После праздников

Арабески и истории

№ 2023 / 45, 17.11.2023, автор: Игорь ТЕРЕХОВ (г. Нальчик)

Философы и парикмахеры

В телефильме «Остров философов» покойный уже замечательный мыслитель и арт-критик Валерий Подорога рассказывал, что на лекции советского философа Мераба Мамардашвили, собиравших аудиторию в 300-400 человек, профессионалы отрасли не ходили: «Что я туда пойду? Там собираются парикмахеры».

В том же фильме доктор философии Нелли Мотрошилова отметила, что на публичные лекции Владимира Соловьёва постоянно ходил Ф.Достоевский, бывал там иногда и Л.Толстой.

Вот характерное отличие нашего времени от золотого века русской культуры: в то время ценили чужой талант и отдавали ему дань уважения, в наш век ценят только свой талантик и растаптывают коллег.

Всего несколько рукопожатий

Несколько лет назад моя дочь Алиса неделю провела в Москве, представляя на профессиональной всероссийской выставке своё питерское предприятие.

Как-то звонит мне: «Папа, на Крымском валу выставка Де Кирико. Стоит сходить?». Конечно, отвечаю, и мотивирую почему: во-первых, это первая в России выставка работ Де Кирико такого масштаба, во-вторых, очень интересный художник – предтеча сюрреализма. А кроме того, брат одного из моих любимых писателей Альберто Савинио.

Пошли они на выставку с подругой по питерскому студенческому общежитию, ныне преуспевающим московским адвокатом. При входе в музей ей из Питера звонит ещё одна их подруга-однокурсница Аня Пакшвер: «Ты где? Давай встретимся». «Не могу. Я в Москве. Идём со Светой на выставку итальянского сюрреалиста. Ты знаешь такого – Де Кирико?». «Конечно! Он был женат на нашей родственнице». «Аня, не гони!», – говорит Алиса.

И тут её спутница указывает пальцем на строчку в биографии художника, вывешенной на стене музея. Там написано:

«В 1930 г. Кирико познакомился в Париже с русской эмигранткой Изабеллой Паксвер, которая впоследствии стала его музой и второй женой».

«Папа, вот тебе сюжет для кино», – сказала мне дочка. А я подумал о том, как верна всё-таки теория о всего нескольких рукопожатиях, отделяющих незнакомых людей на Земле.

Что такое галерист?

В середине 60-х годов прошлого века во время расцвета нового искусства в Лондоне были две самых модных картинных галереи, выставлявшие современных художников. Владельцем одной из них был арт-дилер Роберт Фрейзер.

Как-то перед открытием выставки молодой художницы Бриджит Райли Фрейзер с помощниками развешивали её работы. Как рассказывала сама Райли, её «очень маленькие рисуночки с использованием лишь чёрного, белого и серого с карандашными пометками» терялись на стенах галереи, и все не знали, что делать с ними.

В один из вечеров перед открытием выставки Бриджит Райли пришла в галерею и обомлела. Фрейзер заставил помощников всё выкрасить в чёрный цвет – стены, потолок, двери, оконные рамы. И на этом фоне, как говорит Райли, её «бледные этюды, эти хрупкие листочки бумаги» «засияли просто изумительно».

Надо ли говорить, что выставка имела огромный успех? А сама Бриджит Райли впоследствии стала одним из ведущих художников Англии. Она была удостоена почётных докторских степеней Оксфордского и Кембриджского университетов, а также Императорской премии. 92-летняя художница является одним из немногих кавалеров ордена Почёта Британии.

А сам Роберт Фрейзер умер в 48 лет от СПИДа. Он дружил с легендами рок-культуры «Битлз» и «Роллинг Стоунз». Кстати, по его инициативе обложку для альбома «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера» заказали художнику Питеру Блейку и его жене Джейн Хейворт, хотя первоначально она была сделана другим мастером. Но Фрейзер доказал битлам, что там «всё не то, и нарисовано плохо». Вкус и художественное чутьё его никогда не подводили.

Всё это можно прочесть в книге «Модернисты и бунтари» Мартина Гейфорда, изданной «Ад Маргинем пресс» в прошлом году. Книга посвящена истории Лондонской художественной школы пятидесятых-семидесятых годов потрясающего ХХ века. Главными её героями являются Фрэнсис Бекон, Люсьен Фрейд, Дэвид Хокни и другие выдающиеся художники нашего времени. Будет желание, найдите её и почитайте. Она того стоит!

Достоинство писателя

Как-то в Париже Бунин с товарищем ехали ночью в такси и заметили, что шофёр везёт их дальней дорогой, какими-то тёмными улицами. Тогда в Париже было много русских таксистов – бывших офицеров царской армии, представителей старого дворянства и других сословий канувшей в Лету Российской империи. Но этот не был похож на русского, и Бунин начал ругаться «сочными, отборными словами».

Шофёр обернулся к пассажирам и добродушно, словно ругань была не в его адрес, сказал:

– А вы, господин, должно быть из моряков? Ловко выражаетесь.

– Я – не моряк! Я – почётный академик по разряду изящной словесности, – строго ответил Бунин.

Тут шофёр просто покатился со смеху и долго ещё не мог успокоиться:

– Академик!.. Да… Действительно, изящная словесность!

Этот эпизод приводит в своих воспоминаниях о первом нашем нобелевском лауреате по литературе журналист и летописец русского зарубежья Андрей Седых (1902-1994). Бунина он любил, ездил с ним в Стокгольм на церемонию вручения нобелевской премии и исполнял на время поездки роль секретаря писателя, потом уже находясь за океаном, собирал в Америке деньги для поддержки Бунина и его семьи («нобелевку» быстро проели!).

В книге «Далёкие, близкие» собраны очерки А.Седых о видных представителях русского зарубежья – А.Куприне, М.Алданове, С.Рахманинове, К.Бальмонте, А.Ремизове, Ф.Шаляпине, П.Милюкове и других.

«Читателей, вероятно, смутит откровенность, с которой я говорю о бедности некоторых писателей. Сделано это сознательно и это – дань их мужеству. И. А. Бунину, например, предлагали в случае возвращения в СССР богатую, обеспеченную жизнь. Только прочтя письма, в которых он рассказывает о своей “нищей старости”, становится понятно, как велик подвиг писателя, обрёкшего себя на моральные и физические лишения во имя сохранения личной свободы», – пишет в предисловии А.Седых.

По большому счёту сборник очерков «Далёкие, близкие» – это книга о достоинстве и чести русских литераторов, выбравших бедную жизнь в изгнании в противовес сытому и богатому существованию во лжи и лицемерии т.н. пролетарского государства.

Парадная форма

После демобилизации из армии я приехал домой в джинсах и майке, а на ногах модные тогда румынские туфли на высоких каблуках. В таком виде и пошёл на следующий день в военкомат вставать на учёт.

Майор, начальник отдела, не хотел брать у меня документы без армейской формы. Я ему говорю, что считаюсь демобилизованным с момента получения на руки документов, а «парадки» у меня вообще не было. Ещё в начале службы её старики украли в общевойсковой части, а когда сам стал стариком, у молодых отбирать не стал, для торжественных мероприятий брал парадную форму у товарищей по службе, находящихся в наряде. «Ты где служил такой умный?» «В особом отделе КГБ по Бакинскому округу ПВО!» «А знаю я этих особистов: раззвиздяи, пьяницы, бабники и нарушители по жизни! В общем, пока в форме не придёшь, не поставлю на учёт! Свободен! Пока, ха-ха…».

Хорошо. Иду к военкому. «Товарищ полковник, разрешите? Сержант такой-то! Прибыл домой после демобилизации, а меня на учёт не ставят. Ладно, что майор ваш не знает советских законов! Так он ещё заявляет, что все чекисты – пьяницы и бабники. Обидно за людей, ежедневно обеспечивающих безопасность нашего государства…». Военком нажал на кнопочку у себя в столе: «Ко мне зайди!», а мне: «Выйди, пожалуйста, сержант».

Вышел, стою в коридоре, бежит к военкому майор. Через несколько минут выходит красный и говорит мне: «Давай документы».

Поставил он меня на учёт и говорит, что, мол, я ещё тебе покажу. Отвечаю: «Ну, это только, если я захочу посмотреть!». Осенью мне приходит повестка в военкомат: отправляться на целину замкомвзвода охраны, как я понимаю, урожая. А у меня на руках уже справка из университета о восстановлении на 4 курсе! Жалко было на майора смотреть!

Почти пятьдесят лет прошло с того случая, а мне до сих пор стыдно, что использовал тогда скрытую угрозу, исходя из своей былой принадлежности к «органам». Потом долго изживал в себе это чувство якобы элитарности, избранности, учился находить решения неприятных вопросов с помощью шутки и компромисса.

Звезда поэта

«Если бы мне дали определить Бальмонта одним словом, я бы не задумываясь сказала: – Поэт. Не улыбайтесь, господа, этого бы я не сказала ни о Есенине, ни о Мандельштаме, ни о Маяковском, ни о Гумилёве, ни даже о Блоке, ибо у всех названных было ещё что-то, кроме поэта в них», – писала Марина Цветаева в «Слове о Бальмонте».

И далее:

«У Бальмонта, кроме поэта в нём, нет ничего. Бальмонт: поэт: адекват. Поэтому когда семейные его, на вопрос о нём, отвечают: «Поэт – спит», или «Поэт пошёл за папиросами» – нет ничего смешного или высокопарного, ибо именно поэт спит, и сны, которые он видит – сны поэта, и именно поэт пошёл за папиросами – в чём, видя и слыша его у прилавка, никогда не усомнился ни один лавочник».

На Бальмонте – в каждом его жесте, шаге, слове – клеймо – печать – звезда – поэта, отметила в своей характерной манере Цветаева.

Константин Дмитриевич Бальмонт – очень русский поэт. Поэт, писавший о себе:

Я рыжий, я русый, я русский.

Я знаю и мудрость и бред.

Иду я – тропинкою узкой,

Приду – как широкий рассвет.

Несколько лет назад отмечалось 150-летие со дня рождения Бальмонта. На канале «Культура» были две большие передачи о нём, одна в цикле «Наблюдатель» с Фёклой Толстой и вторая из серии «Игра в бисер» Игоря Волгина. И как они отличались! В одной – искрящаяся радость от приобщения к стихам Бальмонта, а во второй – снисходительное цитирование и подмигивания «наших».

Так что, Бальмонт – это ещё и проверка на русскость! Как, кстати, Николай Рубцов и Юрий Кузнецов!

Особый род влюблённости

Читая эту книгу, не раз вспоминал другого поэта, написавшего когда-то об авторе:

К поэту С. питаю интерес,

Особый род влюблённости питаю,

Я сознаю, каков реальный вес

У книжицы, которую листаю…

Политрук Великой Отечественной, еврей по национальности, советский – по мировосприятию, «поэт С.» был предтечей многих открытий русской поэзии последней половины прошлого века. Его друзьями и однокашниками по Литинституту были легендарные поэты-фронтовики Михаил Кульчицкий, Павел Коган, Давид Самойлов, Сергей Наровчатов и др.

О себе «поэт С.» – Борис Абрамович Слуцкий писал так:

Я говорил от имени России,

её уполномочен правотой,

чтоб излагать с достойной прямотой

её приказов формулы простые.

И ещё важное признание поэта:

Стихи, что с детства я на память знаю,

важней крови, той, что во мне течёт.

Я не скажу, что кровь не в счёт:

она своя, не привозная, –

но – обновляется, примерно раз в семь лет,

и, бают, вся уходит, до кровинки.

А Пушкин – ежедневная новинка.

Но он – один, другого нет.

В изданную в прошлом году издательством «ЭКСМО» книгу избранных стихов Б.Слуцкого не вошли его хрестоматийные «Физики и лирики», «Кёльнская яма», «Мои товарищи» и другие памятные произведения. Купил её в интернет-магазине за какие-то смехотворные деньги, сопоставимые с двумя поездками в городском автобусе либо троллейбусе.

Подержав сборник в руках, почитав отобранные тексты из наследия мэтра, а также предисловие, кажется, понял, чем можно объяснить демпинговую цену книги! Во-первых, поэт родился и вырос на Украине, всегда отмечал добродушие и поэтичность украинского народа, что сейчас на втором году войны с братьями-славянами смотрится, прямо скажем, не комильфо. Во-вторых, автором предисловия является бывший русский поэт, а ныне иноагент и преподаватель заокеанского университета Дмитрий Быков, вписавший Слуцкого в триаду Маяковский – Слуцкий – Бродский (sic!). Кроме того, в стихах Слуцкого очень много еврейского, пусть и советского, контекста, что сейчас в связи с новыми «зверствами израильской военщины», смотрится, мягко говоря, двусмысленно, «как мать, говорю, и как женщина».

И в заключение одно стихотворение Бориса Слуцкого:

Интеллигенция была моим народом,

была моей, какой бы ни была,

а также классом, племенем и родом –

избой! Четыре все её угла.

Я радостно читал и конспектировал,

я верил больше сложным, чем простым,

я каждый свой поступок корректировал

Львом чувства – Николаичем Толстым.

Работа чтения и труд писания

была святей Священного писания,

а день, когда я книги не прочёл,

как тень от дыма, попусту прошёл.

Я чтил усилья токаря и пекаря,

шлифующих металл и минерал,

но уровень свободы измерял

зарплатою библиотекаря.

Те земли для поэта хороши,

где – пусть экономически нелепо –

но книги продаются за гроши,

дешевле табака и хлеба.

А если я в разоре и распыле

не сник, а в подлинную правду вник,

я эту правду вычитал из книг:

и, видно, книги правильные были!

P.S. Четверостишие о поэте С. (в начале этого текста) принадлежит замечательному поэту и учёному Дмитрию Сухареву, которому недавно исполнилось 92 года.

Не путать природу с живописью

Сын венгра и армянки, выросший в румынской Трансильвании, он стал знаменитым парижским фотографом, интересным художником, написал несколько культовых книг. В 75 лет был удостоен французского Ордена искусств и литературы, а через два года – ордена Почётного легиона. При рождении был назван Дьюлой Халас, но в мировую культуру вошёл под псевдонимом Брассай, взятым им в честь своего родного городка.

Книгу Брассая «Разговоры с Пикассо» с множеством фотографий автора выпустило в России издательство «Ад Маргинем Пресс». Фактически она является авторской энциклопедией художественной жизни Парижа 40–60-х годов ХХ века, центром которой являлся Пикассо.

Выдающийся писатель и кинематографист Жан Кокто часто говорил, что Пикассо – главная встреча в его жизни.

«Вероятно, его подвижный как ртуть ум зажигался от дерзновенности и ясности мышления художника, на него оказывали мощное воздействие чувство юмора Пикассо, его умение рвать отношения и возрождаться, его речевые шалости, искусство умолчания, поразительные характеристики, его «глубинная оригинальность»…», – пишет Брассай.

Все эти разноплановые характеристики Пабло Пикассо в полной мере иллюстрируются автором на страницах данной книги.

Пикассо часто говорил:

«Природу не следует вгонять в какие-то рамки, не следует её и копировать; просто надо дать воображаемым предметам принять облик реальных…»

Его живопись, сплошь состоящая из отказов и самоограничений, отклонений и сломов формы, часто представляется плодом чистого вымысла, отмечает Брассай.

«Но даже тогда, когда кажется, что художник находится в тысяче километров от реальности и обращается с внешней оболочкой предмета более чем вольно, даже когда его творение принимает черты чего-то фантастического, ирреального, в основе всегда лежит прочный реализм», – пишет Брассай.

Однажды один фабрикант красок, сотрудничавший с Пикассо, сказал Брассаю: «Живопись, рисунки Пикассо вызывают у меня восторг. А вот его скульптуры нравятся мне гораздо меньше… Что вы об этом думаете?» На что Брассай ответил, что, по его мнению, ваяние Пикассо – это, в определённом смысле, основа его живописи. «Это та сфера, где его идеи рождаются и формируются. И это очень важно. Вся его живопись как бы пропитана скульптурой.»

А сам Пикассо так определял своё творчество:

«Я стараюсь постоянно наблюдать природу. Я стремлюсь к сходству более глубокому, более приближенному к реальности, чем сама реальность, сходству, превосходящему реальность, – сходству сюрреальному. Именно так я понимаю сюрреализм, но, увы, другие наполняют это слово совсем иным смыслом…»

И в заключение ещё одно высказывание Пикассо:

«Я всегда стремлюсь к сходству… Художник должен наблюдать природу, но никогда не путать её с живописью. Её можно перевести в живопись только с помощью символов. Но символы не придумываются. Надо изо всех сил стремиться к сходству, чтобы получить символ».

После праздников

После недели затворничества вышел на улицу. Деревья так обрадовались моему появлению в парке, что стали осыпать меня жёлтыми листьями. И извинялись, что больше ничем не могут порадовать: всё-таки конец октября.

С уходом тепла облетают деревья Камилла Коро, увядают цветы Ренуара. С опустением садов и парков уходит поэзия импрессионизма, наступает проза, как говорил Александр Величанский.

Вскоре эту прозу сменит философия экзистенциализма первых холодов, а там и рукой подать до позитивизма с его тёплой обувью, дублёнками и термобельём.

Какая это прелесть – падающие осенью каштаны. Можно поднять с земли парочку лакированных шариков и играть ими, вращая в ладони. (Помните: герой Гамсуна так играл монетками, чтобы не чувствовать одиночества?) Или бросить один в проходящую мимо красивую девушку. Или закатить каштаном в глаз неприятному человеку.

Много применений можно найти для упавших с дерева каштанов. Но моя такса Брунгильда каждый найденный на асфальте каштан несла к земле и тщательно закапывала. Очень рачительная была собачка-агроном.

Бывает, что приснится кто-нибудь из близких родных, ты идёшь с ним по аллее парка или по бульвару, разговариваешь, что-то вспоминаешь или просто обсуждаешь недавно прочитанные книги. И во сне испытываешь такую радость, какая бывала только в детстве в дни рождений.

А потом сквозь сон вспоминаешь, что все они уже ушли в Элизиум. Ты один остался на земле из всей большой родни. И тут же просыпаешься в слезах. Хотя, может быть, лучше было бы вообще не просыпаться.

Порой нужны длинные праздники, шумные встречи, похмельное самокопание, чтобы в очередной раз понять, что смысл существования только в осмысленной работе – пригонке слова к слову, литературе, философии, высоких беседах. Только в таком состоянии можно чувствовать себя полноценным человеком.