ОТРИЦАТЬ ВСЕГДА ЛЕГЧЕ
Почему профессор Голубков в оппозиции к НЛО?
Рубрика в газете: На рубеже, № 2020 / 5, 13.02.2020, автор: Михаил ГОЛУБКОВ
Михаил Михайлович Голубков – один из крупнейших специалистов по отечественной словесности XX–XXI века, заведующий кафедрой истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса МГУ.
Первый вопрос к нему: есть ли у него самый любимый писатель? К какому произведению русской литературы он чаще всего и с наибольшим удовольствием возвращается?
– Строго говоря, нельзя литературоведу любить того или иного писателя. Он знать должен их творчество, место в литературной истории, их эстетические концепции. А любовь – это ведь дело очень частное…
Я не могу сказать, что у меня есть один и самый любимый писатель в литературной истории. Я многих люблю (не ценю, а именно люблю). Люблю читать, перечитывать, как бы собеседовать с ними. И это очень разные писатели, и популярные, и почти забытые, неизвестные сейчас, чьи при жизни сформировавшиеся репутации заслоняют их творчество. Это, предположим, Михаил Афанасьевич Булгаков, любимый сегодня самой широкой читательской аудиторией, и Максим Горький, забытый и непрочитанный нынешними поколениями, известный в лучшем случае как автор «Старухи Изергиль» и драмы «На дне». А я их обоих по-настоящему люблю. Очень люблю Солженицына и считаю его великим писателем, самым близким нам по времени. Затем мало кому известная проза новокрестьянских писателей, например, Сергея Клычкова. Очень поэзию Алексея Ганина люблю. Перечислять долго. А вы знаете, наверное, я просто очень люблю литературу, и все они, обитатели литературного пространства ХХ века, мне близки и каждый по-своему любим…
– Какая ваша собственная книга или статья наиболее вам дорога?
– Ваши вопросы врасплох застают… Признаюсь, чужие книги я люблю больше, чем свои, перечитываю редко (почти никогда), только если грядёт переиздание. Но раз вы спросили, отвечу, что это «История русской литературной критики ХХ века». Когда она писалась, я был совершенно счастлив. Мне казалось, что удаётся писать очень просто о невероятно сложных вещах, таких, например, как критика вульгарного социологизма или же дискуссия между «вопрекистами» и «благодаристами», или же разгром школы «Перевала». К этой книге я обращаюсь по необходимости – студентам читаю курс критики ХХ столетия. А ещё мне кажется, что получилась неплохо последняя на сей момент книга о Юрии Полякове «Текст, контекст, интертекст и другие приключения текста», который имеет жанровый подзаголовок «Учёные (и не очень) записки одного семинара» – она появилась пару месяцев тому назад. Книжка получилась игровая и ироничная, под стать её герою, писателю Юрию Полякову.
– Растёт ли в России достойная смена литературоведов? Многие ли из них всерьёз занимаются русской литературой XX–XXI века? Можете кого-то назвать?
– Современное литературоведение – это множество самых разных школ, дистанция между которыми определяется их дискурсивным арсеналом и представлениями о задачах литературоведения. Одна из этих школ мне принципиально чужда, поэтому с неё и начну: ведь отрицать всегда легче, чем утверждать. Это даже не столько школа, сколько среда, сложившаяся вокруг журнала «НЛО» и одноимённого издательства. Её основоположник Ирина Прохорова видит свою заслугу в том, что ей и её сподвижникам удалось сформировать принципиально иную, чем в советское время, гуманитарную среду с новым языком и кругом идей. Идей, добавим от себя, преимущественно антирусских, склонных к смешению русского и советского. Для того, чтобы отличать своих от чужих, и был создан тот самый дискурсивный арсенал, своего рода словарь слов и выражений, который поначалу, в 90-е годы, нельзя было разобрать не имея под рукой другого словаря – иностранных слов. Потом дискурс постепенно приблизился к языку, но не совсем: дистанция всегда ощущается. Безусловно, исследователи, сгруппировавшиеся вокруг НЛО, много сделали, например, в сфере изучения социалистического реализма, однако главной целью было не столько изучение, сколько компрометация советского опыта и советского проекта в целом. И, нужно сказать, в этом весьма преуспели.
Смею надеяться, что тот круг литературоведческих идей, который существует на филологическом факультете МГУ, в частности, на нашей кафедре, представляет определённую оппозицию НЛО. Если же говорить обо мне лично, то идея деконструкции советского опыта меня никогда не привлекала. И задачи литературоведения я вижу, скорее, в созидательном ключе, а не в разрушительном.
Совершенно естественно, что мне ближе те молодые учёные, что сформировались как литературоведы в нашей среде, на нашей кафедре. Среди них я бы назвал Д.В. Кротову – в сферу её научных интересов входят все периоды литературного ХХ столетия – от Серебряного века до современности. Не так давно вышла её монография «Современная русская литература. Постмодернизм и неомодернизм», где выдвинута очень интересная и глубокая концепция неомодернизма как течения современной русской литературы. Н.В. Назарова специализируется в литературе Серебряного века, в частности, в популяризации и возвращении в научный оборот забытых имён. Среди них – замечательный писатель Серебряного века Чириков, книги которого Назарова издаёт вместе со своим учителем – профессором М.В. Михайловой. Совсем молодой исследователь в нашем научном коллективе А.Семина занимается авангардистской поэзией всего ХХ столетия. Она и её друзья Е.Жуйкова и А.Грешилова создали ю-тьюб канал «Не выходя из комнаты», где рассказывают о самых сложных литературных явлениях ХХ века, притом легко обходясь средствами современного русского языка и оставаясь в рамках дискурса современного русского литературоведения, минуя дискурсивный арсенал «нового гуманитарного пространства», который выработала И.Прохорова у себя в НЛО.
– Недавно у нас в стране сменилось правительство. Чего вы ждёте от новых министров науки и образования, просвещения и культуры и от их команды? Что бы вы посоветовали чиновникам в первую очередь изменить в сфере литературы и гуманитарного образования?
– Ничего я от них не жду. Для того, чтобы возникли какие-то ожидания, министр просвещения (он, по-моему, пятый, начиная с 2000 года) должен объяснить, в чём был смысл деятельности его четырёх предшественников, разрушивших своими бесконечными реформами прежнюю систему гуманитарного образования в школе, и пытающихся вылепить что-то новое. Проводить реформы, не объясняя их смысла и, как кажется, не имея определённых целей, – в этом состояла деятельность правительства и министерства в школе и в вузе. Зачем-то загнали всех нас в нелепую ситуацию бакалавриата и магистратуры, называя это Болонской системой. Теперь, говорят, от этого нужно уходить. А куда уходить? Сломать систему, формировавшуюся без малого три столетия, русской университетской школы было просто. А теперь что делать? Ведь прежнего уже не вернёшь, реставрация прежней системы образования, как и любая социальная реставрация, решает проблему лишь временно и частично. Но мне кажется, что понимания бессмысленности и вредоносности реформ, проводимых Филипповым – Фурсенко – Ливановым, ни у новых министров, ни у старых просто нет. Какие уж тут ожидания?..
– Какие тенденции, на ваш взгляд, разрушают современную литературу?
– Отсутствие литературного процесса.
В своё время Юрий Лотман говорил о художественной литературе как о динамическом целом, динамическом единстве, подчёркивая, что «мы сталкиваемся не с неподвижной суммой текстов, расставленных по полкам библиотеки, а с конфликтами, напряжением, «игрой» различных организующих сил». То есть книги, по мысли учёного, взаимодействуют друг с другом, вступают в диалогические отношения, сталкивают различные концепции мира и человека, и взаимодействие это происходит в сознании читателя и критика.
Ситуация, когда из 300 вышедших за год книг полноценную читательскую реакцию получают лишь несколько, остальные не находят ни читателей, ни критиков, ставит под сомнение представления Лотмана о литературе как саморазвивающейся системе, на которых воспитаны поколения современных литературоведов. Если оно и не полностью отвергается, то нуждается в серьёзной корректировке. Ведь в основе представлений о литературе как о саморазвивающейся системе лежит мысль об интенсивном диалоге между современными книгами, который осуществляется в сознании читателя и артикулируется критиком, представителем читательской среды в литературе. Но в нынешней ситуации под вопросом оказываются сами диалогические отношения между книгами и их авторами. Противоречия между идейно-эстетическими концепциями мира и человека не осознаются и не рефлексируются. С чем связана подобная ситуация?
Во-первых, с тем, что издающиеся книги оказываются неизвестны читательскому сообществу, разобщённому и атомизированному: лишь единицы книг оказываются известны и популярны, прочитываются и осмысляются, остальные же попадают к читателю случайно и не оказываются в поле зрения читательского большинства.
Во-вторых, с резким снижением уровня литературно-критической мысли. Дар критика, возможно, более редкий, чем писательский дар, ныне не востребован. В результате роль критика резко изменилась. Критик теперь – не представитель читателя в литературе, а, скорее, коммивояжёр и рекламный агент, распространяющий продукцию того или иного издательства или того или иного автора. Лозунг «читаю за деньги», который ещё совсем недавно воспринимался как анекдотический, нынче вовсе лишён комического аспекта: критика ведь тоже профессия, почему бы и за деньги не читать? Какая уж тут рефлексия, какое уж тут представительство от лица читательского большинства? Нет, времена А.Макарова, М.Щеглова, В.Лакшина, И.Дедкова, Л.Аннинского в далёком историческом прошлом…
В результате под вопросом оказывается не только лотмановское представление о литературе как о саморазвивающейся системе, но и о литературном процессе.
– Кто вас особенно раздражает в современной российской прозе?
– Мне не хотелось бы называть имена. Зачем походя обижать людей?.. Просто есть книги (а они всегда есть, в любую эпоху), которые можно было бы не писать. Так сказать, необязательные книги. Книги ни о чём. И понимаешь это, прочитав страниц 50–100. Вот эти книги и раздражают… Для примера могу назвать одну: «Петровы в гриппе и вокруг».
– За последние годы вошёл в моду новый термин для обозначения самых современных тенденций, в частности, в искусстве – метамодернизм. Как вы к нему относитесь? Есть ли в нашей литературе достойные его представители? И какой, может быть, более точный и глубокий термин вы бы сами предложили для новейших и самых главных тенденций современной литературы?
– О терминах спорить – последнее дело. Важно, что за ними стоит. И что они дают нам для понимания смыслов, таящихся в литературе. Метамодернизм говорит не только о направлении или некой эстетической системе, но о мироощущении, мировидении современного человека. Есть такая метафора, описывающая это явление современного миропонимания: представим себе трёх человек, принявшихся изучать море. Один свободно парит по морским водам на доске, схватывая морскую пену и её принимая за сущность моря. Это постмодернист. Другой надевает акваланг и погружается в морскую пучину для детальнейшего изучения морского дна, скрытого толщей воды. Перед нами модернист. А третий плывёт с ластами и дыхательной трубкой, находясь на поверхности воды и кое-что различая на дне. Вот это метамодернист. Он как бы между двумя средами балансирует, колеблется между средой постмодерниста и модерниста. Метафора, может, и неплоха, но мне не понятно, что она даёт для постижения литературных смыслов, для изучения закономерностей литературного развития.
– Какие из ныне действующих наших писателей, на ваш взгляд, имеют наибольшие перспективы для того, чтобы войти в историю русской литературы и, может быть, даже стать классиками?
– С большим сомнением отношусь к прогнозам литературного развития. Их немало было в ХХ веке, и все – пальцем в небо.
И дело здесь, наверное, не в писателе, не в его художественной одарённости, даже, наверное, не в смысловом масштабе, который содержат его произведения. Дело в состоянии общества, в состоянии читателя, готового или не готового выступить в качестве важнейшей, если не ключевой, фигуры литературного процесса. От читателя зависит, что он сочтёт достойным поместить в историю литературы, а что сделает её актуальным настоящим, как бы давно те или иные произведения не писались. В литературоведении есть такое понятие – реактуализация: давно забытое произведение прочитывается новыми поколениями и обретает новые смыслы, важные именно сейчас и теперь. Кого из наших современников ждёт лишь история литературы, кого вечная жизнь в сознании последующих читательских поколений? Кто же может знать?
Свой наивный прогноз сделаю, не удержусь. Литература первых десятилетий XXI века оставит свой очень яркий след в истории литературы. Она дала десятки интереснейших явлений. Они и останутся. Но я бы хотел назвать всего два имени: это Алексей Варламов и Юрий Поляков. Очень разные писатели, с различной, но всё же с чем-то и схожей аксиологией. Их будут читать в обозримом историческом пространстве (50, 100 лет), по их произведениям будут судить о нашем времени.
Заблуждаюсь, говорите? Да наверняка даже…
Вопросы задавал Евгений БОГАЧКОВ
“Очень люблю Солженицина”. Стоило бы вынести это в заголовок. А не заставлять читателя умучивать почти целый абзац.
1. Это субъективное мнение профессора М.М. Голубкова. По поводу, цитирую: “Литература первых десятилетий XXI века … дала десятки интереснейших явлений. Они и останутся. Но я бы хотел назвать всего два имени: это Алексей Варламов и Юрий Поляков”.
2. Я предлагаю другое субъективное мнение. О нашем времени (период после 2000 г.) будут судить по произведениям писателей (кстати, членов СПР) вологжанина В.И.Белова (повести и рассказы), инженера-физика А.И. Обухова (“Слово о букве”, эссе “Рисунки Пушкина”), канд. филос. наук С.А. Порохина (военно-исторические исследования о личностях России 19-го века), канд. техн. наук. Ю.Кириенко-Малюгина (“повесть “Есть Божий суд…”, “Методика оценки и критерии народности поэзии”, монографии о творчестве Н.М.Рубцова), филолога Е. А Митарчук (“От Гоголя к Рубцову” и лит.статьи в альманахах)
3. Другие писатели могут выразить другое субъективное мнение. Даже интересно.
Поживём – увидим.
Я не писатель, поэтому выскажусь без права голоса.
Собственно, это всего лишь просьба уточнить ВАШЕ высказывание.
Помните, у Стругацких в “Хромой судьбе” фигурировала такая машина – по конкретному тексту конкретного автора она определяла НКЧТ, наивероятнейшее количество читателей данного текста.
Не могли бы вы сымитировать – в порядке фантазии – такую машину и определить такое вот НКЧТ для перечисленных вам авторов? Интуитивно. Примерно.
Упоминание самого себя в перечне тех, “по кому будут судить”, на мой взгляд, только унижает остальных, сводит их к ничтожеству. И жаль становится этих людей, кого некий самолюбивец и глупец так низко поставил и даже уничтожил сравнением с самим собой.
Парткличке “Алексею”. 1. Не занимайтесь провокациями. Не выйдёт у вас поссорить рубцововедов.
2. А чего мне ждать, когда мне будут говорить что надо судить по Варламову и Полякову (… Секс в СССР”), например. Им сейчас кто-то противопоставят Улицкую или Д.Быкова, или Е.Колядину с “Цветочным крестом” или ещё чьи “шедевры” Постмодернизма.
2. Чего мне ещё ждать от Времени, если (пиарюсь) Поставил Отечественный рекорд – Четырежды отмечен в Длинных списках Бунинской премии (2010, 2015,2016, 2017) в основных жанрах Литературы (поэзия, художественная проза, литературоведение).
3. Выдвинуто два субъективных мнения. Ваше какое?
Здесь я пока ни одного “рубцововеда” не заметил. Они здесь не комментируют.
Я тоже не писатель, а читатель, как и В.Крылов. Прекрасный, однако, показатель – НКЧТ! Полагаю, количество читателей перечисленных Кириенкой литературных произведений, стремится, как говорят математики, к нулю.
Осмелюсь высказать своё непросвещённое мнение о современных русских писателях, произведения которых я читал, читал с удовольствием, и они мне понравились. Это, конечно, Ю.М. Поляков, Р.В. Сенчин, Сергей Шаргунов, Ольга Славникова. Недавно прочитал роман В.Бойкова “Кумач надорванный”, он меня буквально захватил, под его впечатлением ходил недели две.
К сожалению, в библиотеках города не заботятся о приобретении книг современных писателей, о которых пишут в “Литературной газете”, “Литературной России” и в других печатных изданиях. Спрашиваю, где у вас стоят книги, получившие литературные премии? Нет такой подборки. А в областной библиотеке (я живу в Тюмени) вообще ликвидировали абонемент, давно уже. Представьте себе – библиотека, в которой не выдают книги для чтения! Вячеслав Вячеславович, может быть, Вы на какое-то время отвлечётесь от войны с архивами, и поможете тюменским любителям чтения, поспособствуете открытия абонемента? Вот было бы здорово!
На № 7. Спаренному “Борис-Борис”-ке (привет от “Кириенкой”).
1. Вы перечислили своих “вкусовых” неплохих писателей.
2. Другой (другие) назовут “своих” писателей и их произведения.
3. Читатели “Нашего современника” не будут читать-признавать публикаторов “либеральных” изданий и тех писателей. И наоборот.
4. В порядке любопытства и те и другие читатели посмотрят “скандальные” романы-повести. Например, я читал “Цветочный крест” Е.Колядиной (когда прослышал о скандале) и написал отрицательную рецензию (она опубликована). Показатель НКЧТ (наивероятнейшее количество читателей текста) – у Е.Кол. наверно был высокий. Ну и что? На “клубничку” бывает спрос. Чем и пользуются играющие на животных инстинктах
5. На № 4 . В.Крылову, также “Борис-Борис”-у и Не Только!
Показатель НКЧТ по скандальному произведению отражает интерес к “бытовухе”.
6. Значимость Любого произведения надо оценивать по Мировоззренческой (духовно-нравственной), художественной и лексически-национальной Содержательности!
Кто не понял?
Юр(ке) Кириенко.
Полагаю, значимость любого произведения оценивается по количеству людей, его прочитавших и оценивших их, а не упоминанием в букеровском списке.
Перечисленные мною литературные произведения не относятся к “клубничке” и “бытовухе”, Вы, видно, просто не читали их. А зря.
Кстати, я не понял что такое “художественная и лексически-национальная Содержательность”. Во-первых не понял, что это за зверь такой, а во-вторых – почему с большой буквы?
Задавая свой вопрос о пресловутом коэффициенте, я, в общем-то, знал ответ. Действительно, ноль не ноль, но высоким он быть не может. Просто потому, что я не знаю этих имён. Возможно, я не типичный представитель нынешних широких (не закавычить ли?) читательских масс, тем не менее, я, как и массы, не знаю ни одного из указанных писателей. Так же, между прочим, как я не знаю ни одного из 44-х моих земляков – тульских писателей (членов СП РФ, точнее, по данным сайта rospisatel.ru). Я об их творчестве, конечно.
Массы нынче предпочитают Пелевина, В.Сорокина (тьфу) и легион непонятно из какой грибницы понаросших фантастов и фантасток.
Конечно, Стругацкие в своём сарказме были правы не вполне. Количество прочитавших, конечно, зависит от тиражей. И “синяя тетрадь”, написанная в стол, в этом самом коэффициенте не никак не превзойдёт пустяковой аннотации к пустяковой повести (или что там у них было?). И всяко уступит самой пустяковой повести, распечатанной с советским (в смысле тиража) масштабе.
Литературный рынок определяется нынче, как и положено при нынешнем строе, спросом. Я написал, каким. По мне, это скорее плохо, чем хорошо, но это так. А вот почему спрос такой – это тема для отдельного обсуждения. Наверное, здесь не отделаться банальностью – надо хорошо писать.
Вдруг эти вот, рекомендованные, действительно пишут хорошо.
Поищу, Яндекс уверяет, что найдётся всё.
Доложусь, если будет о чём.
Первый-то в списке, В.И.Белов, оказывается, тот самый. Какое же это “наше время”. Это не 21-й, это 20-й век, даром что писатель “формально” захватил и кусочек 21-го. Я, впрочем, и тогда его не читал. Не обожаю правдорубство с кукишем в кармане. Творимое в стиле “инда взопрели озимые… понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился”. Нет, в представители литературы 21-го века В.И.Белов никак не годится. А как представитель советской литературы будет проходить, скорее всего, с дополнением “не лучший”.
Обухов тоже, оказывается, 39-го года рождения. Нет, не представитель.
Не буду дальше испытывать судьбу. Всё равно история точно расставит всё по надлежащим полочкам.