Пережить Чехова

Рубрика в газете: Проза, № 2020 / 10, 19.03.2020, автор: Александр ТРЕГУБОВ

Глубокая печаль легла на мои слабые глаза. Слишком долго продолжалось напрасное сражение с роковой болезнью, и нынче я могу официально заявить, что влюблён. Отчаянно и даже страстно, представляете себе эту оказию. Что уж говорить, когда даже осточертевшая скрипучая дверь в гостиной кажется приятным собеседником. Бывало, в туманные вечера за пыльным столом сидел молодой человек и размышлял о жизни, а близ него неустанно раздавался дикий скрежет. Поди узнай причину столь таинственного вторжения звуковых волн в личное пространство. Как пошло и запутанно написано. Вот точно так же писал Василий Карлович – тип сумасшедший в высшей степени.
Вообразите чудовищного размера чёрные глаза, глядящие волчьим оскалом, тучные губы, то и дело подпрыгивающие в неловких положениях, и вместе с тем благородную рыжую бороду с седыми вкраплениями. Лицо же его, испещрённое морщинами, при дальнем рассмотрении выказывало черты приятности, а при ближайшем соприкосновении походило на физиономию пещерного человека, оказавшегося по недоразумению в высшем свете. Благо дорогой одеждой Василий Карлович не брезговал.
В его гардеробе находилось место и блестящим часам, и изысканному деловому костюму, и лакированным туфлям. Весь этот набор так и готов был пуститься в лихой пляс вместе со своим обладателем, постукивая и потрескивая паркеты лучших домов холодного, жалкого города, распластавшегося будто безнадёжный нищий на площади и молящего бесчувственную толпу пожертвовать ему звонкое внимание её грязных денег. Ох, как смаковал Василий Карлович такие сравнения. Наши редкие беседы часто превращались в заседание суда, на котором мой приятель выступал жестоким обвинителем современного общества с его потребительским отношением к жизни.
Сущим безумием оказывалось выслушивать подобные унылые речи с отвратительным лексиконом мёртвых слов: общество, действительность, потребление. По мне, они не менее абстрактны, чем пресловутая душа, размышлять о которой гораздо интереснее и полезнее – особенно когда тебе сорок три. Именно в таком возрасте я застал Василия Карловича, одиноко дремавшего на скамейке в состоянии близком к критическому. В тот час с ним происходил один из тех коварных припадков, объясняющийся сложными медицинскими терминами, но по сути означающий, что человек может умереть в любую секунду.
Исполнять роль Спасителя мне приходилось ещё в театре. Изображая страдания на кресте, распластав мокрые от волнения руки, я думал лишь о миниатюрной блондинке в первом ряду. Ещё вчера она подарила мне очаровательную книжку стихов собственного сочинения и просила дать оценку своему таланту. Книжку, признаюсь честно, до конца не осилил. Уж больно высока оказалась в ней частотность потусторонних эпитетов: таинственный, вечный, душевный. Сносить далее подобный вздор мой организм усиленно отказывался, а вот другая его часть, отвечающая за интимное влечение, явно требовала продолжения краткого знакомства. Потому даже смерть представала с улыбкой на устах, а воскресением мыслилась долгожданная встреча с начинающей поэтессой.
Повторное свидание, впрочем, радости не принесло. Скромная принцесса предстала Татьяной Ивановной, пришедшей на премьеру с мужем-толстяком, приятным во всех отношениях господином в безразмерном свитере, поношенных брюках и какой-то побрякушке, как бы случайно наброшенной на его жирный указательный палец. Мы браво пожали друг другу ладони и даже обнялись, но об искусстве поговорить не успели. Сказавшись занятым человеком с неопределёнными важными планами, я поспешил ретироваться в гримёрку.
Всё во мне клокотало, и с этим клокотанием пропитанное желчью тело неуклюже вывалилось на колючий воздух заставленной машинами улицы. В такие минуты хочется кого-то непременно убить, причём самым зверским способом. Сделать из бездыханного тела чучело, поставить на самое видное место в доме, неустанно пялиться в потухшие глаза и, покашливая и посмеиваясь, больным горлом источать колкие фразы, обращённые к немой жертве: «Теперь-то ты отдашься мне, жалкая бездарность!».
Казалось, что призрак шагает за актёром и постоянно напоминает о грешных мыслях и делах юного лицедея. Вот и бродяга, развалившийся на остановке, аж трясётся от злорадства. Ничего, думаю, поквитаюсь и с ним. Пьяни подзаборной в жизни видал достаточно, взращён, так сказать, сей компанией, без водки белый свет не видящей. Диалог тут один место иметь должен, в полицию отправить и улицы мести определить для протрезвления печени. Ещё кричит окаянный, о помощи взывает, конечностями машет. Да, Господи, ему и вправду дурно. «Врача! Врача!» – кричу, не помня себя от ужаса.
В тот миг, с какой-то неведомой скоростью, я разглядел лицо несчастного бродяги. Оно было до невероятности детским. Да, передо мной корчилось дитя, случайно принявшее формы взрослого мужчины, который отрастил бороду, написал несколько неопубликованных романов, рано потерял жену и так нежно и ласково любил свою единственную дочь, как, думалось мне, не любил никто за всю краткую историю этого мира.
– Я хочу лишь одного – признался Василий Карлович однажды, – пережить Чехова. Он умер в сорок четыре. Мне хочется дожить до сорока пяти, чтобы закончить пьесу о нашем времени.
– И как вы её назовёте? – спросил я.
– Отчаяние, я назову её «Отчаяние».

 

2 комментария на «“Пережить Чехова”»

  1. Я читаю уже второй Ваш рассказ и хочу поделиться своими впечатлениями. И в первом и во втором наблюдаю очень интересный прием: повествование ведется то от первого, то от третьего лица. Как бы параллельные миры, но они в одной реальности. Очень интересно и необычно. Первый рассказ показался мне хрупким, хрустальным. Второй покрепче что-ли… Пишите, буду следить за Вашими успехами

  2. Этот поистине художественный рассказ гениален в своей яркой мимолётности. Перечитываю, смеюсь и восхищаюсь!

Добавить комментарий для Виктория Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.