Поэтический слэм как форма протеста против обыденности
Исследование феномена через призму субъективности
№ 2025 / 26, 04.07.2025, автор: Денис БАЛИН (пос. Мга, Ленинградская обл. )
Их стихи не текст на бумаге, а театральное действие. Эти строки дышат, потеют, спотыкаются, кричат. Здесь поэзия становится перформансом, где каждая пауза – риск, каждая метафора – ставка в рулетке, где разыгрывает внимание публики. Она рассказывает о тяжёлых отношениях с отцом и смотрит сквозь зрителя. Он шутит про депрессию, и смех из зала напоминает хруст попкорна – быстрый, громкий, объёмный. Здесь поэты не бледные тени в библиотеках, а лирические герои, ожившие в человеческих оболочках. Их голоса в зависимости от контекста, их жесты преувеличены, как сторис в соцсетях.
В мире поэтического слэма роль судей выполняют люди, выбранные случайным образом из собравшийся аудитории. Простые смертные с табличками в руках, ставшие арбитрами художественных образов. Они оценивают не столько технику исполнения или глубину содержания, сколько тот эфемерный эффект, производимый стихотворениями на их души и умы. А рядом с ними приглашённые члены жюри. Эти опытные охотники, пытающиеся уловить каждый ямб, каждый хорей, каждый ритмический узор, скрытый в строках участников. Они ищут в поэзии то, что спрятано от взгляда непосвящённого, – тонкую игру форм и звуков. Вмести они пытаются свести воедино два непримиримых языка: сырую математику зрительских баллов, этих цифр, рождённых в сиюминутном порыве, и холодный анализ метрических схем, похожий на расшифровку древних иероглифов, требующий десятилетия тренировок и врождённой способности слышать музыку в промежутках между словами. Их совместный вердикт всегда компромисс между тем, что трогает слух и удивляет визуально, и тем, что восхищает разум; между демократией толпы, где шедевром может стать крик, случайно совпавший с коллективным нервным тиком эпохи, и веществом поэзии, где даже самая совершенная строфа рискует утонуть в молчании, если её красота слишком хрупка для грохота таймера. И всё это под приглушённый гул зала, где красные карточки с оценками вспыхивают в руках, как сигналы неизвестных кораблей в ночи. Искусство здесь измеряется не в цифрах, а в интенсивности взглядов, в глубине дыхания, в том непроизвольном «вау», рождённым где-то в груди и вырвавшимся наружу, словно вздох, – единственное, что остаётся настоящим в этом мире перформансов и оценок.
Этим летом мне предстояло вживую соприкоснуться с реалиями поэтического состязания, где слова становятся оружием, а стихи полем битвы. В Старом Осколе Белгородской области в рамках поэтического фестиваля «Сплав» с 7 по 8 июня проходил 6-ой Российский литературный слэм (РЛС), куда меня и поэта Максима Бессонова пригласил в качестве членов жюри главный организатор мероприятия Андрей Войнов. Представьте город, где гипермаркеты растут как грибы после дождя, июньское солнце работает на полную мощность, а поэзия пробивается словно сорняк через асфальт вопреки всему (эта метафора подходит для общего описания положения поэзии в России). Здесь, в Центре современного искусства «Быль» – месте, чьи стены после ремонта отлично подходят для пафосной выставки абстракционистов, с костюмами и пузырниками шампанского в бокалах, а на втором этаже расположена экспозиция, посвящённая Борису Рыжему – мне предстояло принимать решения о будущих победителях и проигравших, будто сидя на лезвии бритвы между двумя реальностями: одной, где искусство пахнет лаком для волос и дорогим парфюмом, и другой, где оно воняет махоркой, пылью архивных папок и кровью, просочившейся сквозь строчки Рыжего, как портвейн сквозь дешёвую скатерть.
Шестой слэм. Эта цифра сама по себе уже диагноз. Она как шрам от шести операций на одном и том же теле. Каждый раз новая, каждый раз с тем же Андреем Войновым, человеком-загадкой. Он живой парадокс: предприниматель, чьи Excel-таблицы соседствуют с присланными ему рукописями сонетов для публикации в поэтическом журнале. Андрей мог бы покупать яхты, но вместо этого находит залы для молодых поэтов, читающих стихи о несчастной любви или походе в супермаркет. Культуртрегер? Меценат? Я так и не смог разгадать его мотивацию. Мне он показался очень закрытым.
Мы познакомились с ним несколько лет назад в мессенджере Telegram, где он образовал вокруг себя литературное сообщество. Представьте чат: аватарки мерцают, как светлячки в банке, а сообщения о метафоре и ритме перемежаются стикерами с котиками. Именно там возник Войнов. И вот так, без прелюдий, начал строительство своего поэтического пространства, не как кристалла в пробирке, а как города в пустыне, возводимого из слов и чувств. Точнее, в начале всё-таки был книжный клуб. Я застал его самые первые шаги, но потом удалился из чата, где уже возникла идея периодических выступлений со стихами на публике. Так зарождался Российский литературный слэм.
Зачем? В чём его мотивация? Ни маркетинговых схем, ни мерча с цитатами умерших поэтов, ни даже намёка на монетизацию «духовного опыта». Только аренда зала, микрофоны и призы. Спросите его, зачем? Вряд ли вы услышите какой-то внятный ответ.
Всех участников заселили в гостиницу с ковровым покрытием, впитавшим десятилетие чьих-то невысказанных сожалений, и пока я раскладывал вещи, меня преследовало навязчивое желание: пройти по коридорам, постучать в эти двери, за каждой из которых скрывался человек наполненный строчками о любви, смерти и, возможно, о том, как странно пахнет хлорка в ванной на номера на первом этаже. Пойти к ним, как я обычно делал в своё время, оказавшись на очередном литературном слёте. Но вместо этого я сидел на краю кровати, разминая в пальцах пластиковую карточку-ключ, и думал о том, что ещё вчера – или это было в прошлой жизни? – я сам был одним из них: тем, кто пишет стихи с такой естественной самоуверенностью, кто проверяет почту каждые пять минут в надежде, что редактор ответит «да», кто верит, что слово «метафоричность» не звучит претенциозно. А теперь я здесь, в представительском номере 343, где кондиционер что-то шепчет, как раздражённый циник, и моя роль внезапно сводится к тому, чтобы ставить оценки, будто поэзия – это соревнование по прыжкам в длину, а не попытка объяснить необъяснимое. И самое смешное (или трагичное?), что я даже не успел понять, как это произошло: один день ты стоишь у микрофона, сжимая в потных ладонях листок со стихами о том, как над Петербургом проплывают облака-дельфины, а на следующий тебя уже просят оценить, насколько «глубоко» прозвучало чьё-то четверостишие о дожде в пригороде Твери. И ты киваешь, делаешь умное лицо, а внутри гадаешь: это и есть взросление или просто система перемалывает тебя чуть быстрее, чем ты успеваешь моргнуть?
Поэтический слэм (Поэтри-слэм) – это соревнование, да, но такое, где проигрыш звучит горше, чем провал в финале шоу талантов, потому что здесь ты голый – в смысле, без музыки, без костюмов, без декораций, – и всё, что у тебя есть, это твой голос, твой текст и эти несколько секунд тишины, прежде чем зал решит (и приглашённое жюри, если есть), достоин ли твой стих о разбитой чашке аплодисментов или вежливого кашля в ладонь. Возраст здесь ничего не значит. На сцене паренёк лет восемнадцати, читает о вчерашнем походе в бар, а следом женщина с седыми висками три минуты рассказывает о том, почему её мать так и не научилась говорить «я тебя люблю». Проза, стихи, даже рэп – всё сгодится, лишь бы это было твоё, выстраданное, вытравленное из печени ночами у компьютера. Да, и никаких гитар, никаких масок: только ты, микрофон и осознание, что если запнёшься, то это уже навсегда останется в чьём-то Telegram-канале.
Началось всё в 1980-х годах в Чикаго, где какой-то парень по имени Марк Смит решил, что поэзии пора слезть с пьедестала и научиться драться. Первые два года слэм не был регулярным и часто совмещался с номерами стендаперов, но уже тогда были заложены основы: строгий временной регламент, зрительское голосование и аннулирование низшей и высшей оценок при подсчёте голосов. В 1986 году слэмы стали проводиться на постоянной основе в джаз-клубе Green Mill. В середине 1990-х слэм пришёл в Европу, где «пионерами» движения стали Германия, Великобритания и скандинавские страны. В 1990 году в Форт-Мейсоне, Сан-Франциско, состоялся первый Национальный поэтический слэм. В 1995 году первые слэмы стали проходить во Франции, за несколько лет турниры приобрели популярность по стране, а в 2004 году состоялся и первый национальный турнир. С 2007 года в Париже, благодаря усилиям поэта Пилота ле Хота и его команды, проводится всемирный поэтический чемпионат «Гранд поэтри слэм». В России слэм появился в начале 2000-х годов. Сейчас у нас в стране это достаточно распространённая форма публичных выступлений поэтов.
Интересно, что примерно в те же годы, в тысяче миль к востоку, на бруклинских углах, другая битва набирала обороты: баттл-рэп, где рифмы взрывались, а победа измерялась тем, насколько противник не смог скрыть гримасу. Два мира, два способа превратить язык в перформанс – но что разделяет эти вселенные, кроме общего дыхания?
Баттл-рэп – это агрессия. Здесь поэзия становится кастетом: короткие, отточенные панчи, удары ниже пояса, прицельные выстрелы в больные места. Толпа взрывается ржанием, потому что в этой игре смех – оскал триумфа. Слова здесь не просто ранят, они расчленяют. Это словесный мордобой, где аплодисменты гремят только после нокаута.
Поэтический слэм, напротив, – операция без анестезии, но с надеждой на исцеление. Когда 19-летняя девушка в оверсайз-свитере выходит на сцену и начинает шептать о своих переживаниях, в зале замолкают. Здесь не бьют – вскрывают. Победа приходит не через унижение другого, а через коллективное катарсис: зрители голосуют не руками, а мурашками.
Разница в самой анатомии этих жанров. Баттл-рэп – дитя улицы, выросшее из спонтанных фристайлов у стен гетто, где рифма была валютой, а уважение добывалось только в схватке. Его ритм – это пульс мегаполиса: рваный, нервный. Поэтический слэм, хоть и рождённый в том же десятилетии, носит ДНК литературных салонов. Даже в самом яростном выступлении здесь слышен отголосок классиков – будто они вдруг надели кеды и вышли в свет соцсетей.
Но главная пропасть между ними в том, что остаётся после последнего слова. Баттл-рэп оставляет послевкусие адреналина: ты смеёшься над чужим провалом. Поэтический слэм оставляет шрамы, которые зудят по ночам.
Возможно, это два полюса человеческой потребности в слове: на одном – жажда разрушить маску, на другом – попытка склеить зеркало. И если сегодня, проходя мимо клуба, где грохочет баттл, или кафе со слэмом, вы замедляете шаг – это не просто любопытство. Это инстинктивное узнавание: где-то там, среди метафор и панчей, бьётся тот самый нерв, который заставляет нас верить, что буквы могут быть сильнее кулака.
Надо признать, что Слэм – это не совсем про поэзию, как бы нам с моим другом и коллегой по жюри РЛС Максимом Бессоновым этого ни хотелось. Это про попытку запихнуть свой бескрайний внутренний океан в аквариум трёх минут, про то, как ты качаешься на качелях между манией величия и приступом самобичевания, крича в микрофон: «Да, я гений!», а через секунду уже шепчешь себе под нос: «Нет, я клоун, и сейчас все это увидят». Это про то, как после выступления, когда цифры на оценочных листах уже не имеют смысла, ты бредёшь в ближайший бар, где тебя ждёт парень с татуировкой в виде лица Георгия Иванова на предплечье и девушка, которая только что читала стихи о суициде бабушкиного кактуса, и вы все пьёте вино, смеётесь над шутками про ямб и хорей, а потом вдруг замолкаете, потому что понимаете: слова – это всегда провал. Они предают, не дотягивают, остаются кособоким мостиком над пропастью того, что вы хотели сказать. Но завтра вы снова полезете на сцену с новым текстом, новой попыткой, новым аквариумом.
Я уже не совсем новичок в этом цирке под названием «жюри слэма». Да и вообще, жизнь в режиме «оценить/быть оценённым» для меня давно стала чем-то вроде хронического диагноза. И всё же, когда в первый день на тебя обрушивается 16 поэтических дуэлей подряд, начинаешь понимать, почему древние греки придумали Сизифа. Аншлаг в малом зале Центра современного искусства «Быль», участники из Москвы, Петербурга, Калининграда, Белгорода, Казани, Махачкалы и других городов. География впечатляет (ещё одна фишка Войнова: он всех привёз и оплатил проживание). Первая дуэль: Дана Седавных, участница моего прошлогоднего поэтического семинара (я тогда говорил что-то о «метафизике повседневности»), против Есенки (Варвары Ткаленко) из Калининграда. Организаторы шепчут, что это их третья битва, «эпичное противостояние РЛС», как будто мы не на поэтическом слэме, а на рестлинг-шоу, где рифмы должны ломать рёбра. На этот раз побеждает Есенка и вырывается вперёд по очным победам: 2:1.
Далее остальные дуэли взрываются каскадом голосов, которые мечутся между восторгом и отчаянием. Ладони, сжимавшие микрофоны, излучают тепло незавершённых мыслей, а метафоры – даже те, что спотыкались о собственные хвосты – взлетают под потолок. Зрители ловят каждое слово, как дети, тянущиеся к конфетти после праздничного салюта, а равнодушным здесь быть невозможным. Даже когда строчки теряют равновесие, они не падают, их подхватывают аплодисменты, как страховочную сетку в цирке, где падение становится частью шоу.
Хочется перечислить тех, кто принимал участие в этом действии, но это невозможно в рамках моего небольшого высказывания об увиденном и услышанном. Могу вспомнить опытного слэмера Музу, завладевшую с первого выступления залом, она заняла третье место, хотя могла быть победить, но звёзды сложились иначе, вице-чемпиона 2024 года Лилю Недолили, выбывшую в первом туре, но показавшую себя ярким участником, артистичного Сеню Левоева, яркую Ольгу ПЭМ против Вити Горелого, в итоге занявшего второе место в сильной финальной борьбе с Музой, Екатерину Золотых, устроившую на сцене театрализованную сценку, потрясающего Поляка Сергеева, ворвавшегося вихрем в состязание, его мощную энергетику, Константина Ополченова, ставшего личным открытием этой поездки, оказалось, что он живёт совсем рядом с моим районом, рад, что у нас в Ленинградской области есть такие талантливые поэты, обворожительную Дашу Мальо-Субботину, потрясающе читавшую свои стихи со сцены, сильно и уверено, она проиграла будущему победителю 6-го Российского литературного слэма, Алексею Михайлову, который хоть и не прошёл в следующий тур, но запомнился своим потрясающим родством и органичностью со сценой, здорово выступил, ему немного не хватило до второго тура, Святослава Думского, на которого никто не ставил, а он смог дойти до финала, что вызвало небольшой скандал, Николая Пшеничных, чьё волнение было заметно, но преодолев его, он смог пройти дальше, это достойно и вызывает уважение, Рома Новиков, выступавший ярко и победивший опытного слэмира из Белгорода. И все все все: Нана, Максим Булатов, Рина Шевцова, Владислав Верховенский, Артур Ктотович, Лев Rerizzor, Стелла Нерсесян, Семён Макаренко, Евгений Веретельников, Георгий Надгериев, Aksa Thomas, Александр Баранов, Михаил Поздняков, Рената Филимонова. Вы потрясающие, спасибо вам.
Если я перепутал ваши ники и фамилии – простите. Моя память сейчас похожа на блокнот, залитый кофе: буквы расплываются, но восторг остаётся. Вы – живое подтверждение, что слова, даже вбитые в ритм, как молоток в наковальню, всё равно способны пробить броню. Не кровоточащей раной, а трещиной, сквозь которую просачивается свет – тот самый, что оставляет на щеке тёплый след, будто от прикосновения смеха.
К концу дня виртуальная таблица результатов напоминала карту военных действий. Мы, жюри, ставили оценки (каждый мог присвоить один балл), будто расшифровывали древние руны – с оговорками, предупреждая проигравших о том, что завтра всё это будет неважно. Вы уже прошли непростые отборочные, а дальше настоящая лотерея и случай.
Вечером мы с Максимом Бессоновым решили устроить в нашем номере что-то среднее между литературным салоном и подкастом, пригласив участников слэма – этих современных гладиаторов словесности, которые вместо мечей используют метафоры, а вместо щитов – рифмы. Нам хотелось познакомиться с ними в неформальной обстановке. В голове у меня крутилась мысль, похожая на заезженную пластинку: «Андрей, дружище, может, вложишь свои деньги в что-то более респектабельное? В элитарную поэзию, например. Ну знаешь, те самые авторы из „толстых“ литературных журналов, которые пишут так, что даже филологи-профессионалы иногда вынуждены доставать словари, чтобы понять, о чём, собственно, речь». Но Войнов не хотел вкладывать в поэзию, что могла бы спокойно существовать в стеклянных витринах библиотек, как бабочки под стеклом. Нет, ему подавай этих бунтарей, превращавшие стихи в боевые искусства, а сцены.
Мы хотели понять, что же его привлекает в них. Может быть, то, как они превращают свой быт в поэтическое высказывание? Или то, как их стихи взрываются в зале, как петарды на Новый год? А может, просто нравится наблюдать за тем, как эти молодые люди, размахивая микрофонами, словно волшебными палочками, превращают обычную реальность в какой-то сюрреалистический карнавал слов и эмоций.
В общем, мы решили устроить эту неформальную встречу, чтобы посмотреть, как они ведут себя вне ринга словесных баталий. Было интересно, что произойдёт, когда эти гладиаторы поэзии окажутся в обычной обстановке, без микрофонов и аплодисментов? Наверное, мы надеялись увидеть их настоящих – без масок и сценических образов. И знаете что? Возможно, именно в этом и была вся суть. Элитарная поэзия, может, и эффективнее с точки зрения инвестиций в культуру, но эти ребята… Они были живыми. Они были искренними. И в этом, возможно, и заключалась самое главное. Пообщавшись с ними, я понял Андрея, насколько вообще его можно понять, ведь он всегда думает о чём-то своём.
После этого вечернего мероприятия слухи о том, что мы, жюри, будем тайно подмигивать участникам, расползлись по коридорам отеля быстрее, чем запах пережаренной яичницы из буфета. Ребята, если вы читаете это эссе, то поймите, что нам не по 17 лет. Вы думаете, мы, как подростки в подворотне, будем шептаться: «Давай-ка прокатим того-то в полуфинал, а то у него кроссовки классные»? Или: «Этот автор проиграет, но зато у неё крутой никнейм и он рассказывает смешные шутки в курилке – давай накинем балл»? Поверьте, на второй день прослушивания стихов об экзистенциальном кризисе поколения Z (в 30-ти градусную жару) даже мысль о заговоре казалась абсурдной, как попытка устроить марафон в скафандре. Наши мозги в тот момент напоминали перегретые процессоры, пытающиеся запустить приложение, определяющее, где тут метафора, а где просто чепуха.
А ещё – нам уже давно за тридцать. В этом возрасте подсуживать кому-то всё равно, что пытаться списать на экзамене по квантовой физике, когда ты историк: слишком много усилий, слишком мало смысла. Мы участвовали в РЛС не для того, чтобы играть в фаворитов. Мы приехали бесплатно, потому что кто-то должен решать, чья боль, упакованная в строфы, сегодня чуть острее. И да, иногда мы ошибаемся. Но не потому, что хотим, а потому, что после всех стихов о смерти, любви и сломанных джойстиках любой начал бы путать иронию с метафорой. Так что, если вам кажется, что мы «задвинули» кого-то из-за личных симпатий: попробуйте сами посидеть в этом кресле.
Финал, проходивший на следующий день, получился драматичный. Кульминация слэма напоминала попытку собрать пазл во время землетрясения. Многие фавориты не прошли. Кандидатов на призовые места было много. Победила сильная поэтесса из Дагестана Индира Зубаирова, победила поэзия. Она ещё одно моё личное открытие этого РЛС. Она пришла и напомнила, что слова иногда весят больше, чем все наши критерии вместе взятые.
И вот мы сидели в этом зале, где воздух всё ещё был пропитан эхом последних строк Индиры, и я думал о том, как странно устроена эта штука «поэзия». Она похожа на старый радиоприёмник, где между станциями слышно шипение и треск, но иногда, если правильно крутить ручку настройки, вдруг пробивается чистый голос не из Москвы или Нью-Йорка, а откуда-то из параллельной вселенной, где слова ещё не потеряли своего истинного значения.
Стихи Индиры Зубаировой были как горные тропы – узкие, извилистые, но ведущие точно к сердцу. И в этот момент всё остальное – правила, регламенты, ожидания – вдруг стало таким же несущественным, как пыль на ботинках после восхождения. Победа Индиры была не просто победой. Это было напоминание о том, что поэзия – это не спорт, где можно выиграть или проиграть. Это способ оставаться человеком в мире, где всё больше места занимает цифра, а меньше – слово. Её стихи были как глоток чистой воды, утоляющей жажду. Это и есть настоящая поэзия. Не то, что можно измерить баллами или уложить в рамки.
В конце концов, может быть, Андрей Войнов был прав со своими слэмами, со своими экспериментами, со своей верой в то, что поэзия должна быть живой, а не заспиртованной в музейных витринах. Может быть, именно в этом хаосе, в этих трёх минутах под светом софитов, в этих стихах, которые звучат как крик или шёпот, и есть то самое настоящее, за что стоит бороться.
Так что спасибо вам, ребята. Это было сильно, эмоционально, трагично и ярко. Спасибо за то, что не сдаётесь. За то, что продолжаете писать, читать, верить. За то, что делаете это не ради призов или признания, а просто потому, что не можете иначе. За то, что напоминаете нам всем: поэзия – это не то, что можно победить или проиграть. Это то, что можно только прожить. И прожить по-настоящему.
Денис Александрович Балин – поэт и публицист. Публиковался в журналах «Новый мир», «Prosodia», «Юность», «Дружба народов» и других. Автор трёх сборников стихов: «Ноябрь» (2014), «Просто лирика» (2016) и «Фрагменты» (2022). Лауреат литературных премий: «Молодой Петербург» (2015), «Ладога» имени Александра Прокофьева (2018), «Лицей» имени Александра Пушкина (2022) и «Форпост» памяти Сергея Короткова (2024). Стипендиат Министерства культуры РФ (2022, 2024). Живёт в посёлке Мга Ленинградской области.
Цитата:” Моя память сейчас похожа на блокнот, залитый кофе: буквы расплываются, но восторг остаётся. Вы – живое подтверждение, что слова, даже вбитые в ритм, как молоток в наковальню, всё равно способны пробить броню. Не кровоточащей раной, а трещиной, сквозь которую просачивается свет – тот самый, что оставляет на щеке тёплый след, будто от прикосновения смеха.”
Признаться, странно читать в литературной газете подобные красивости, за которыми нет ничего, кроме желания вывернуть мозги наизнанку. И это – поэт и публицист?.. публиковался в журналах?.. лауреат литературных премий?.. О Господи! Чудны дела твои…
Давайте попроще. Восторги оставим для подруг и друзей и Заинтересованных в этой раскрутке.
Пришлите в редакцию “ЛР” неизвестные нам шедевры победителей: например первых трёх лауреатов, каждый по три стиха.
А потом получите результаты, комментарии от неслучайных литераторов (не от “писателей” – тех, которые от глагола писать как попало).
Эх, женились бы, поработали на себя, для страны, на своих детей и Им прочитали бы свои …..
Надеюсь: Пришлёт автор Денис Балин избранное и редакция “ЛР” напечатает.
…и сквозь молньи фонтанирующих квантов страданий покинутых душ пробивается живая поэзия надежды на проблеск вырваться из пут “рэпа”, придуманного профессорами острова, дабы отвреклась молодежь от протестных митингов против войны во Вьетнаме… Очень кстати автор вспомнил о Древней Греции, Сизифе – там обкатывалась Мировая Лирика – Идеал-ный инструмент атомизации человечества, отвлекающий от насущных и вечных задач, пока сердца для чести еще живы…
Эксперт, а они все сейчас такие, эти “поэты и публицисты, лауреаты литературных премий”, не умеющие порой даже писать на родном языке без орфографических ошибок.
Это трагедия нашего времени. Смысл ее в том, что все серьезные и грамотные люди (за редчайшим исключением) ушли из литературы – сразу после того, как она перестала их кормить, в ельцинские времена. А многие умерли.
И на освободившиеся статусные места пришли безграмотные недоумки.
И они начали сами себя (и своих корешей) публично называть “гениальными” и “легендарными”.
Процесс пошел в начале 90-х – и вот к чему мы сейчас пришли.
Это не писатели. Это толпа придурков, жирующая на остатках былой славы настоящих писателей.
По моему, весь это текст – сплошное словоблудие. Если такие нынче лауреаты, то не удивительно, что литература пребывает в очень труднодоступном месте…
Фестиваль – молодой, неброский
Лишь одним меня подкупил –
Что на нём заунывный Бродский –
Никогда бы не победил!
Марксизм, либерализм, Грета-экология, цифровое рабство и всё прочее финансируемое и организовываемое тысячами лет – слэм как увлекательный почти творческий протест против обыденности – когда умы и дух у большинства людей спят – обращаются в управляемый хаос- реальность.
Социализм и капитализм 20 и 21 веков для всех живших и живущих людей – реальность, в которой было и плохое и хорошее, достижения и ошибки. Другое дело – идеологии, как бы обосновывающие тот или иной строй жизни. В них нередко закладываются мины, срабатываемые в нужные кукловодам моменты. К примеру, троцкистко-коллонтаевские мины по уничтожению всех языков (заменой искусственным эсперанто), по лишению демографической мощи путем “свободной любви”, начавшие воплощаться в жизнь после 1917 года, были остановлены благодаря Сталину. Но когда умер Сталин, поклонник Троцкого Хрущев начал ликвидацию 300 тысяч деревень в Нечерноземье и выполнил пункт заказчиков по подрыву демографической мощи и частично по языковому вопросу. Сейчас начали принимать некоторые меры по поднятию демографического роста, но пока недостаточные. Ибо настоящий и долгий рост численности населения, то есть сохранения и увеличения местного народа будет только тогда, когда станет выгодно жить во всех регионах страны. А не в нескольких миллионниках-человейниках. От Псковской области (в Пскове я был 9 мая 1973г.) до Берингова пролива и Хабаровска (был там в 1972г.) должно быть выгодно жить простому человеку. Добиться этого можно, любящие родную землю и народ губернаторы это знают – я как-то приводил пример губернатора Оренбургской области А.А.Чернышева. Т.е. в идеологии всегда необходимо исходить из интересов и ценностей местного народа, государства и человечества – и тогда тянущиеся к творчеству люди не будут забавляться слэмами. Как тут в комментах было сказано – “жениться будут”… И будет в 2100-м 500 миллионов! Успехов в не терпящем отлагательства деле!
Только что вышла статья В.Павленко “БРИКС положили на сохранение” – созвучная моим этим комментам. Только статья В.Павленко посвящена более глобальным политико-экономическим моментам. Но суть та же – иметь свой взгляд на реальность и действовать исходя из собственных и человечества интересов и ценностей. Литератора же предназначение – дать произведение, вдохновляющее читателя на движение народа и человечества вперед по восходящей, а не по нисходящей линии. Это – эпос. Лирика – фазанизация: красивое самолюбование, но никакого отношения к задачам человечества и конкретного народа не имеющая дезертирская забава. С “Илиадой” эпос кончился, началась слэмизация человечества лирическая и денег рабовладельцы на постоянные введения человечества в самоидиотизацию и во взаимовраждебность-атомизацию не жалели и не жалеют до сих пор. Потому – стоянка сегодня перед наконец достигнутой всеобщей пропастью. Красные линии почти перейдены, нить жизни обрывается? Прочтите статью В.Павленко, кто считает себя литератором, конечно. Литератор – высокое предназначение. Не комик. Пишу оттого, что кто-то вдруг и найдет в себе силы в чем-то помочь близким и далеким выйти на тропинку восхождения человечества. Ведь возможности ума и духа человека – безграничны. Таким он создан Мирозданием. Только понимать надо своё Предназначение. И – напрягать Ум. И Дух. Успехов всем желающим сохранения рода человеческого!