ПОТАЁННЫЙ ПОЭТ

Рубрика в газете: Сердцам и душам, № 2004 / 12, 26.03.2004, автор: Роберт ВИНОНЕН (г. ХЕЛЬСИНКИ, ФИНЛЯНДИЯ)

Случается же такое: годами быть в дружбе с человеком, видеть его как бы насквозь – и всё же не догадываться о чём-то в нём сокровенном. Не припомню Владимира Дробышева читающим свои стихи. Лишь незадолго до смерти он опубликовал небольшую их подборку. Да прошлым годом издана книжечка стихотворений покойного. Вот ведь: умер человек, закрыт его земной путь, а новым светом озарён путь горний. В нашей памяти окончательно нараспашку его душа.

 

Давно мой путь по жизни начат.

А сколько ждёт ещё путей!..

Но это что-нибудь да значит,

когда в соседней роще плачет

безумный

 ранний

 соловей.

Под эту песню не впервые

мне отчий покидать приют,

дороги мерить ветровые

и ждать на росстанях России,

где песни разные поют.

И верить,

            верить непременно,

что где-то там,

            в конце путей,

ждёт отчий дом,

            ждёт соловей,

ждёт с той же песней неизменной,

единственный во всей вселенной,

единственный в судьбе моей.

 

Нет речи об особой оригинальности, но лирически-чистая нота роднит эти строки с лучшими стихами современников: ближайший пример тут не Владимир ли Соколов? Век не обошёл В.Дробышева дружбой с непоследними умами и талантами – не в том ли и разгадка его скромности, сдержанности творческих амбиций? Не ведаю, читал ли он что-нибудь своё Юрию Кузнецову, с коим и аз грешный заставал себя в компании на дробышевской Сретенке. Но стихи Кузнецова я слышал от него, восхищённого, не раз: «Атомную сказку», «Забор» и другие. Не многие способны так переживать успех другого, хотя бы и товарища.

Не будучи маниакально одержим вождением пера по бумаге, был он тем не менее человеком насквозь литературным. Не столько воплотителем, сколько генератором идей. Это почувствовал на себе, к примеру, Олег Куваев при работе над романом «Территория». И дружба с Борисом Можаевым не лишена была активного творческого сотрудничества. А какое значение придавал он собственным текстам, Бог весть. Видимо, не большее, чем деловой карьере или членству в Союзе писателей, так и не состоявшемуся.

Общественный темперамент его был вполне бескорыстен. Это отмечено в послесловии Валерия Иванова, который, помнится, частенько по прибытии из Омска находил пристанище в заваленном книгами жилье на Сретенке.

…Его последний гражданский поступок: официально передал часть своей уникальной поэтической библиотеки с автографами Академии поэзии и тем самым стал основателем мемориальной библиотеки Академии поэзии.

О России, о русской судьбе Дробышев, как со многими бывает, больше говорил, нежели писал. Эта его дума находила выход и в целенаправленной составительской работе, и в собирании – спасении для не помнящих родства! – редких книг.

В молодости Дробышев не избежал увлечения романтикой дальних дорог и великих строек. Тот опыт отложился, например, в «Воспоминании о сгоревшем (вернее бы сказать, сожжённом. – Р.В.) и утопленном городе». Рядом с картиной погибели старого Братска невольно, но логично становится распутинское «Прощание с Матёрой»…

Идущий за высокой мыслью поэт работал в традиционном ключе. Не всё у него технически гладко во стихе, но в художественном достоинстве не откажешь.

 

Синие хребты Хамардабана.

Как мне жаль, что их не видишь ты.

За байкальской гладью очень странны

их непостижимые черты.

 

Уплывают горы,

            тают в дымке,

растворяются в вечерней мгле,

надевают шапки-невидимки,

исчезают в тихом сентябре…

 

Не помню, где и слышал про его мордовские корни – как бы не от него самого. Вообще же патриот он был безоглядный. А чувствовал ли некоторую безответность своей любви к Родине? Подумалось о том при встрече со стихотворением «Зову, зову, а нет ответа»:

 

И не похмелье

и не тризна

на перепутье трёх дорог –

в любви твоей,

моя Отчизна,

как в одиночестве, продрог.

 

За тоненькую, в 60 страниц, малоформатную и микротиражную книжицу «Стихотворения» спасибо «Обществу сохранения литературного наследия» – лучше поздно, чем никогда не воздать за лепту покойного в отечественную культуру и память: Дробышев был почётным председателем этого «Общества».

 

 

А вот прижизненная неприкаянность поэта не могла не отозваться общим грустным звучанием стихов его. Настоятелен в них мотив возвращения к отчему дому. Понятно, что в последние годы сиднем сидевший дома автор искал чего-то большего, чем крыша над головой. Потому что не мог отстраниться, уклониться, приспособиться…

 

Не страна разорилась –

сам я крах претерпел…

 

Всё через себя. Из вокруг происходящего сердцем перенимал мучительный разлад. Глядя правде в лицо, за­клинал: мне истину оставьте.

Уходя, поэт оставляет себя во слове. И звучит оно как сказанное с того света:

 

Всё быльём поросло, кровь угомонилась,

не осталось в душе прежнего огня.

Отчего же, скажи,

снова ты приснилась?

И слова слышу я: «Пожалей меня…»

 

Последнею строкою, ставшей рефреном «Донской песни», в числе многих других оглянулась на нас христианская душа Владимира Дробышева.

 

Роберт ВИНОНЕН

г. ХЕЛЬСИНКИ,

ФИНЛЯНДИЯ

 

---

Владимир Дробышев. Стихотворения. Москва, 2003.