Отсутствие птиц за окном
Арабески и истории
№ 2024 / 5, 10.02.2024, автор: Игорь ТЕРЕХОВ (г. Нальчик)
КОНЕЦ ГОДА
Часто ропщу на различные – большие и малые – житейские неурядицы. И не способен в эти минуты осознать, что, посылая нам всевозможные препятствия, Господин Б. укрепляет наш дух и по-своему разнообразит земную юдоль. Какой бы скучной и монотонной была наша жизнь без постоянных подножек и подсечек судьбы.
В последнее время часто по утрам прислушиваюсь к себе в ожидании звоночка о готовности к отправлению в последнее путешествие. А нужно брать пример со своих собак, которые стоически относятся к своему здоровью и уходят в последний путь без истерик, слёз и назиданий потомству. Но ты так испорчен литературщиной и картинками окружающей тебя провинциально-колониальной жизни, что временами думаешь, что тоже что-то такое важное из себя представляешь, и потому со страхом боишься не вовремя оказаться в общем вагоне современного Харона. А ведь страх смерти – это очень буржуазное чувство, чувство людей, обременённых недвижимостью, собственностью, драгоценностями, вкладами и облигациями, и придавленных мыслью о неизбежной делёжке накопленных сокровищ. Но где буржуазия, и где ты?
Первый снег пролежал три дня. И таял с улыбкой: «Эк, я вас напугал! Хотел только напомнить, что календарная зима пришла. И она совсем не страшная пора года!».
Птицы, их кормление, прилёт по часам к приготовленной для них кормушке, дают возможность почувствовать себя человеком, существом разумным, занимающим срединное место между ангелами и зверьём.
А те люди – с рабочей окраины – что бросают в голубей камни, они никогда и не были людьми. Звери в оболочке человеческих тел.
И на площади Св. Марка в Венеции, наблюдая, как туристы кормят католических голубей, будешь вспоминать больших и малых птиц своей рабочей окраины, стучавших зимой клювами тебе в окно, напоминая, что пора кормить летучую гвардию округи.
Кормление голубей – это ещё и преодоление одиночества, желание быть полезным и нужным хоть кому-то из живых существ. А если человек никому не нужен, он готовый пассажир, пусть и безбилетный, ладьи Харона.
Птицы – всегда посланцы Бога. И не только в литературе, но и в обычной жизни – они всегда прилетают с неба, их пение – отголоски мелодий небесных сфер. Всем своим беззаботным видом они свидетельствуют о наличии неких, невидимых нам сил, которые оберегают их и в мороз, и в жару, и в бескормицу.
Самое страшное зимой – это не мороз, не пронизывающий до костей ветер и серый плотный снег, а отсутствие птиц. Отсутствие птиц – это отсутствие Бога. А если нет Бога, то всё прочее становится бессмысленным.
Под вечер на жемчужном небосклоне над городом появились три серебряные пуговки. Это солнце пробивалось сквозь космический мрак к земле. Но короткий зимний день быстро застегнулся на все пуговки, и небосклон потемнел. Стали кружить стаи ворон, с криками, словно взятыми из модернистских музыкальных произведений, птицы принялись рассаживаться на голые ветви деревьев. И вскоре птицы, деревья, дома и небо скрылись во мраке зимнего вечера.
СОН О ТОЛСТОМ
Ночью приснился Лев Николаевич Толстой. Ещё не старый, черноволосый и чернобородый он плотничал в одной из мастерских нашего республиканского Союза художников.
Поздоровавшись со мной, Толстой отложил рубанок и стал интересоваться, какие новости, что пишу сейчас, почему долго не издаю новую книгу, как поживают мои собаки – легендарные таксы Брошка и Клара. Я был так потрясен его интересом ко мне, что проснулся и долго ещё в темноте перебирал фрагменты этого видения.
Видимо, сон был отголоском случайно увиденной в Сети старой телевизионной передачи, в ходе которой два оппонента-спорщика, отвечая на вопрос ведущего, не сговариваясь, заявили, что из двух главных вершин русской литературы выбирают Достоевского. Я тогда ещё про себя воскликнул: «А Хуан Гойтисоло – Льва Толстого, как создателя гармоничного мира, созидаемого человеческим разумом, а не мира психопатов и патологии».
А вот, как характеризовал художественную манеру «великого писателя земли русской» Игорь Волгин в книге «Лев Толстой. Последний дневник»:
«Толстой в максимальной степени «высветляет» свою прозу; он старается объяснить, обсудить, «дегерметизировать» характеры действующих в его романах персонажей, твёрдо установить их взаимные связи, как можно точнее зафиксировать все их притяжения и отталкивания. Толстой не терпит двусмысленностей, намёков, умолчаний: его усилия направлены к тому, чтобы уничтожить неопределённость».
Поэтому мы и читаем на ночь Льва Толстого, а не Фёдора Достоевского.
СЛОВО И ДЕЛО
«Голоса двоенились на двадцать кричаков», – с юности пленяла эта строка поэта-эгофутуриста Василиска Гнедова. Потом прочёл, что покойный поэт Сергей Сигей, много сделавший для сохранения поэтического наследия Гнедова, считал, что если Хлебников дал первый импульс словотворчества, Кручёных стал родоначальником заумной поэзии, то шедший по их стопам Гнедов возвёл жест на уровень литературного произведения, предвосхитив современные перформансы и боди-арт.
Но больше всего поразил такой факт: освободившийся из сталинских лагерей Василиск Гнедов в 1957 году оформил в Киевском ЗАГСе брак со своей гражданской женой Ольгой Пилацкой, расстрелянной в 1937 г. Пилацкая была старой большевичкой из окружения Ленина, работала зампредом Госплана УССР и одновременно директором Института красной профессуры. Поэта характеризуют не только стихи, баллады, поэмы, рифмы, размеры, но и поступки, если их нет, то это не поэт, а стихослагатель.
Единственная доступная сейчас книга Василиска Гнедова «Сама поэзия» была издана в 2018 году московским книжным магазином «Циолковский». Что тоже в общем-то характеризует ситуацию с русским авангардом начала ХХ века. Книга состоит из нескольких частей – стихов Гнедова начала ХХ века и стихов 1938-1978 годов, а также обширных комментариев к ним и биографических материалов. С 1918 по 1938 год Василиск Гнедов стихов не писал, он активно участвовал в построении и укреплении советской власти.
Гнедов был одним из Председателей Земного Шара. Утопическое «Общество Председателей земного шара» было основано Велимиром Хлебниковым в конце 1915 года. По его замыслу, 317 избранных Председателей должны править всемирным «Государством времени». Оставшись одним из немногих на тот момент в живых членов данного общества, Василиск Гнедов писал в 60-х годах:
От имени Председателей Земного Шара
Приветствую всех собравшихся здесь
Нам нужно достичь недр его жара
Где сердце хранится и слов Велемировых взвесь.
Василиск Гнедов через всю жизнь пронёс верность поэтическим идеалам молодости, что в ХХ веке удавалось немногим. Известный коллекционер и исследователь русского авангарда Николай Харджиев писал:
«Жизнь Василиска Гнедова была чрезвычайно нелёгкой, но он не боялся стоять на самых опасных местах исторических событий. Он был человек героический».
КНИЖНЫЕ ЗАКЛАДКИ
В присланном букинистическим магазином томе стихов Якова Полонского из Большой серии «Библиотеки поэта» (1954 г.) некоторые стихотворения были отмечены сверху маленькими, с ноготок, бумажными закладками. А до этого также в приобретённом у букинистов двухтомнике Аполлона Майкова нашёл открытки, которыми прежний владелец отмечал понравившиеся ему стихи.
Даже не стал запоминать, какие произведения отмечали прежние владельцы книг, просто выбросил закладки в мусорное ведро. Это так же, как с женщиной – когда в неё влюбляешься, выбрасываешь из памяти (из вашей общей истории) прежних её возлюбленных.
Теперь это мои книги, и в них будут мои закладки (раньше это были перфокарты, а теперь – картонки от чайных упаковок), на которых обычно записывается номер страницы и начало той фразы, что обратила на себя внимание, или некие ассоциации в связи с прочитанным.
А потом, после моей смерти, и эти закладки выбросят, а книга продолжит свой путь по морю читательского интереса. Дай только Бог, чтобы не пересохло это море! Потому что если не будет читателей, то не будет и книг, а, значит, не будет России!
ОТСУТСТВИЕ ПТИЦ
Самое страшное зимой – это не мороз, не пронизывающий до костей ветер, не холод в квартире и пропажа тёплых вещей, а отсутствие птиц за окном. Когда в белом безмолвии зимы не видно птиц, это свидетельствует об отсутствии Бога. И всё дальнейшее тогда становится бессмысленным.
В такие минуты кажется, что только твои молитвы ещё способны поддерживать огонь в светильнике всеобщей жизни. А после молитвы надо выйти на мороз, на хрустящий под ногами снег, и разбросать хлебные крошки для тех пернатых, которые привыкли искать корм на открытом пространстве, и насыпать в кормушки зерно для тех, кто не ищет пищу на земле.
И когда в твоё окно, как ангел, постучит клювом первый голубь, открой форточку и дай ему хлеба. Голубь принесёт тебе послание о том, что твои молитвы услышаны небесными инстанциями, приняты к сведению и соответствующие поручения даны архангелам и силам.
ЖУРНАЛИСТИКА – КАК ЛИТЕРАТУРА
Википедия представляет Кристофера Хитченса (1949–2011) как американского журналиста и писателя английского происхождения, колумниста ряда популярных американских журналов. В своё время в США он входил в различные рейтинги влиятельных публичных интеллектуалов. У нас несколько его книг выпустило издательство «Эксмо».
Обычно, читая книги, на закладке отмечаю номера страниц и начало абзаца, который стоит перечитать, обдумать, и, может быть, даже выписать из него что-нибудь для памяти в свой дневничок. Так вот, на закладке в книге К.Хитченса «И всё же…», в которой собраны его эссе, посвящённые книгам, писателям, политическим деятелям, журналистам, каким-либо мировым проблемам или событиям, таких пометок более двадцати пяти. Это много, на закладках в книгах современных российских авторов в лучшем случае бывает две-три пометки.
Вот, например, в эссе, посвящённом знаменитой итальянской журналистке Ориане Фаллаче, Хитченс пишет:
«Помните ли вы хоть одно недавнее интервью с крупным политиком? Обычно в памяти застревает лишь дурацкий ляп или отдельные бессвязные бормотания. А не поленись вы заглянуть в текст чаще всего выясняется – причина тому тусклый или невнятный вопрос. Попробуйте почитать стенограмму очередной президентской «пресс-конференции», и посмотрите, что вас удручит сильнее: тихий ужас от синтаксиса главы исполнительной власти или неуклюжие и заумные старания журналистов. Вопросы Орианы всегда были чётко сформулированы и логичны».
Хитченс отмечает, что Ориана Фаллаче была единственным западным журналистом, которому удалось дважды взять интервью у аятоллы Хомейни. Вторая встреча была успехом сама по себе, поскольку в конце первого интервью Фаллаче сорвала с себя чадру, которую её заставили надеть на время беседы с религиозным лидером Ирана. Фаллаче рассказала Хитченсу, что после этого её отвёл в сторонку сын Хомейни и признался, что впервые в жизни видел, как отец смеётся.
Кристофер Хитченс – мастер яркого, афористического стиля, читая его заметки, получаешь не только когнитивное знание о предмете, но и эстетическое удовольствие от самого текста.
«Хотя моего любопытства к политике достаёт, скажем, пока ем первое за обедом, однако долго на этой скудной теме мозг сосредоточится не может» («Политики, которых мы заслуживаем»).
Или вот о популярной литературе:
«Каждому, кто хоть раз пытался осилить, к примеру, «Код да Винчи» или серию «Оставленные», известно, что писанину, рассчитанную на массовую аудиторию, в действительности, читать труднее, чем Борхеса или Кундеру» («Эдмунд Уилсон – литературный компаньон»)
А в рецензии на книгу об упадке влияния Англии в ХХ веке Хитченс пишет:
«Смерть Старой Королевы (Виктории – И.Т.) в 1901 году, грязная и дорогостоящая война в Южной Африке, ставшая предвестницей беспощадной вражды со злобным внуком королевы, кайзером; обескровившая страну «Великая война», два десятилетия слабоумия и расслабленности, отмеченных такими глупостями, как восстановление золотого стандарта и близорукое задабривание непримиримых диктаторов; ещё одна катастрофическая война, приведшая к неохотной уступке мировой гегемонии Соединенным Штатам. Более или менее честь спасают титаническая стойкость Уинстона Черчилля и неожиданно долгое правление Елизаветы Второй, но оба этих источающихся актива резко теряют доходность».
И в заключение стоит отметить, что книга Кристофера Хитченса «И всё же…» стала заметным явлением на русском языке во многом благодаря усилиям её переводчика Евгения Мордашева.
РЕАЛЬНО ЛИШЬ ТО, ЧТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ВЫДУМАНО
Главным писателем ХХ века для меня несомненно является Эрнст Юнгер, проживший почти 103 года (март 1895 – февраль 1998) и оставивший нам собрание сочинений то ли в 60, то ли в 70 томах. Около двух десятков его произведений переведено на русский язык.
Офицер немецкой армии в период Первой мировой войны, он за участие в ней был удостоен двух Железных Крестов (2-го и 1-го класса) и ордена «Pour le Mérite» («За заслуги»). Участвовал и во Второй мировой войне, сначала во Франции, потом был переведён к нам, на Кавказ.
Мать художника Константина Васильева была беременна им в 1942 г. Отец был в партизанах, мать – связной. Её взяло гестапо, во время допроса в комнату зашёл комендант города Майкопа, послушал, как допрашивают беременную женщину, и приказал её отпустить. Этим комендантом был Эрнст Юнгер. И я вот часто думаю, эти странные лики героев картин К.Васильева, былинных русских героев, напоминающие Зигфридов и Брунгильд (из-за чего он так и не был канонизирован в русской живописи!) – не являются ли они прапамятью о его «встрече» с Юнгером?
В России книги Э.Юнгера стали печать, когда идеологические скрепы распрямились в последние года перестройки, и не столько из-за содержания его книг, сколько из-за биографии писателя. После Первой мировой войны он сочувствовал идеям национал-социализма, был любимым писателем немецкого фюрера. Правда, со временем дистанцировался от национал-социалистов. Впоследствии был связан с участниками заговора Штауффенберга против фюрера, и только личная привязанность Гитлера к нему, как к писателю, спасла Юнгера от печальной участи заговорщиков.
Один из моих самых любимых романов Эрнста Юнгера «Эвмесвиль», выпущенный у нас издательством «Ad Marginem Пресс» в переводе с немецкого Евгением Воропаевым. Это философский роман о взаимоотношениях интеллектуала и власти, о связи человека и истории после «конца истории», опирающийся на идеи Ф. Ницше, О. Шпенглера, К. Шмитта, Ф. Гёльдерлина.
Американский книжный еженедельник Publishers Weekly так рецензировал книгу в 1994 году:
«В этом остром, хотя и запутанном исследовании скомпрометированной личности [Юнгер] рассматривает прошлое и настоящее, обыгрывая размах западной истории и культуры с помощью ослепительного ряда аллюзий от Гомера и Нерона до По и Ленина, демонстрируя свою эрудицию, но не сумев разжечь живой интерес читателя».
Не знаю, как у них в Америке, а у нас, в России, роман «Эвмесвиль» вызвал (и вызывает!) живой интерес у таких читателей, как я!
В подтверждение чему несколько страниц моих выписок из романа! Из которых для читателей оставлю наиболее интересные:
Нечёткое, неопределённое, а также вымысел – не значит неверное. Пусть это будет неправильным, главное, чтобы не было неправдивым. Какое-нибудь утверждение – не чёткое, но неверное – может проясняться фраза за фразой, пока высказывание наконец не сфокусируется на главном. Если же высказывание начинается со лжи, оно вынуждено поддерживать всё новой и новой ложью, пока в конце концов постройка не рухнет.
…реально лишь то, что не может быть выдумано.
Недостаток идей – или, проще говоря, богов – вызывает необъяснимую тоску, подобную туману, сквозь который не проникает солнце. Мир становится бесцветным; слово теряет субстанцию – и прежде всего там, где оно должно выходить за пределы чистого сообщения.
Упадок языка – не столько болезнь, сколько симптом. Симптом иссякновения живой воды мироздания. Слово ещё имеет значение, но уже утратило смысл. Оно всё чаще заменяется цифрами. Становится непригодным для поэзии, недейственным в молитве. Духовные наслаждения вытесняются грубыми удовольствиями.
Если употребление низменных слов становится обычным явлением в обиходной речи или тем более в поэзии, с этим, как правило, сочетается атака на возвышенное. Тот, кому нравится жрать и даже хвастаться этим, тем самым отметает от себя подозрение, что в хлебе он видит чудо, воплощающееся в каждой трапезе.
Впрочем, меня поражает в наших профессорах, что они хвастаются своей оппозиционностью по отношению к государству и нынешнему порядку – чтобы выставить себя в выгодном свете перед студентами, – однако ждут от того же государства, что оно будет пунктуально платить им жалование, пенсию и пособие на детей, то есть, по крайней мере, в этом смысле вполне способны оценить преимущества твёрдого порядка. Левая рука сжата в кулак, а правая тянется за подачкой – так они и шагают по жизни.
Обязательное школьное образование – это, по сути, способ, позволяющий обкорнать природные способности человека и сделать его пригодным для эксплуатации. То же самое относится к всеобщей воинской повинности…
То, какие периоды истории выбирают для себя интеллигентные представители среднего класса и как именно эти периоды истолковывают, – своего рода прогноз на будущее.
СПАСЕНИЕ ОТ ДУШЕВНОЙ СМУТЫ
Утром должен был прийти мастер ремонтировать компьютер, он даже позвонил, что будет во столько-то, но в очередной раз не сдержал слова, пропал бесследно, и на наши звонки не отвечал.
Поняв, что день у нас испорчен, Флора занялась выпечкой рулетов с вишнями, а потом приготовлением курицы. Кулинария, как всегда, спасала её от энтропии окружающей жизни.
А меня не спасали ни книги, ни альбомы по искусству, ни телеканал «Культура». Не мог ничего делать, смотреть, писать, маялся душой. Разговаривал со своими собаками, благо, что у нас их две, мама и дочка, рыжая и чёрная таксы. С ними всегда можно поговорить, обсудить новости, повалять дурака, отдохнуть душой.
Беда в том, что у меня нет навыков какого-либо ремесла, которое бы спасало и отвлекало в минуты душевных невзгод. Человеку обязательно надо что-то уметь делать своими руками. Менделеев, например, делал чемоданы, а Лев Толстой – тачал сапоги. А все мои приобретённые за долгую жизнь внелитературные навыки – математика, создание систем управления, контрразведывательная аналитика, журналистика – никакого отношения к ручному труду не имеют.
У Льва Толстого в «Круге чтения» можно найти такую выписку из Ральфа Уолдо Эмерсона, американского писателя и философа ХIХ века:
«Отделение себя от ручного труда не может быть без потери силы и истины даже для пророков. Я не сомневаюсь, что ошибки и пороки нашей литературы и философии, – их излишняя утончённость, женственность, меланхоличность, – должны быть приписаны ослабленным и болезненным привычкам литературного сословия».
ПОХОРОНЫ ТЕСТЯ
В середине января похоронили тестя – Геннадия Васильевича Сударенко. Было ему 86 лет.
Сын эстонца, репрессированного в год рождения ребёнка, и реабилитированного после ХХ партсъезда, он носил фамилию матери. Мальчишкой пережил страшную войну с нацизмом, повезло, что жили они в Новосибирске. Но всё детство голодал. Тем не менее закончил два института, был инженером-радиотехником и тренером по велоспорту.
В Нальчик он переехал после женитьбы на моей тёще, молодой тогда Изабелле Петровне. И здесь впервые в жизни был по-настоящему счастлив. У него была любящая семья, хорошо оплачиваемая интересная работа на заводе, первый в жизни личный автомобиль и для души – садовый участок.
Но всё изменилось после августовской контрреволюции 1991 года. Закрылся завод, за несколько лет до пенсии он остался без работы. В 1996 году умерла любимая жена. Он нашёл работу в артели по заготовке шкур КРС для швейного производства, где и проработал до 78 лет.
Когда тесть умер, жена попросила меня собрать одежду для гроба. Он всю жизнь придерживался спортивного стиля в одежде – куртки, свитера, джинсы. В его шкафу нашлись всего два старых пиджака, я выбрал более приличный из них. В кармане пиджака лежали 100 тыс. рублей. Это он приготовил на случай своей смерти, чтобы не быть обузой для нас. И никому – эстонский молчун, – об этом не сказал!
На похороны Геннадия Васильевича пришло много народу. Отпевал его священник нашего храма Симеона Столпника. Похоронили рядом с женой Изабеллой Петровной. Теперь они навеки вместе. А нам предстоит поставить им общий достойный памятник. Благо что сохранились фотографии, на которых они запечатлены молодыми, весёлыми, счастливыми.
«ЛЕТАЮЩИЕ ЕВРЕИ»
По радио случайно услышал песенку «Шагал» на слова Р.Рождественского, которую исполняли барды Галина Хомчик и Дмитрий Богданов. И даже всплакнул – к старости стал слезлив и сентиментален, – когда старый художник спрашивал у всех приезжающих из России: «Вы не из Витебска?».
Вспомнилось, как рассказывал Евг. Евтушенко, что Марк Шагал намеревался вернуться в Россию, тогда ещё СССР, хотел даже передать Родине все свои картины и написал заявление о возвращении гражданства.
Его поддерживали тогдашний посол Советского Союза во Франции С.Виноградов и глава компартии Франции Морис Торез. Евтушенко передал просьбу Шагала помощнику Хрущёва Лебедеву, своему ангелу-хранителю, а тот, полистав альбом Шагала, сказал: «Какие-то евреи…летающие. Нет, сейчас не до этого».
Им всегда было не до конкретного человека, будь он евреем, русским или мордвином. Они интересовались только процессами – историческими, внутренними, судебными и прочими, а люди для них всегда были мелочью, шелухой, пылью, лагерной пылью. И только иногда – в минуты душевного подъёма, когда выступали с трибун – народными массами. А себя они воображали демиургами, приводящими в движение эти народные массы. И что самое смешное, продолжают себя считать демиургами до сих пор!
Вот автор первого рассказа или очерка (не понял что это) назвал страх смерти буржуазным чувством, а ведь это основной инстинкт сознательного человека, в отличие от животного. И почему он возникает он тоже не понял, если назвал его именно буржуазным чувством. А ведь, если бы у него не было никаких грандиозных позитивных планов на будущее, как например у собаки, ибо каждый мыслящий человек целая вселенная мыслей и чувств, то конечно у него не было и инстинкта смерти. И как у бесконечной вселенной населённой бесчисленными цивилизациями и сверхцивилизациями, число его планов неисчислимое множество. И чем дольше он живёт, если не деградирует его разум, тем их больше. Ведь почему лучшие умы человечества мечтали о бессмертии человека в самом благородном смысле этого слова? Потому что это будет великий труд и великое искусство жить сколь угодно долго. А.К.Манеев был великим энтузиастом бессмертия. И он писал, что те, кто не мечтают о бессмертии бьются как мухи о стекло в своей беспомощности в этом мире.
Как утверждает лучший краевед посёлка Богушевск Александра Васильевна Кузнецова, первым встретился с Шагалом во Франции и открыл его для нас после годов забвения Петр Андреевич Абрасимов, который в детстве был сиротой и воспитывался в семье богушевского еврея Левита. И его называли в Богушевске русским евреем. Про Абрасимова много написано в интернете. Он был участником партизанского движения в годы Великой Отечественной войны, советским партийным и государственным деятелем, дипломатом, доктором исторических наук, героем труда ГДР, в своей книге “Четверть века послом Советского Союза” он рассказывает о встрече с Шагалом во Франции и как его поразил этот великий человек.
Телеканал “Культура”… Радио “Культура”… Слова “русская” там нет — какие претензии? Слушайте джаз и смотрите исторические реконструкции.
“И что самое смешное, продолжают себя считать демиургами до сих пор!” – заключительные слова арабесок.
Слова, кому-то могущие показаться и золотыми.
Да нет, Игорь, смеяться здесь не над чем. Это не комедия, это трагедия – всем нам в ближайшее время (кто из нас, стариков, доживёт) придётся огрести по полной.