ПОДМЕНА

№ 2018 / 46, 14.12.2018, автор: Дмитрий ИВАНОВ

На последней странице романа Ольги Славниковой проставлены даты: 2014 – 2016. Опубликован «Прыжок в длину» в журнале «Знамя» в середине следующего. Удостоен премии «Книга года 2018». Теперь стал победителем премии «Ясная Поляна». «Прыжок в длину» захотелось прочесть.

Конечно, имя автора постоянно на слуху. Славникова чуть ли не, если извинительно так говорить, старейшина (вслед за Татьяной Толстой) предыдущей писательской генерации. В своём «2017»-ом она достаточно смело попыталась заглянуть в непредсказуемое российское будущее, на десяток лет опередить время. Но и в нулевые, и особенно ныне, десять лет спустя тот её роман не стал убедительным.

Так что к новой книге Славниковой не потянуло. При том, что как раз тогда сочинялась у меня угрюмая брошюрка «Она утонула» – о нынешнем плачевном состоянии нашей блёклой прозы, оловянными перьями повествующей хмурое житье-бытье своих тусклых соплеменников-современников.

Оказалось, прочесть «Прыжок в длину» следовало тотчас. Роман на удивление мастерски живописал почти все последние долгие-долгие беспросветные годы российской действительности.

 

 

Член жюри премии «Ясная Поляна» Владислав Отрошенко, увенчав представление книги Славниковой совсем громкими словами, начал однако какой-то сомнительной похвалой: «…Это настоящий роман, который продолжает все традиции классического русского романизма. Роман, который пишется не для примитивного самообнаружения, а для глубокого высказывания, важного не только автору и его семье и друзьям, но и нации, и человечеству». В таком контексте «нация и человечество» звучат до смешного неуместно, но у писателя было немало оснований заявить высокую планку.

Снижая критический пафос, Ольга Тимофеева («Новая газета», 28.10.18) предъявила конкретику: «Речь при этом идёт о вполне житейской истории, в которой главный герой смотрит на жизнь из инвалидной коляски. Она стала его обиталищем после ампутации ног – он спас пятилетнего мальчика из-под колёс автомобиля. Мальчик вырос в негодяя, и хороший человек, поплатившийся за своё благородство карьерой спортсмена и здоровьем, решает мучительный вопрос: стоит ли любая человеческая жизнь героического поступка? Точнее, один из сложных вопросов, которых в романе много, поскольку это фирменная проза писателя, прославившегося своим изощрённым психологизмом».

Но у Славниковой эта история и не мученическая, и не героическая. Хотя, безусловно, «романическая», романтическая. Или, как теперь классифицируют, магически (или мистически) реалистская. Но уж точно, история Олега Ведерникова у Ольги Славниковой (явная перекличка имён многоречива и зовёт вдуматься) вполне не житейская.

«Ведерникова угораздило родиться с особым даром: силовой сеткой, позволяющей и требующей быть в воздухе».

Этот дар, эта владевшая им трепетная паутина обещали Олегу, спортсмену-юниору, олимпийской надежде, чудесный рекордный взлёт. И эта же полётность выбросила Ведерникова в фантастический прыжок на проезжую часть, под колёса злобного «хаммера», – чтобы успел вытолкнуть мальчонку, но сделался ампутантом.

Дар бесценный, дар случайный – зачем был он дан? Чтобы свершить этот геройский поступок, который Ведерников ни умом, ни сердцем не хочет считать собственным подвигом… Но ведь полётность не исчезла вместе с отрезанными конечностями, она в нём живёт, длится. Тогда зачем, за что Олега ампутировало?

С первых страниц романа в голове крутился щемящий напев Высоцкого:

Не добежал, бегун-беглец,

Не долетел, не доскакал…

И дальше:

Конь на скаку и птица влет…

И последняя строчка: «…По чьей вине?»

Олега переехал не жуткий внедорожник с «зажиточным, недавно воцерковлённым торговцем водкой» за рулём, отмазанным от суда и тут же канувшим из романа «в пучине своего грешного бизнеса». Этот торгаш был просто конкретным куском быдла, ляпнувшимся на победном финише Олегова прыжка.

Ведерникова переехало время. Девятнадцатилетнего. Наше русское время. Двухтысячный рубежный год. Чтобы взамен летателя вырастить земелю – рекордно земного Женечку Караваева.

Не Олег, а именно Женечка – герой «Прыжка в длину». Он – и несчётное число «людей-женечек», которыми сплошь заселена книга Славниковой. Людей, которые живут, – как пишет она, – «прежде всего потому, что родились и и не умерли». Которые сплотились, взяли в осаду, – куда ни кинь глаз, куда ни ткни курсором:

«Интернет кишел людьми-женечками. Их там было столько, что казалось, будто каждый реальный человек отбрасывает в Сеть три-четыре свои проекции… Ведерникова поражало, какое значение придают люди-женечки себе и всем проявлениям своей повседневности… И всё это доводилось до сведения города и мира в режиме прямой трансляции. Люди-женечки судили обо всём, что попадалось им под руку: о политиках, о книжных новинках, о музыкальных стилях, о военных стратегиях, – и основой суждений был не опыт, не особая осведомлённость, не ощущаемые в себе таланты, но единственно сам факт существования человека-женечки, фундаментальный и неоспоримый».

В одном месте Славникова через запятую написала: «люди-женечки, простые люди», – но это, ясно, частный случай. Женечки повсюду: есть, сидят, вершат, правят во всех человеческих и социальных слоях и уровнях. Они не только приземлённые, они негодные, негодящие, негодяйные…

Олега Ведерникова переехало Время. Наше – бескрылое, тупое и пустое. Калеченое и калечащее хуже войны. Ампутирующее людей и убивающее семью. Превращающее человека в быдло. Подменяющее быдлом людей.

Бывали хуже времена,

Но не было быдлей…

Время переехало человека полётного, а взамен выставило плоско земного. Истинного героя нашего времени.

«Прыжок в длину» – это не о Ведерникове роман, а книга о Женечке, которому Олег оставил жизнь и который Олега в жизни подменил. Процесс этого замещения и пишет Славникова.

Поначалу, по литераторской привычке искать преемственность, по случившемуся с Олегом ожидаешь знаковых повторений и параллелей со знаменитыми горьковскими, теперь вовсе забытыми «Страсти-мордасти», страдательными и сострадательными (и звавшими на какое-то бодрое деяние). Но и нынешнее время, и герои Славниковой обходятся без сантиментов. Мать, не крутая, но продвинувшаяся бизнес-леди, устраивает сыну безбедное, насколько возможно для калеки, существование. За ним сердечно ухаживает Лида, сиделка-прислуга-сожительница. Прежний тренер пробует помочь Олегу найти себя среди товарищей по несчастью, в команде ампутантов-колясочников.

Но обезноженный Олег, сам безотцовщина, отдаётся заботам о спасённом им, и в свою очередь оставшимся без семьи, «негодяйчике». Эту звонкую кличку автор прикрепляет к мальцу чуть ли не с первых слов о Женечке, ещё неведомом ни Ведерникову, ни читателям, и дальше она прилипает к нему намертво.

Нужно читать Славникову и вкушать описываемые ею 15 наших лет Женечкиного восхождения из негодника маленького в большого, двадцатилетнего негодяя. Пока такое его замещение не станет для Ведерникова невыносимым, и он взбунтуется: решит покончить с подонком.

Почти как, я тебя породил, я тебя и убью.

Но в романе Олег готовится выместить на Женечке, оплатить им не личную калеченность, а беспредельную быдлость, ущербность, убогость (точнее, безбогость) окружающей действительности. Отомстить воцарившимся в мире примитивности и тупости, безграничным нынешним меркантильности и потреблятству.

Покорать всеобщее равнодушие к негодяйству, чужому и собственному, дикие расчётливые продажность и продаваемость. Всё возрастающую, всеохватную неспособность к людским меркам и человечному рассудку.

Ведь если колясочники-ампутанты стали негодными, обойдённые судьбой; если тренера дядю Саню превратили в пьянь, украв, выхватив из рук мечту и возможность сделать Олега чемпионом, – то простецкая Лида, обманывая предназначенную долю, сама запрыгнула из северного лесопромышленного посёлка (где мать с отцом «спивались, в любви и согласии») сначала в Москву, а затем к Олегу, – делать ему хорошо в квартире и постели, а жить продолжать с кавказцем Аланчиком, её содержащим и кулачками поучающим.

А чего стоит негодная Женечкина семья, с безликим и безымянным папой и мамой Натальей Фёдоровной «с простым лицом из трёх кирпичей»…

«Была она грузна, грубо сложена из глыб бесформенной плоти, и лицо имело такое же: нагромождение красноватых щёк и криво положенного лба, между которыми были защемлены сильные, но мутные очки… Она бормотала всё одно и то же: «Вы уж нас простите Недоглядели за ребёнком, простите нас. Недоглядели. Такое горе. Недоглядели за ребёнком, вы уж простите нас»…

«…Это тяжкое упорство было, похоже, частью её довольно необычного умения оставаться в статике: на протяжении лет один и тот же набор коротких, мясного цвета морщин, одна и та же кривая посадка мутных очков, одна и та же причёска из восемнадцати кудрей…»

И все-все в романе такие – быдленькие или быдловатые.

Мать Олега. Её очередной сожитель, «изверг»-протезист Роман Петрович. Одноногая «знаменитость» Кирилла Николаевна Осокина. Ещё один ампутант Корзиныч. Изнасилованная Женечкой одноклассница Ирочка, с их несчастными преподавателями и её здравым родителем. Сергей Аркадьевич, Женечкин тренер по карточному мухлежу и по вороватой сладкой жизни.

А уж мелких, приходящих и проходных, повторяющихся и повторяемых, – не сосчитать.

И в параллельной, Олеговой истории – такая же негодная, неприличная картина. На Ведерникова стараются нацепить маску-вывеску подвижника, если не святого. Вовсю лепится на сегодняшние манер, понятия и бесталанность полудокументальная фильма, эдакая «как закалялась повесть о настоящем человеке» – помесь Олеговой судьбы и напридуманной лажи и лжи.

…«Прыжок в длину» – роман мастерский. В нём все сцепы без зазоров, все линии без обрывов, ткань повествования выделана с филигранным тщанием. Неимоверно насыщенная метафоричность. Она завораживает, пленяет, но постепенно начинает дразнить своей регулярностью, смущать обязательностью. На постоянных остовах сравнений, этих бесчисленных «будто, точно, словно, как, напоминающий, похожий на…» спотыкаешься всё чаще, от выверенного, машинного плетения, накручивания словес устаёшь. Эта умелая сделанность относится и к романному пространству, которое могло легко и лучше обойтись без ряда линий и лиц, описаний и утончающих деталей.

Думается, именно излишнее пристрастие к рассчитанной литературной выделке подтолкнуло Славникову закруглить свой новый роман, закольцевать его, свести концы с началами так, чтобы наградить обезноженного Олега возможностью повторить невозможный фатальный прыжок, – чтобы оставить Женечку в живых, а Олегу вновь заслонить его, теперь патентованного негодяя, ценою собственной жизни.

В результате – бунта в романе нет. Есть беспощадный приговор. Остаётся вопрос.

Это обвиняющий время акт – или Так вам (нам?) и надо!

Новый роман Ольги Славниковой написан горько. Едко. Жёстко.

Именно без пощады.

Наше время заслужило такую оценку. Но люди? Они все один к одному, как в романе, быдло?

Если так, тогда справедлива желчь, которой пропитана любая страница «Прыжка в длину». Но если так, разве нельзя не жалеть человеков, человеческий образ теряющих.

Текст без жалости невольно тупеет сам. Быдлеет…

И таки Славникова пожалела.

Женечку. Не Олега.

И оставила нас жить-поживать рядом с процветающим Евгением Караваевым и размноженными женечками.

Без Ведерниковых.

Мы этого достойны?

Смешно, не правда ли? Ну вот…

……………………………………

 

По чьей вине, по чьей…