Последний роман Василия Аксёнова

№ 2025 / 50, 19.12.2025, автор: Инна ПУТИЛИНА (г. Липецк)

 

О чём роман? О молодости и зрелости, о любви и дружбе, верности и изменах, но прежде всего о «таинственной страсти» – потребности талантливых людей реализоваться в творчестве. А ещё – эта проблема кажется особенно важной – о людях власти и людях творческих. Тема, в 30-е годы прошлого века поднятая Булгаковым, показавшим, что судьба мастера и его романа о Понтии Пилате могла стать судьбой любого советского писателя, рискнувшего послать в любую советскую редакцию роман о взаимоотношениях власти (Понтий Пилат) и интеллигенции (Иешуа).

Если позаимствовать строки у Маяковского, то Аксёнов написал роман «о времени и о себе». Если у Евтушенко – о том, что «поэт в России – больше, чем поэт» и что «В ней суждено поэтами рождаться / Лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства. / Кому уюта нет, покоя нет». А выражаясь словами Искандера, о том, что «дело интеллигенции… корректировать, смягчать, очеловечивать отношения государства с народом».

Герои романа принадлежат к поколению уходящему, почти полностью ушедшему. Для меня совершенно очевидно, что они заслужили нашу благодарную память. Ведь в том, что мы можем сейчас вот так свободно высказываться, немалая их заслуга.

Надо отметить, что книга Аксёнова не мемуары, а роман, поэтому не стоит искать в ней неточности и несоответствия. Вот что пишет сам автор во вступлении:

«Что касается мемуарного романа, то он, несмотря на близость к реальным людям и событиям, создаёт достаточно условную среду и отчасти условные характеры, то есть художественную правду, которую не опровергнешь. Приступая к работе над «Таинственной страстью», я вспомнил повесть В.П. Катаева «Алмазный мой венец». Мастер нашей прозы, говоря о своих друзьях-писателях, отгородился от мемуарного жанра условными кличками: «Скворец», «Соловей», «Журавль» и т. п. Прототипами этих образов были О. Мандельштам, С. Есенин, В. Маяковский и пр., что подтверждается цитатами бессмертных стихов».

Аксёнов придумал для своих героев имена и фамилии, созвучные с настоящими, иногда довольно причудливые, но меня это нисколько не напрягало при чтении.

Будучи хорошо знакома с творчеством Рождественского, Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной, Окуджавы, Высоцкого, с их биографиями, я искала в романе взгляд современника на важнейшие события нашей истории и культуры, запечатлённый «дух времени». И могу сказать, что почувствовать этот «дух» получилось.

Позднехрущёвское время – недостаток кислорода, удушающая атмосфера для мыслящих, творческих людей. Апрель 1963 года. Ваксон возвращается из Франции и в самолёте читает советские газеты:

«В «Комсомолке» наткнулся на короткое, с пол-ладони длиной, письмо Роберта: «…И мы прекрасно понимаем, что суровые слова НиДельфы Сергеевича были продиктованы глубокой заботой о нашем творческом «молодняке»…» В «Литературке» среди заголовков типа «Верность и единство» вмонтирована продолговатость Антоши Андреотиса: «…Ленин – это головокружительная высота и голубизна. Хрущёв – это самый близкий к Ленину деятель современности!..» В «Известиях» – стих Яна Тушинского: «…партбилеты ведут пароходы, / Партбилеты ведут поезда! / Как отцы экономим мы порох, / Чтоб сияла родная звезда!»… Множество было также писем трудящихся из разных отраслей: доярок, металлургов, рыбаков, швей, свинарок, библиотекарей, поваров, экскурсоводов, археологов, преподавателей и студентов… все они увещевали писателей и других работников идеологического фронта не отрываться от исторической поступи нашей Партии».

А вот как высказывается жена поэта Тушинского Татьяна:

«… вы знаете, в чём разница между обычной цензурой и нашей простой советской цензурой? Обычная цензура лишь вырезает опасные места, а наша цензура из цензур требует, чтобы автор в опустевшее место ещё вписал что-нибудь с её точки зрения возвышенное. Она требует любви к себе, вот в чём разница…»

1964 год, 1968 – «Пражская весна», 1974 год – начало эмиграции в Израиль, 60-е – 70-е – травля и выдавливание из страны гениального поэта (в романе Яков Процкий), замалчивание творчества любимого народом барда (Влад Вертикалов)…

«Ё, подумал тогда Эр, что за страна нам всё-таки досталась для жизни, что за жлобьё забралось на командные верхи! Во Франции выходит великолепная пластинка иностранца, а у нас, где его обожают миллионы, нельзя об этом и заикнуться. Ни одного стиха ему не удалось напечатать в наших изданиях. Выступает всегда без афиш, потому что какой-то идиот в ЦК брякнул: «Такого певца не существует!»

В первых главах романа молодые герои много пьют, постоянно курят, много занимаются сексом. Описания застолий, интимные подробности свиданий иногда кажутся излишними, хотя понимаешь: это образ жизни. Однако перипетии личных отношений не снижает образов главных героев – необыкновенно талантливых, мыслящих, стремящихся нести свой талант людям. Конечно, этому во многом способствуют стихи, которые, по словам Аксёнова, «с предельной щедростью» цитируются в романе. Но есть, на мой взгляд, и ещё важная причина убедительности изображённого: масштаб личности автора, интеллектом, талантом, духом равного своим героям.

«Роберт, между прочим, нередко размышлял о своём поколении – откуда эта дерзость взялась? Казалось бы, бесконечные аресты и расстрелы отцов должны были породить рабов, а вместо этого появились парни с поднятыми воротниками; террор детерминировал протест».

Большой писатель пишет о большом поэте, равный о равном, и ему невозможно не верить.

Слово писателя – это его дело. Своё дело писатели-шестидесятники делали профессионально, честно, порой рискуя свободой. Ведь только совсем наивного человека могло ввести в заблуждение название стихотворения, написанного Евтушенко в 1960 году, – «Монолог американского писателя»:

 

Мне говорят – ты смелый человек.

Неправда. Никогда я не был смелым.

Считал я просто недостойным делом

унизиться до трусости коллег.

 

Устоев никаких не потрясал.

Смеялся просто над фальшивым, дутым.

Писал стихи. Доносов не писал.

И говорить старался всё, что думал.

 

Да, защищал талантливых людей.

Клеймил бездарных, лезущих в писатели.

Но делать это, в общем, обязательно,

а мне твердят о смелости моей.

 

О, вспомнят с чувством горького стыда

потомки наши, расправляясь с мерзостью,

то время очень странное, когда

простую честность называли смелостью…

 

Стихотворение Вознесенского «Анафема» посвящено памяти Пабло Неруды. Однако за трагической судьбой чилийского поэта легко просматриваются судьбы советских поэтов:

 

Поэтов

тираны не понимают,

когда понимают –

тогда

убивают. <…>

 

Убийцам поэтов, по списку, алфавитно –

анафема!

Анафема!

Анафема!

 

Процитировала из своих любимых, а не из приведённых в романе. Нам с Аксёновым, как оказалось, нравятся разные стихотворения и Ахмадулиной, и Вознесенского, и Рождественского.

Поэты, писавшие талантливые и смелые стихи, преодолевшие жестокое сопротивление времени, достойны памятника. Памятником шестидесятникам и стал роман Василия Аксёнова «Таинственная страсть».