Писатели – защитники Отечества
№ 2022 / 7, 25.02.2022, автор: Александр БАЛТИН
БЕЗДНА ЮРИЯ БОНДАРЕВА
…план был хорош, форсирование Днепра необходимо, но… война вносит свои коррективы – жестокие, как ухмылка палача; и полковник Иверзев, в срочном порядке отзывающий все полки, в том числе и артиллерию, вынуждено оставляет батальон без огневой поддержки…
Наждачная правда войны в повести Бондарева «Батальоны просят огня» продерёт по сердцу читателя, заставляя сочиться кровь сострадания, пробуждая понимание подвига: ибо из нескольких сот солдат батальона останутся пятеро, и Иверзев, точно отвечая на упрёк капитана Ермакова «я не могу считать вас офицером и командиром», – пойдёт в другой раз сам поднимать солдат в атаку…
Бездну войны не представляют в массе красок и оттенков – те, кто живут, благодаря победителям – особенно в нашенское, денежно-товарное время, туго закрученное вокруг оси эгоизма.
Жертвенность как высшее начало в человеке густо и ярко выявлено войной; больше того, такое непопулярное в советские времена словосочетание, как «духовный рост» проявлялось каждым днём войны, бывшим, по сути своей, человеческим преодолением себя, своей низовой природы…
Повествование Бондарева живописно в той мере, в какой необходимо восстановить все детали: от скрежета стали до смертного ужаса, накатывающего на всех – и совершающих подвиги, и проявляющих трусость.
…и снег будет горяч, и будет взрываться и под треками танков, и под яростью стрельбы; снег будет пламенеть реальной запредельностью, в которой необходимо не только выжить – победить.
Пафос не союзник военным дням, каковые в сущности – труд, как писал Кульчицкий: Война – совсем не фейерверк,
а просто – трудная работа… Это же высветлено, показано, укоренено военными произведениями Юрия Бондарева: документами, не позволяющими перечёркивать память, сколь бы многим теперь этого ни хотелось…
ВЫСОКАЯ ПРОЗА ВАСИЛЯ БЫКОВА
Кто-нибудь не откажется – поскольку откажутся другие.
Интеллигентный Сотников мягок, а мягкое побеждает твёрдое, как утверждает старый китайский трактат, вряд ли многим известный на самой страшной войне.
Экзистенциальная драма завязывается страшно и круто: морские узлы в сравнение с нею – пустяки.
Кашель выдаёт Сотникова, примирившегося с мыслью о смерти, но не желающего её принимать с покорностью, а – с думою о другом, с просьбою отпустить Рыбака – мол, это он, Сотников ранил полицая.
«Мёртвым не больно» – таково название одной из повестей Василя Быкова, и эта страшная формула выражает ту сущность, которой не должно бы быть, как и войны.
Однако, она есть.
Как есть проза Василя Быкова, свидетельствующая о силе, которая одолевает любую смерть…
Те, кому не больно, убраны в землю, или остались гнить на ней, чтобы другие двигались вперёд, зная, что в любой момент могут стать пищей смерти.
А не такова ли вообще жизнь, чья онтологическая бездна сгущается войной до чёрных кругов, плывущих в сознании?
Не такова?
Нет, жизнь – солнце, мёд и радость; летающие цветки пчёл, и лепестками улыбающиеся цветы, жизнь – это воспитание детей и многообразие трудов, обеспечивающих её.
Способную обойтись без нас.
Как мы способны обойтись без войны.
Но если она есть, то нельзя обойтись без литературы о ней – высокой литературы, такой, какова проза Василя Быкова.
ВЕЛИЧЕСТВЕННЫЕ РОМБЫ АНАТОЛИЯ АНАНЬЕВА
Три дня войны могут показаться тремя годами; особенно, если события разворачиваются в самом начале Курской битвы, и уверенность в победе прослоена волнами отчаянья, и даже банального страха…
Затишье на фронте – как предчувствие грозящего, ибо известно, что немцы готовы наступать; майор Грива, никогда не участвовавший в боях; капитан Пашенцев, в чьё дело по ошибке было внесено «был в плену», живущий надеждой восстановить доброе имя офицера; бойцы Царёв и Савушкин, ночью отправляющиеся в разведку, но так неудачно, что Савушкин погибает…
Разнообразие характеров, психологий, надежд и внутренних тупиков; а на рассвете немецкие танки идут «ромбом», страшный угол которого направлен на расположение взвода.
«Танки идут ромбом» – самый известный роман Ананьева, автобиографический, впитавший страшный – и величественный – опыт; перенасыщенный страшной плазмой бытия – тяжёл реализм повествования, но другим оно не могло быть…
Шесть отражённых вражеских атак вписаны в каждую жизнь – из тех, что сохранятся; многочисленные отступления обнажают – с жёсткой чёткостью – сущности персонажей, выписанных так живо, что их участие в романе забывается: вот они, перед вами, люди силы и страха, обычные бойцы, одолевающие махину, которую, казалось бы, невозможно одолеть…
Анатолий Ананьев писал исторические романы, писал разные книги о войне, впрочем, всегда честные, лакировка не мыслилась для ветерана, но танки, шедшие ромбом, но судьбы – столь же не похожие, сколь имеющие общий окрас – героев романа, но стиль его – на грани нервной обнажённости – суммарно сошлись в произведение, чья сила не слабеет, несмотря на столь круто изменившееся время…
БОЛЬ И СИЛА ГРИГОРИЯ БАКЛАНОВА
В 21 год вернувшись с войны жить лёгкостью убеждения, что всё основное в жизни уже сделано: так описывал своё состояние сам Бакланов, ставший одним из самых известных писателей военной правды.
И темы.
Но в двадцать один год ветерану кажется, что всё позади, впереди только небо, не омрачённое гудением военных самолётов, и никакой карьеры делать не хочется, тем более суетиться ради неё.
В пятидесятые талантливые писатели, наверное, и не особенно суетились: другая жизнь, иные системы взаимоотношений; и первая публикация Бакланова в журнале «Крестьянка» прошла естественно, как будто была дипломом выпускника Литературного института.
А первые повести писателя «Пядь земли» и «Южнее главного удара» прошли через строй шпицрутенов критики: показалась слишком жёсткой, больно наждачной военная правда; хотя самая трудная судьба ждала роман «Июль 41»…
Тропы войны, чей труд проходит между подвигом и ужасом, как между Сциллой и Харибдой, описывались Баклановым с тем рельефом подробностей, какой возможен только у человека с огнём дышащей памятью и светлым талантом – ибо всегда в перспективе виднеется небо будущего: синее-синее.
Яма страха – и взлёты, не позволяющие в неё скатиться; простота солдатского хлеба, помноженного на чудовищность войны вообще слишком выпукло представлены в повестях, романах, рассказах Бакланова…
О, разумеется, писатель уходил за пределы военной темы, развивался в разных отношениях; и сколько важного сделал он, будучи главным редактором «Знамени» едва ли переоценить: дивные розы ранее не издававшихся книг распустились…
Но, думается, главная его сила – именно в верности военной теме, как долгу – так и мере собственного дарования.
Похвально обращение редакции/и автора/к военно- патриотической тематике, ныне актуализированной,- ведь, как писал Александр Твардовский/ в “Василии Тёркине”/-“смертный бой не ради славы, ради жизни на земле”…/.
Да, да,- надо читать-особенно молодым людям- книги писателей-защитников Отечества и осмысливать эти тексты.
Вспоминается известная картина советского художника Виктора Попкова-“Шинель отца”,на полотне видим художника/творца/в отцовской/фронтовой/шинели.Она как семиотический знак приобщения к поколению фронтовиков,погибавших за нашу жизнь…