещённом мире господствует промышленный капитал. Словом, «а судьи кто?». Наивный болтун, при чём здесь судьи, их дело казённое – судить да рядить. Спросил бы лучше – кто защитники, и сразу бы выяснил что к чему.
Так кто же бросился стремглав на защиту Г. Гусейнова, который в защите не нуждается: он высказал собственное мнение, подкреплённое собственным научным опытом. Это его законное право. Итак, как говорится на теперешнем языке, не столько клоачном – вокруг-то постиндустриальный коллапс, то есть – индустрия кончилась и что осталось, то и осталось, – сколь сортирном, кто за него топит?
Среди подписавших письмо в защиту упомянутого профессора филологи, литераторы, журналисты, члены русского Пен-центра, а поскольку это письмо не первое и, уж наверняка, не последнее, хотелось бы понять – кто эти люди, шагающие едва ли не строем (в таком же составе они подписывали и предыдущее открытое письмо, не упомню в защиту кого, их старшине виднее).
Есть там и Наталия Громова, автор компендиумов по истории советской литературы, удостоившаяся именной серии, которую выпускает редакция Елены Шубиной. Компендиумами эти книги названы не для того, чтобы уязвить, а для того, чтобы точнее охарактеризовать. В прежние времена такие книги авторскими не считались, это своды архивных материалов, снабжённых либо примечаниями, либо текстовыми связками, более или менее удачными и к месту, недаром в некоторых книгах на обложке и на титуле указано, что это не просто автор, но автор-составитель. Что это значит, можно лишь догадываться. Так, например, составителем у блатных назывался в своё время человек, планирующий квартирную кражу и подбирающий для этого исполнителей, сам он на скок, то есть взлом, не шёл – у каждого своя работа.
Да чёрт с ней, с феней, послушаем и посмотрим, как звучит и выглядит русский язык у этого автора, что должен бы (или должна, всё никак не освоюсь при нынешней чехарде женского и мужского начала в тексте – «автор сказала», «писательница настаивал и настаивает» и т.д.) владеть языком в совершенстве, иначе какое он-она-оно имеет право высказывать своё мнение по этому вопросу. Для примера возьмём сборник «Скатерть Лидии Либединской» (М., АСТ, 2014), почему именно этот, будет ясно из дальнейшего.
Вот образцы, которые, вполне красноречивы. Вводя в суть, автор-составитель пишет, что в книге «звучит человеческий гомон». Рассказывая о встрече одной из героинь в театре с Александром Блоком, он же или она (автор-составитель) отмечает: «подошел антракт». А это о другом персонаже: «пристрастием к опиуму, начавшимся в Баку», а вот и о чувстве Михаила Светлова к самой Лидии Либединской: «влюбленность к юной талантливой девочке». И ведь было за что любить, её «взгляды, свободолюбие корнями уходили», куда уходили корнями, уточнять ни к чему, чтоб ненароком корни не двинуть. Синонимы подобраны автором-составителем со вкусом: «ровно такой же случай». Правда, отдельные темы выглядят под его-её пером не очень выигрышно: «уже сильно больной астмой», «заболела язвой желудка» (должно быть, заразилась в трамвае), кроме того, не различаются невроз и неврастения, а это разные недуги.
Впрочем, куда печальнее, что Наталия Громова путает афоризм и поговорку, тут, в отличие от медицины, в которой разбираются все, она должна бы дать фору, чай, литератор. Это не домоводство, где не обязательно автору-составителю (что ему, что ей) быть знатоком, пишет же, что Лидия Либединская ту самую скатерть, на которой потом ставили автографы именитые и не очень известные гости, «подрубила елочкой», тогда как подрубить, подшить и обметать разные вещи.
Что она, что он, что оно, выше и в дальнейшем именуемые автором-составителем, не обязаны знать такие подробности. Они обязаны знать, что «Бродячая собака» не кафе, а кабаре, что дореволюционные фильмы в конце тридцатых годов уже не показывали, и тематика не та, и смотреть немую картину, где актерская игра решительно отличается от привычной, тогдашнему зрителю без интереса, что порт и Речной вокзал не одно и то же. Литератор, даже если он член русского Пен-центра, должен бы знать, что у критика Михаила Левидова отчество было Юльевич, а не Юрьевич, что поэт Николай Дементьев не повесился, как утверждает он-она и проч., ссылаясь на Михаила Светлова, что, якобы, вытаскивал его из петли, а выбросился с шестого этажа, что Чабуа Амирэджиби не поэт, а известный прозаик, что рассказ Александра Яшина «Рычаги» не повесть, и что цитировать следует правильно, а не произвольно, как цитирует автор-составитель хрестоматийные стихи Багрицкого. Надо знать, что «воинской повинности» к 1941 году не было, была всеобщая воинская обязанность, и что писать «забрали» в писательское ополчение – это оскорблять память тех людей, которые пошли добровольцами, несмотря на возраст, регалии и болезни. Почти все они погибли.
Блаженное неведение ли тому причиной, незнание ли языка, но логика в утверждениях Наталии Громовой присутствует не всегда, либо логика эта весьма странная. О городе после революции и гражданской войны говорится: «Баку, несмотря на все пережитое, оставался красивым южным городом, залитым солнцем», об отце героини сказано: «вскоре встретил и полюбил женщину с семилетней девочкой», тогда как о самой героине заявлено: «от нее исходил гормон счастья, внушающий всем окружающим, что в конечном счете все будет хорошо».
А что бы значили эти пассажи? Татьяна Вечорка «снова наткнулась на Блока, который стоял, облокотившись на балюстраду», «Хлебников встречал Лидию Борисовну, когда она была в утробе матери». Что мир тесен?
О профессиональных качествах автора-составителя говорит то, что тексты, представленные на иллюстрациях, он-она-оно воспроизводят неточно или совсем неверно.
Сложное и не очень весёлое занятие комментатора – вступать лишь там, где только необходимо: уточняя смысл, досказывая недосказанное в публикуемом документе, отсылая к дополнительным источникам, чтобы подтвердить или опровергнуть первоисточник, – Наталия Громова не освоила. Она либо излишне говорлива, либо молчит там, где следовало бы много что рассказать. Начав рассказ (зачем надо было косноязычно пересказывать уже опубликованные мемуары, тоже загадка), она вскоре его обрывает, и дальше просто даются чужие тексты. Таким образом, в книге автору-составителю принадлежит от силы полтора авторских листа.
А вот об этих текстах следует сказать особо. Хотя бы и потому, что авторы некоторых из них тоже подписывали упоминавшиеся открытые письма. Например, Виктор Шендерович. Здесь он вспоминает о знакомстве с Лидией Либединской, там подымает голос в защиту жуткого профессора. Да кто ему поверит, человеку, что увиливает от выплаты алиментов употреблённому – пользователи интернета видели: употреблённому с особым цинизмом – и обманутому им матрасу, в результате чего родились шесть подушечек от геморроя, набитых конским волосом? Кто поверит Дине Рубиной, которая защищает профессора, что клеймит клоачный русский язык, а в мемуарах рассказывает, как они с Лидией Либединской «уселись на спиленных бревнах»?
Воспоминания, не только её, но все, приведённые в книге, наводят на разнообразные мысли. Глава, посвящённая аресту Игоря Губермана, называется «Каторга и ссылка», и там рассказывается, как в эту самую ссылку и на эту самую каторгу по очереди, наперебой, с охоткой, ездили к нему дети, жена, тёща, знакомые, чтобы пожить на свежем воздухе недельку-другую-третью, поболтать, выпить, вкусно поесть. Истинная каторга, декабризм-январизм-феврализм. Или, например, воспоминания Тамары Жирмунской о том, что выступали они с Лидией Либединской от бюро пропаганды художественной литературы, а потом получили не бог весть какой гонорар, рублей 150, может, поболее, за полторы недели работы. И верно, что это за деньги для начала восьмидесятых годов, инженеры-то по 130 рублей тогда гребли, ни в чём себе не отказывая, с места не сходя, а тут езди по стране, читай стихи, отвечай на записки.
Какие достойные люди, следует сказать в заключение. Иных уж нет, иные далече, иные выдают себя за других и в меру сил преумножают культуру, выступают единым строем, по команде подымают голос протеста. Не удивлюсь, если и после того, как эта статья будет напечатана, они сочинят еще одно открытое письмо, чтобы защитить честное имя Наталии Громовой, автора-составителя книг по советской культуре, истинного хранителя (или хранительницы?) великого, могучего, русского языка в его незамутнённом сортирном изводе.
Прочитал с удовольствием. Полностью согласен. Многое еще мог бы добавить к портретам упомянутых лиц. А уж о лицах не упомянутых говорил бы и говорил.
Интересная информация о «профессиональных специалистах» по литературе и русскому языку, которыми они кормятся.
Пора бы для них и авторов провокации из ВШЭ устроить экзамен (в форме ЕГЭ) по литературе и русскому языку, заодно для издателей их опусов.
Уточнение.
Согласен. А то выступать с заявлениями они здоровы, а ни писать, ни готовить книги не умеют. Зато ставят фирменный знак “Редакция Елены Шубиной”. Монограмма редакции, кстати, разработана как свастика. Поглядите, если не лень. Это не выдумка. Это или недосмотр, или умысел. И то, и другое не похвально. В следующий раз об этом обязательно напишу.