Пушкин и Гоголь – борьба за Украину

№ 2024 / 36, 20.09.2024, автор: Максим АРТЕМЬЕВ

Появление литературных произведений надо рассматривать не только в контексте творчества автора, его личной биографии. Писатель не может не откликаться на происходящее вокруг него, а если он профессионал, а не какая-то единица, оторванная от общественной жизни, наподобие Эмили Дикинсон, то это даже обязательно. Он следует современным тенденциям, и в отечественной литературе, и в зарубежных. Разумеется, нельзя говорить о безусловном рефлексе как у Павлова, но при внимательном рассмотрении то, что кажется зигзагом личной судьбы, предстаёт также и как порождённое внешними обстоятельствами.

Одним из важнейших итогов XVIII века для России стало присоединение Правобережной Украины и Белоруссии, которые перешли к ней от Речи Посполитой, попросту Польши, каковая, в свою очередь, исчезла с карты более чем на сто лет. Но исчезновение государства не означало прекращение развития польских культуры и литературы, ликвидации национального самосознания. Они интенсивно продолжали развиваться, и в начале XIX века поляки, родившиеся и жившие на восточных землях бывшей Речи Посполитой, играли ключевую роль в них. Ведь с вхождением в состав России местные поляки никуда не делись, и как они составляли местную элиту, в силу своего экономического и социального положения, образованности, так и продолжали ею быть.

Поляки не считали Украину и Белоруссию чем-то чужим. В их видении они являлись законными и давними провинциями Польши. Белоруссию они вообще рассматривали как нечто единое с Литвой, у Мицкевича это проходит красной нитью, и он постоянно называют свою родину – «Литвой» (поэт родился и вырос в белорусском Новогрудке). Соответственно, украинский, белорусский и литовский языки они всерьёз не воспринимали, для них это были некие местные диалекты, обречённые прогрессом на уничтожение.

То, что они оказались в составе Российской империи, тамошние поляки рассматривали как временный исторический казус. На русских они посматривали свысока как на неграмотный и необразованный народ. Основания для этого имелись – в Польше современная поэзия появилась в XVI веке, а в России только в XVIII веке. Поляки считали себя частью европейской культуры, а в русских видели, скорее, азиатов, наследников лукавых византийцев, а себя – духовными продолжателями римлян. Этому способствовали религиозные различия – католицизм против православия, культурные – латиница против кириллицы, политические – выборная монархия с сильным сеймом против самодержавия.

Временно оказавшиеся без своего государства (впрочем до 1831 года оно в рамках России существовало как автономное Царство Польское со своими правительством, сеймом, армией, валютой и проч.), поляки много внимания уделяли сохранению своих традиций, исторического чувства и т.д. Многие авторы происходили с востока, Мицкевич, например, ни разу в жизни не бывал ни в Варшаве, ни в Кракове. И многие были с Украины. И когда в начале XIX века в Европе началась в литературе романтическая революция, она дошла и до Польши. И тут поляки обнаружили, что широкий пласт «родной» истории и географии не вовлечён в культурный оборот. Украина, которую они считали своей землёй, оказалась совсем не охваченной литературно. А ведь в её истории имелось много чего интересного и важного. Это была территория хоть и «польская», но дикая, с малопонятными людьми, которым до сих пор не было предоставлено слово. И поэты и писатели взялись за работу на новом материале. Так возникла «украинская школа» польского романтизма – Антоний Мальчевский, Северин Гощинский, Юзеф Богдан Залеский, Михаил Чайковский и другие. Отличительными чертами её произведений были мрачный колорит, роковые кровавые события, игра первозданных страстей. Этим отличались поэмы «Мария» (1826) Мальчевского и «Каневский замок» (1828) Гощинского, первые крупные произведения польского романтизма, наряду с творениями «литвина» Мицкевича. Украина представлялась чем-то вроде тогдашней Америки для англичан с её гуронами и могиканами. Но, при всей первобытности и дикой красочности, она рисовалась как бесспорно польская земля, а её история трактовалась как часть польской истории. Гощинский и Залеский (Мальчевский к тому времени умер) решительно поддержали польское восстание 1830-1831 гг. и затем эмигрировали.

 

 

Залеский писал:

Trzy Twoje ziemie – Litwa – Ruś – Korona –

Pod święte stopy ścielą się przed Ciebie!

Litwa – Ruś – Polska – trójlistny to bratek,

Dziewico czysta, otchnij-że swój kwiatek!

«Корона» – это Польша («коронные земли»), а «Русь» у него – Украина. Поэт уподобляет Белоруссию, Польшу, Украину трём листкам одного цветка.

В России же, которая с середины XVII века владела Левобережной Украиной, а с конца XVIII-го и Правобережной, эти земли литературно освоены не были. Русские «уступали» их полякам. И вот именно в разрезе этой ситуации надо видеть написание Пушкиным поэмы «Полтава» (напечатана в 1829), и Гоголем – «Тараса Бульбы» (1835) (а ещё раньше – «Вечеров на хуторе близ Диканьки»).

Пушкин хорошо представлял себе Украину, впервые он попал на её земли, увидел Днепр, в 1820 году, будучи посланным на юг по службе (в т.н. «ссылку»). Поэт пересёк степи Новороссии вдоль и поперёк. Затем он сравнительно долго прожил в имении Каменка Киевской губернии – недалеко от шевченковских мест. Возвращаясь из Одессы на север в 1824, он опять проехал поперёк всю Украину.

 

 

Так что, когда Пушкин писал «Полтаву», то мог отталкиваться от личных впечатлений. Его сильным ходом стало осознание ценности украинской истории для русской литературы, возможностей её использования. Мазепу ввёл в обиход Вольтер в своей «Истории Карла XII», для французского автора он – лихой атаман; Пушкин предложил на него иной взгляд, исходя из логики русской государственности. Поэту удалось сплести в поэме и историческую линию, и романтическую, его Мария не менее колоритна, чем Мария Мальчевского. Всё то, что есть у поляков, есть и у Пушкина. Но у Пушкина содержание значительнее, если в польской традиции Украина – это кровавый хаос, как у Гощинского, то у русского поэта события вокруг полтавской битвы вписываются в закономерный этап русской истории, расширение империи имеет своё объяснение. Украина – не случайно присоединённый кусок к России, а выстраданное предыдущими событиями воссоединение. После «Полтавы» Украина стала законным сюжетом русской литературы.

Эстафету продолжил Николай Гоголь, сам уроженец Украины. «Вечерами» и «Вием» он заложил основу для яркого и поэтичного использования украинского фольклора в романтическом духе. Да, Малороссия – это место странных и загадочных событий, но оно «своё», не чужое. И Россия богата, в том числе, этим волшебным краем, который, в свою очередь, получил спокойствие и защиту, войдя в империю. Если попытаться вкратце выразить суть «Вечеров» и «Миргорода», то она будет заключаться, говоря словами Платонова, в тезисе «без Украины Россия неполна».

Гоголь открыл для русского читателя всю полноту и щедрость жизни украинских земель. Да, люди там не похожи на тех, что живут возле Москвы или Пскова, но также своеобразны и архангельские поморы, и донские казаки, и сибирские кержаки, а что уж говорить про чувашей, татар или мордву? Или, по-пушкински, про «друга степей калмыка», и «ныне дикого тунгуса». И Пушкин и Гоголь доказывали и показывали, что богатство России в многообразии людей, её населяющих. Примерно то же хотели донести и Мицкевич с поэтами украинской школы применительно к Польше, только история оказалась не на их стороне, и «их» украинцы не были «своими», скорее, подданными короны, тогда как герои Гоголя именно свои. Всё-таки, то, что у великороссов и малороссов один корень, чувствовалось.

 

 

А «Тарас Бульба» стал продолжением «Полтавы»: одновременно и увлекательная романтическая повесть, и восторженный гимн во славу России. Причём если в «Полтаве» поляки роли не играют, то в «Тарасе» – они главные враги, и это не случайно. Гоголь сознательно бросает вызов польской традиции, он противопоставляет ей русскую версию украинской истории. Исторический же расчёт с Польшей Пушкин сделал в других стихотворениях, написанных на злобу дня, по свежим следам восстания 1830-1831. Суть русской истории по Гоголю заключается не в тарас-бульбовском «чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..», а в словах из «Ревизора»: «В уездном городе измена! Что он, пограничный, что ли? Да отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь». То есть широта русской земли как залог безопасности.

В 1991-ом про это забыли, сделали и Белгород, и Курск, и Брянск, прежде глубинные русские города, приграничными. Да и Москва, по большому счёту, стала пограничной – 400 км до границы; четыре века русской истории, когда старались рубежи от неё отодвинуть, Ельцин одним махом обнулил.

Но в XIX веке о грядущей катастрофе не могли догадываться. И, продолжая традиции Пушкина и Гоголя, показавших – как надо писать об Украине, Алексей Толстой вопрошал уверенно и с гордостью:

Ты знаешь край, где с Русью бились ляхи,

Где столько тел лежало средь полей?

Ты знаешь край, где некогда у плахи

Мазепу клял упрямый Кочубей

И много где пролито крови славной

В честь древних прав и веры православной?

…Туда, туда стремлюся я душою!