ПАРШИВЕЦ НЕ БЕЗ СПОСОБНОСТЕЙ
Дело о невозвращенце Анатолии Кузнецове
Рубрика в газете: Тайны Кремля, № 2021 / 12, 31.03.2021, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
Летом 1969 года Москва узнала, что находившийся в творческой командировке в Лондоне писатель Анатолий Кузнецов отказался возвращаться на родину и попросил у английских властей политическое убежище. В советских литературных кругах не понимали, что случилось. Ведь Кузнецову вроде бы грех было жаловаться на власть. Он имел прекрасную квартиру в Туле. Его часто издавали. К слову: незадолго до командировки в Англию журнал «Юность» двухмиллионным тиражом напечатал его очередной роман «Огонь». Спрашивается, что ещё человеку не хватало?! Кузнецов утверждал, что ему не доставало свободы.
«Жить и писать, – заявил он в августе 1969 года в эфире радио «Свобода», – для меня это одно и то же… Я уходил из Советского Союза – как зверь инстинктивно спасается от стихийного бедствия. Я ни о чём не думал, это было спасение… Ох, ребята, ребята, это фантастично, это представить себе невозможно, какое это всё-таки счастье: наконец говорить то, что хочешь».
По Москве пошли гулять слухи, будто Кузнецов уехал в Англию с новой книгой, в которой поведал всю изнанку советской жизни. Многие стали ждать, когда хлынут откровения. Но в запущенную утку не поверил Твардовский.
«Я, – отметил он 5 августа 1969 года в своём дневнике, – не верю, что паршивец (не без способностей) Анат. Кузнецов увёз ещё какие-то потаённые свои рукописи, где уж «вся правда».
Для Твардовского история с невозвращением Кузнецова на родину была очень неприятна ещё и потому, что этот писатель считался автором не только «Юности», но и «Нового мира, над которым летом 1969 года и так сильно сгустились тучи. Заместитель Твардовского – Алексей Кондратович, когда узнал о поступке Кузнецова, тоже сильно встревожился.
«Остался в Англии Анатолий Кузнецов, – записал он 5 августа 1969 года в дневник. – Поехал туда по командировке «Л.г.» за ленинскими материалами. Совсем недавно Кузнецовым «укрепили» редколлегию «Юности», ввели вместо Аксёнова.
Я не очень удивился этому шагу Кузнецова. Он всегда производил на меня впечатление человека закрытого. Затемнённого. И странного.
Мы обсуждали его повесть «У себя дома». Он приехал на обсуждение из Тулы. Обстоятельно говорили все члены редколлегии. Выступал А.Т. А потом, когда дело дошло до самого Кузнецова, он вдруг коротко сказал: «Я слушал вас. И всё, что вы говорили, мне неинтересно. Я с этим не согласен и ничего делать с повестью не буду».
Много произведений мы обсуждали, и всякие были авторы – и очень даже обидчивые, но такого мы не встречали. А.Т. обалдел от неожиданности. И обиды. На кой чёрт тогда мы собирались, говорили, просто сидели.
А.Т. после этого стал относиться к Кузнецову, которого он до этого в общем-то не знал, резко отрицательно. И уже когда прошло немало лет после повести, и Кузнецов прислал нам рассказ «Артист миманса» на имя А.Т., – тот сказал: «Можно печатать, хотя человек он неприятный».
Но больше всего меня удивил Кузнецов ещё тогда, при публикации повести. Я её правил, выбросил довольно много фраз и даже отдельных кусков, имевших политический характер. Были у него и остались в повести диалоги автора с героями – прямая, лобовая публицистика. Политический комментарий к описываемым событиям. Не скажу, чтобы они были неинтересны, но закономерности, обязательности их существования тоже не было. Вещь должна существовать без автокомментариев, пусть даже по-своему интересных. Комментарии воспринимаются как приём – и нехитрый. Когда я сказал Кузнецову, что нужно бы ему посмотреть правку, он ответил: «А зачем? Я не хочу смотреть. Мне повесть давно уже неинтересна». И такого я не встречал. А может, повесть изуродована? Наверно, он так и считал. Но начал тут же развивать другие мысли, о том, что современная повествовательная манера устарела, сам он хочет писать по-другому, и, насколько я понял, – тянется к западным формалистским поискам, к антироману. Я, убеждённый на примере Солженицына, что повествовательная реалистическая манера ещё будет жить и жить, слушал Кузнецова с удивлением.
Невозвращенство его вызвало, конечно, панику. И несколько перекрывает интерес к нашей истории. Думаю, что начальству, вплоть до ЦК, сейчас важнее заниматься историей Кузнецова, чем нами. Кузнецов – человек безусловно талантливый и писучий. Он вывез туда свои неопубликованные рукописи. И будет там писать, и неплохо. Это не графоман Тарсис. А история с его назначением в «Юность», с командировкой за ленинскими материалами – вообще скандал. ЧП из ЧП.
И однако, кое-кто хотел бы и Кузнецова на нас свалить. За рассказ «Артист миманса», который мы напечатали и защищали в «Редакционной почте» в № 1 за этот год. Мы смеёмся: «Нас удивляет «Л.г.». Она дважды критиковала этот рассказ. Один раз была даже трёхколонная подборка – стенограмма собрания артистов Большого театра. Что же «Л.г.», зная идейные шатания и слабость Кузнецова – посылает этого человека в Лондон, да ещё за ленинскими материалами. Ну это уже такая потеря бдительности!» И Полевой хорош. Идейный товарищ (говорят, что не так давно он выступал в Берлине, тоже, кажется, в советской колонии, как в своё время Аркадий Васильев, и говорил гадости об А.Т. вплоть до того, что он пьёт и не руководит журналом – обычные глупости). Как же этот идейный товарищ мазанул?
Пускают разные контрслухи, чтобы опровергнуть факты. Так в самом начале распустили слух, что Кузнецов украден, принуждён и т.п. – обычный наш, примитивный ход, когда человек остаётся за границей. Но Кузнецов быстро разочаровал и погасил этот слух, выступив с интервью, где не оставил никаких сомнений относительно причин своего невозвращения.
Это событие. Федин меня расспрашивал о Кузнецове, а ему звонил Воронков. Им отвечать – не самому Федину, конечно, но Союзу, особенно Иностранной комиссии, и кому-то из ЦК, кто ведает загранкомандировками. Я вспомнил, как Беляев не пускал – и не пустил, – Лакшина в Чехословакию, ещё тогда, когда там всё было спокойно. Боялись, что Володя что-то там скажет. Идиоты.
А этого пустили – и в Англию!» (А.Кондратович. Новомирский дневник. М., 2011. С. 771–772).
И ведь, отмечу, пустили не просто так. Не ради отдыха. А для сбора материалов о втором съезде РСДРП. Кузнецов обещал своим покровителям вернуться из Англии с готовой книгой о Ленине. А оказалось, что Ленин был для писателя всего лишь прикрытием.
Для Кондратовича не было сомнения, что за невозвращение Кузнецова власть кого-то накажет. Но кого? Литературный генералитет боялся, что именно его назначат на роль главных виновных.
Чтобы как-то выкрутиться, писательское начальство пустило слух, что Кузнецов остался в Англии не по политическим мотивам, а из-за своей сексуальной ненасытности.
«Были у А.Т. [Твардовского. – В.О.], – записал 17 августа 1969 года в свой дневник Кондратович. – Заговорили о Кузнецове. Приезжавший к А.Т. Воронков сказал, что Кузнецов – половой психопат и бежал за границу чуть ли не потому, что он не может жить с женщиной, если при нём ещё кто-нибудь не совокупляется. Тогда он сам «воодушевляется». Да не может быть? – заржали мы дружно. А.Т.: «Он так говорит». – «А откуда это теперь стало известно?» А.Т.: – «Ну, я откуда знаю, откуда это стало известно Воронкову. Но мне это он подал так, словно это главная причина бегства… Ну, а где в советских условиях есть бардаки, где можно жить наглядно совместной жизнью? Они, конечно, есть, но надо специально искать. А там, пожалуйста, поезжай в определённый район и наблюдай за определённую плату».
Очень смешно, хотя Артём Анфиногенов говорил мне, что много лет назад, когда «Молодая гвардия» собиралась печатать «У себя дома», Кузнецов поразил его фразой: «Ну что Тула, Москва, ни одного бардака нет». Что-то в нём сексуальное есть, в этом маленьком человечке.
А.Т.: – Мне ясно, что он безумец, конечно, он человек ненормальный».
Пока литфункционеры и партаппаратчики копались в нижнем белье Кузнецова и перебирали всех его клиенток, писатель дал скандальное интервью газете «Санди телеграф». Он признался в связях с Лубянкой, подробно рассказав о том, как его вербовали и что спецслужбы успели от него заполучить.
Тут же встал вопрос: кто же прошляпил Кузнецова. Начались расследования по всем линиям: и по партийной, и по писательской, и по чекистской.
24 сентября 1969 года предварительные итоги были рассмотрены на Секретариате ЦК КПСС. Председательствовал на заседании Андрей Кириленко.
Подробную информацию об обстоятельствах дела о невозвращении Кузнецова на родину доложил первый заместитель председателя Комитета партконтроля при ЦК К.Гришин. Дальше объяснение по случившемуся дал секретарь Тульского обкома КПСС по пропаганде Г.Сафронов.
Почему разборки начались с туляков? Да потому, что Кузнецов после окончания в Москве Высших литкурсов получил согласие тульских властей на переезд в город оружейников. Ему дали в Туле жильё. И он потом долго был окружён заботой местного обкома партии.
Сафронов не стал отрицать, что именно от него пошло указание на оформление заграничной поездки Кузнецова. Но из чего он исходил? Вовсе не из того, что Кузнецов как писатель имел огромную популярность, особенно в молодёжной среде. Ему важно было другое: Кузнецов тесно сотрудничал с КГБ, а значит, к нему никаких претензий по идейной части не имелось.
«…Работники 5-го Управления КГБ при Совете Министров СССР, – сообщил Сафронов на секретариате ЦК, – неоднократно приглашали Кузнецова, давали ему задание, и он считал поэтому, что Кузнецов доверенный человек и что его можно командировать за границу» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 4, л. 183).
Однако эти объяснения только разозлили Кириленко. Перебив тульского секретаря, он заявил:
«Вы, тов. Сафронов, видимо, не понимаете всей глубины ошибки, которую Вы совершили, давая указание на оформление выезда Кузнецова в заграничную командировку. Если бы Кузнецов не поехал в Англию, то всё равно Вы должны были бы серьёзно заинтересоваться поведением его и принять соответствующие меры. Вам докладывали о том, что в квартире Кузнецова организован притон. Вам докладывали также о фактах разложения Кузнецова, но Вы не реагировали на эти сигналы. Поэтому Вы должны нести серьёзную ответственность. Нельзя признать удовлетворительными те объяснения, которые Вы дали» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 4, л. 184).
Следующим объяснения дал начальник управления КГБ по Тульской области Н.Полубинский.
«Кузнецов, – сообщил он, – допрашивался нами по делу ленинградских валютчиков. Уже тогда можно было представить себе представление об этом человеке. Я очень переживаю этот случай. Материал о командировании Кузнецова за границу и факт его предательства являются для вас, работников госбезопасности, серьёзным сигналом. Мы примем все меры к тому, чтобы впредь не допускать ничего подобного» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 4, л. 184).
Интересно, что тульский чекист ни слова на секретариате ЦК не сказал о том, кто по линии Лубянки Кузнецова опекал в английской поездке. Известно, что Кузнецов отправился в Лондон не один. С ним был сотрудник Института мировой литературы Георгий Анджапаридзе. По логике, тот как минимум проглядел момент, когда его спутник захотел остаться в Лондоне. Должен ли он был за это нести ответственность? Видимо, да. Однако в партинстанциях почему-то сильно светить имя Анджапаридзе не стали. К слову: через какое-то время этот учёный получил номенклатурный пост в одном из московских изданий.
В процессе заседания Секретариата ЦК выяснилось, что Кузнецов имел связи не только с чекистами. У него давно сложились приятельские отношения с одним из секретарей Тульского обкома партии Серёгиным, который помимо всего прочего возглавлял в Туле комиссию по выездам за границу. И этот Серёгин всё делал для ускорения оформления Кузнецову документов для поездки в Англию. Ну и кроме того на Тульский обком мощное давление оказала иностранная комиссия Союза писателей СССР, а также главный редактор журнала «Юность» Борис Полевой, который регулярно печатал прозу Кузнецова (тут ещё стоит добавить, что Кузнецов состоял в редколлегии «Юности»)
Понятно, что секретари ЦК потребовали объяснений и от литчиновников. Полевой упираться не стал, сразу признав долю и своей вины за случившееся. Но он тут же нашёл для себя и оправдание.
«Хочу только подчеркнуть один штрих, – сообщил Полевой, – Кузнецов умел очень хорошо маскироваться. Он всегда выступал правильно. И вот это двурушничество Кузнецова мы не смогли разглядеть, и, в частности, я не рассмотрел в нём эту вторую личность предателя. Тульские организации всегда давали ему хорошие характеристики, и, видимо, это в какой-то степени усыпляло нашу бдительность» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 4, л. 185).
Однако секретари ЦК Борис Пономарёв и Пётр Демичев усомнились в искренности Полевого. Они прямо спросили его, неужели тот ничего не слышал «о моральном падении Кузнецова», имея в виду действовавший на квартире писателя притон. «Я, – как на духу ответил Полевой, – не знал этого». Но это была ложь.
Лукаво выступил на Секретариате ЦК и критик Виталий Озеров, отвечавший в Союзе писателей СССР за работу иностранной комиссии.
«Мы все очень переживаем случившееся, – жалостливо поведал он. – Мы знали о Кузнецове только положительное, но он затаился и был настоящим двурушником, которого мы не разглядели. На виду у людей он показывает одну свою сторону, а в подполье – другую. Таков тип современного предателя. Встаёт вопрос о нашей ответственности за то, что Кузнецов выехал за границу и предал Родину. Видимо, у нас писательские организации на местах в ряде случаев не проявляют необходимой бдительности, поэтому их надо проверять, надо им помогать. Нужно знать нам писателей, которые живут на периферии, знать, как они живут, что думают, каково их поведение» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 4, лл. 185–186).
Заканчивая обсуждение, Кириленко подчеркнул:
«Беспечность проявили и работники Отдела культуры ЦК, Комиссии по выездам за границу, Союза писателей и Тульской партийной организации. Поэтому следует наказать виновных.
Есть предложение:
Секретарю Тульского обкома партии Сафронову Г.П. объявить выговор. Поставить вопрос перед пленумом Тульского обкома партии об освобождении его от занимаемой должности.
Секретарю обкома Серёгину Н.А. объявить выговор.
Начальнику Управления КГБ по Тульской области Полубинскому Н.П. объявить строгий выговор с занесением в учётную карточку.
Поставить на вид Мелентьеву Ю.С., Полевому Б.Н. и Озерову В.М.
Обратить внимание первого секретаря Тульского обкома КПСС Юнака на необходимость улучшения всей работы по отбору и направлению людей за границу.
Секретари ЦК с этими предложениями согласились.
Поручено т.т. Демичеву и Капитонову доработать проект постановления с учётом обмена мнениями на заседании Секретариата ЦК» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 4, л. 186).
Впрочем, на этом дело не закончилось. Вскоре Комитет партийного контроля при ЦК КПСС приступил к своему следствию. Уже 19 октября 1969 года этот Комитет вызвал для дачи объяснений оргсекретаря Союза писателей СССР Константина Воронкова.
Запад тем временем продолжал смаковать предательство Анатолия Кузнецова. Во многих зарубежных изданиях подчёркивалось, что Советскому Союзу изменил не просто какой-то малоизвестный писака, а популярный писатель, который во время сбора материалов к повести о Ленине сильно разочаровался и в советских вождях, и в советском режиме.
На Лубянке возникла идея отомстить Кузнецову по полной программе. Но как? Не убивать же перебежчика. У чекистов родился другой сценарий: представить писателя не идейным врагом советской власти, а уголовником и извращенцем.
29 января 1970 года председатель КГБ Юрий Андропов, заместитель генерального прокурора СССР Маляров и министр иностранных дел СССР Андрей Громыко доложили в ЦК КПСС:
«Комитетом государственной безопасности совместно с Прокуратурой и МИД СССР осуществляются мероприятия по нейтрализации пропагандистских усилий противника в связи с изменой Родине Кузнецовым А.В. и компрометации его перед мировой общественностью.
В этих целях Прокуратурой Тульской области в ходе расследования по уголовному делу собраны достаточные доказательства для предъявления КУЗНЕЦОВУ обвинения в систематическом рекламировании им порнографических печатных изданий и фотоизображений, то есть в совершении преступления, предусмотренного статьёй 228 Уголовного кодекса РСФСР» (РГАНИ, ф. 4, оп. 20, д. 651, л. 8).
Наши дипломаты подготовили для передачи МИД Англии ноту о преступлении Кузнецова и повестку для Кузнецова о вызове его в прокуратуру. Но все понимали, что вряд ли Кузнецов из Англии прибудет в органы нашего правосудия. Поэтому советские инстанции предложили провести судебный процесс над Кузнецовым заочно.
Одновременно Лубянка собиралась для компрометации Кузнецова передать на Запад через своих агентов материалы предварительного следствия, а также организовать соответствующие публикации о Кузнецове в «Известиях» и «Литгазете».
Но партначальство засомневалось, будет ли от этих акций толк. На записке КГБ, Генпрокуратуры и МИДа осталась помета:
«Вопрос рассматривался на заседании Секретариата ЦК КПСС 29 января 1970 г. Решено ограничиться обменом мнениями на заседании Секретариата ЦК. Тт. Руденко и Фирюбин присутствовали. Тов. Крючкову (КГБ) сообщено.
Без включения в Протокол № 89.
Громыко
2/II-70.
<нрзб подпись>» (РГАНИ, ф. 4, оп. 20, д. 651, л. 9).
Вскоре после этого спецслужбы пустили другой слушок: будто Кузнецова в Лондоне убили. Но кто? Агенты КГБ, американцы, бандиты или ещё кто-то? И вообще ради чего распространялась эта ложь?
Кузнецов считал, что таким образом советские спецслужбы оказывали на него психологическое давление. Ему посылался сигнал, чтобы он замолчал и прекратил афишировать свои старые связи с Лубянкой.
Когда шум по поводу невозвращения Кузнецова понемногу улёгся, писатель взялся за новый роман «Тейч файв». Он думал, что уж теперь-то напишет всю правду. А книга не пошла. И Кузнецов очень скоро как бы выпал из литературного процесса.
Выжить писателю в Англии помог его новый друг – сотрудник лондонского бюро радио «Свобода» Леонид Владимиров. Он предложил Кузнецову еженедельно вести за небольшие деньги беседы с радиослушателями.
А кончилось всё в 1979 году третьим инфарктом и смертью.
Ушли времена, и мало кто помнит и “Продолжение легенды” и “Бабой яр” и самого Анатолия Кузнецова. Разве что вспоминают иногда, как упустил его Гога Анджаппридзе.
Я помню. И недавно читал вступление к полному варианту романа и выступления на “Свободе”. И поразился тому, насколько он прав. А раньше считал мерзавцем и перебежчиком. Вступление к роману все поставило на свои места. Хотя человек был грязненький.
“Когда не требует поэта к священной жертве Аполллон”…
Кто из нас не без греха; вот, пишут, гениальный Бах был с весьма трудным характером…
Анатолий Кузнецов точно вошёл в историю литературы романом “Бабий Яр”…
И о нем есть смысл написать монографию,- обьективную.
Предлагаемая автором статья по сути является композиционной завязкой.
Дальше-фактура и продолжение…
Вот “грязненькие”-то сплошь и рядом говорят правду.
А убеленные благородными сединами, в орденах, – брешут, как собаки.
Чем чище взоры, тем грязнее совесть.