Развенчание мифа о скверном поручике
№ 2023 / 23, 16.06.2023, автор: Владимир БЕРЯЗЕВ (г. Новосибирск)
Заведующая литературным отделом Дома-музея поэта в Тамани Валентина Малахова прислала мне свою книгу «Городишко» о Лермонтове…
С детства своего кузнецкого воспринимал «Тамань» как единым махом, без отрыва руки написанную вещь, по свободе и естественности ни с чем не сравнимую. Понятно, что в мальчишестве я и слов таких не знал для подобной оценки, но ощущение осталось. Вот и сейчас, перечитав текст в книге-исследовании из 240 страниц, убедился, что, по сути, перед нами десятистраничное стихотворение, с присущей стихам точностью и аксиоматичностью, а фрагментами даже обладающее признаками размера и ритма речевого.
По судьбе сложилось, что родители мои, урождённые на Алтае, всю жизнь прожили в шахтёрском Прокопьевске, а упокоены в Тамани, на берегу Азова, неподалёку от дома-музея Лермонтова. Ещё и поэтому Тамань для меня не пустой звук, пусть и остался он, по слову ссыльного поручика, «самым скверным городишком» приморской России.
С годами убедился к собственному удовлетворению, что моё отроческое впечатление во многом совпадает с отношением к этой небольшой повести многих великих, не нам чета, классиков. Эти отзывы помещены в книге Валентины Малаховой:
***
«Повесть эта отличается каким-то особенным колоритом, несмотря на прозаическую действительность её содержания, всё в ней таинственно… Это словно какое-то лирическое стихотворение»
Виссарион Белинский
***
«Никто ещё не писал у нас такой правильной, прекрасной и благоуханной прозой»
Николай Гоголь
***
«…Перед Вами сто гряд, засеянные фиалками; художественная задача в том, чтобы в ОДНОМ небольшом флаконе сосредоточить фиалковый запах этих ста гряд. Образец повести, по-моему, «ТАМАНЬ» Лермонтова. Пусть все литераторы соберутся, и ни один не найдёт слова, которое можно было бы прибавить или убавить; ОНА ВСЯ КАК ЦЕЛЬНЫЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ АККОРД…»
Д.В. Григорович – А.П. Чехову. 2 апреля 1886 г.
***
«… Какая прелесть «Тамань»!»
Иван Тургенев
***
«Тамань» стала в русской прозе ОБРАЗЦОМ поэтической прелести: это ведь первый русский рассказ, в котором каждое слово пахнет морем, влагой, ночью, чем-то зелёным, южным, прохладным. Вспомним тоже, что до Лермонтова никто всего этого у нас не уловил».
Георгий Адамович, «Лермонтов»
***
«Тамань» – совершеннейшее произведение русской прозы. Там нет ни одной строки, НИ ОДНОЙ БУКВЫ ЛИШНЕЙ»
Лев Толстой. 1909 (в разговоре с С. Н. Дурылиным)
***
«Сколько надо было иметь УМА и сколько НАСТОЯЩЕЙ СИЛЫ, чтобы так глубоко, как Лермонтов, чувствуя чары лунно-синих волн и чёрной паутины снастей на светлой полосе горизонта, оставить их жить, светиться, играть, как они хотят и могут, НЕ ЗАСЛОНЯЯ ИХ СОБОЮ, не оскорбляя их красоты ни эмфазом (эмоциональной выразительностью) слов, ни словами жалости, – оставить им всё целомудренное обаяние их безучастия, их особой и свободной жизни…
Или в последней сцене покинуть на берегу слепого мальчика, так и покинуть его, тихо и безутешно плачущим, и не обмолвиться напоследок ни словом О РОДСТВЕ СВОЁМ с этим одиноким, этим бесполезно-чутким, мистически-лишним созданием насмешливого бога гениев…»
И. Ф. Анненский, «Юмор Лермонтова»
***
«Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова. Я бы так сделал: взял его рассказ и разбирал бы, как разбирают в школах, по предложениям, по частям предложения… Так бы и учился писать».
О «Тамани»:
Не могу понять, как мог он, будучи мальчиком, сделать это!..»
Антон Чехов
*
Но вернёмся к предмету нашей рецензии, научно-популярному изданию под названием «Городишко».
На подготовку материалов для вышедшей в С.-Петербурге книги – Комментарий к повести М.Ю. Лермонтова «Тамань» – у В.Г. Малаховой[1] ушло более четырёх десятков лет. Только список источников насчитывает 8 стр. текста.
В аннотации к книге сказано, что
«Лермонтов посетил Тамань проездом в конце сентября 1837-го – и спустя два года его впечатления от этого кратковременного визита окончательно оформились в текст, исследовательское и читательское внимание к которому не угасает вот уже почти два века. Лермонтовед Валентина Малахова предлагает погрузиться в историю двухдневного пребывания поэта в Тамани и постараться провести границу между жизненной правдой и художественным вымыслом. В книге представлен новый взгляд на тот путь, который прошла повесть, – от раннего чернового наброска до публикации в составе романа «Герой нашего времени». Впервые в научный оборот вводятся свидетельства путешественника Анатолия Демидова, который находился в городе в то же время, что и Лермонтов, и воспоминания западных путешественников, приезжавших в Тамань в XIX веке. Также в монографии представлен уникальный иллюстративный материал, в том числе неизвестный прежде прижизненный портрет поэта. Текст повести опубликован по авторизованной копии и сопровождается подробным историко-литературным комментарием, учитывающим последние открытия лермонтоведения».
Да, все эти многочисленные свидетельства и документы, история преобразования рукописи-наброска в подлинный шедевр, всё это, несомненно, в высшей степени интересно и открывает новые грани в творчестве угрюмого и злоречивого поручика. Но по-настоящему удивило и вдохновило меня другое: оказывается, чёрная легенда о ненависти царского двора и лично императора Николая I к юноше Лермонтову – не более чем миф, рождённый, как представляется, в среде недоброжелателей поэта. А этой публики в свете тогдашнем было весьма и весьма немало.
Даже история первой ссылки при ближайшем рассмотрении являет нам факты, свидетельствующие об осознанном желании государя вывести автора «Смерти поэта» (мгновенно ставшей чуть ли не прокламацией) из-под удара салонных завсегдатаев и дипломатического бомонда. Шефу жандармов графу Бенкендорфу на светском рауте был задан публично и провокационно вопрос известной сплетницей Елизаветой Хитрово:
«А вы, верно, читали, граф, новые стихи на всех нас, в которых сливки дворянства (в оригинале фр.) отделаны на чём свет стоит?».
На другой день, отправляясь с докладом к государю, шеф жандармов сказал своему подручному Дубельту:
«Ну, Леонтий Васильевич, что будет, то будет, а после того как Хитрово знает о стихах этого мальчика Лермонтова, мне не остаётся ничего больше, как только доложить об них государю».
Когда Бенкендорф явился к Николаю I и начал говорить о стихах в самом успокоительном тоне, царь протянул ему только что полученный по почте очередной список «Смерти поэта», на котором чьей-то рукой было выведено: «Воззвание к революции». Из документов той поры явствует, что в своей резолюции на доклад шефа жандармов государь написал:
«Приятные стихи, нечего сказать; я послал Веймарна[2] в Царское село, осмотреть бумаги Лермонтова и, буде обнаружатся ещё другие подозрительные, наложить на них арест. Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону».
Есть и ещё одно свидетельство. Однокашник поэта Владимир Бурнашев сообщает, что будто бы царь Николай I , прочтя стихотворение сказал: «Этот, чего доброго, заменит России Пушкина!». А великий князь Михаил Павлович Романов, родной брат государя, высказался вполне определённо и одобрительно: «От этого зреющего поэта надо ждать хороших плодов». То есть в приведённых отзывах негатива и осуждения не присутствует вовсе, скорее, наоборот.
Посему из исследования Валентины Малаховой с очевидностью явствует, что фактически Николай I удалил из бурлящего сплетнями Петербурга того, кто мозолил глаза обиженным придворным, кто возбуждал недовольство элиты, мол, скорее забудут о Лермонтове и его скандальных, обличительных пламенных строках, обвиняющих наперсников разврата в гибели гения Пушкина. Это же преследовало целью успокоить дипломатическую среду, которую не без основания знающие люди обвиняли в заговоре против Пушкина, ради его устранения.
Хоть в советском литературоведении прижилось понятие первая ссылка на Кавказ, но следует признать, что это не вполне так. Перевод де-факто означал понижение в звании, так как армейские чины были ниже гвардейских. С другой стороны, строгий царь всё-таки проявил милость: не разжаловал корнета, не обрёк на солдатчину, не отправил в Сибирь к декабристам. Государь перевёл Лермонтова из привилегированных войск в полк, который хоть и базировался рядом с Тифлисом, но никаких боевых действий на Кавказе не вёл. Более того, ещё до отъезда, до Тамани, до кавказских путешествий по распоряжению государя генерал Дубельт сообщил бабушке поэта Елизавете Алексеевне Арсеньевой, что «его величество ничего не имеет против … (Лермонтова) и не забудет его».
Более того, и вторую командировку Лермонтова на Кавказ, исходя из материалов книги, следует считать скорее благом и желанием вывести поэта из-под удара, чем суровым наказанием. А угроза исходила всё из того же высшего сообщества, толпы, стоящей у трона, и европейцев, прибывших в столицу Империи на ловлю счастья и чинов. Они не простили пылкому поручику его откровенных строк из «Смерти поэта», не простили дерзких высказываний в салонах и на раутах. 16 февраля 1840 года на балу у графини Лаваль в Петербурге Лермонтов повздорил с сыном французского посла Эрнестом де Барантом, Поводом послужила женская интрижка, Тереза фон Бахерахт – дамочкой фривольного поведения, была дочерью министра-резидента Струве, выросла в Гамбурге и вышла замуж за секретаря русского консульства Романа фон Бахерахта, то есть была плотью от плоти среды тех самых наперсников разврата, не считавших содомию и полигамию грехом. Именно эта европейски воспитанная дамочка Тереза осознанно или нет, но спровоцировала конфликт между Лермонтовым и сыном французского посла.
Весьма примечателен и знаменателен тот факт, что именно Эрнест де Барант одолжил пистолет барону Дантесу, из которого облачённый в бронепластину сексуальный партнёр голландского посланника Геккерена убил Пушкина. Недаром есть свидетельство литературного критика и мемуариста русского зарубежья Александра Бахраха, который не без основания считает, что «за кулисами поединка между Лермонтовым и де Барантом находим мы те самые имена, которые несколькими годами раньше дёргали незримые верёвочки в деле Пушкина с Дантесом». Символично и то, что дуэль состоялась всё там же – на Чёрной речке…
Но и в этом случае государь стал на сторону Лермонтова, как формулировала военно-судная комиссия, «Лермонтов вышел на дуэль не по одному личному неудовольствию де Барантом, но более из желания поддержать честь русского офицера». После дуэли по городу прошёл слух, что царь отнёсся к Лермонтову снисходительно, даже Белинский писал об этом Боткину:
«Государь сказал, что если бы Лермонтов подрался с русским, он бы знал, что с ним делать, но когда с французом, то три четверти вины слагается».
В связи со всем вышесказанным, мне представляется весьма сомнительным, что царь, следивший за судьбой поэта, столь много для него сделавший, внимательнейшим образом прочитавший роман «Герой нашего времени», мог позволить столь резкую и грубую реакцию на его смерть, распространившуюся в свете, благодаря недоброжелателям Лермонтова.
Ведь известно, что слова, якобы принадлежащие царю, «Собаке – собачья смерть», приведены П.П. Вяземским со ссылкой на свидетельство флигель-адъютанта И.Д. Лужина, сообщившего об этом у Карамзиных.
Другие авторы мемуаров передавали слова Николая I несколько по-другому. В воспоминаниях князя А.И. Васильчикова «Несколько слов о кончине М.Ю. Лермонтова и дуэли его с Н.С. Мартыновым» было, например, сказано так: «Когда его убили, то одна высокопоставленная особа изволила выразиться, что „туда ему и дорога “».
Существовала версия и о противоположной реакции императора, который якобы произнёс что-то вроде: «Получено с Кавказа горестное известие. Лермонтов убит на дуэли. Жаль его! Это поэт, подававший великие надежды».
Биографы и исследователи Лермонтова всегда считали, что его гибель была так или иначе подготовлена придворными кругами. На это намекал в своих записях ещё П.А. Вяземский; об этом же говорил и первый биограф Лермонтова – П.А. Висковатый: «Полагали, что «обуздание» тем или другим способом «неудобного» юноши-писателя будет принято не без тайного удовольствия некоторыми влиятельными сферами в Петербурге.
Графиня Евдокия Ростопчина позже писала Александру Дюма о причинах дуэли:
«Несколько успехов у женщин, несколько салонных волокитств вызвали против Лермонтова вражду мужчин. Спор о смерти Пушкина был причиной столкновения между ним и г. де Барантом».
За эту дуэль Лермонтова вторично выслали на Кавказ.
Генерал от инфантерии князь Шаховской подал на высочайшее имя предложение лишить Лермонтова чинов и дворянского достоинства, продлив ему содержание в крепости на три месяца, а уж затем перевести в полк. Николай I счёл такое наказание слишком тяжёлым. В Страстную субботу, 13 апреля, государь собственноручно начертал резолюцию:
«Поручика Лермонтова перевести в Тенгинский пехотный полк, тем же чином…».
*
Уже перед отъездом в апреле 1841 года Лермонтов случайно оказался у ворот двухэтажного здания в центре Петербурга. Вход украшала вывеска «Предсказанiе судьбы, старинные гадания и про. Александра Филипповна[3]». Где-то он уже слышал это имя…
«Отворивши случайную дверь, Мишель заметил сидящую за столом женщину, при свече читающую старинную книгу. Он негромко поздоровался. В ответ гадалка пригласила сесть напротив.
– Хочу знать свою судьбу! – произнёс он, усаживаясь в кресло.
Женщина внимательно посмотрела на посетителя. Какой-то задумчивой тоской повеяло от её смуглого лица и неподвижных глаз.
– Буду ли я выпущен в отставку и останусь ли в Петербурге? – уточнил он свой вопрос.
Александра Филипповна тяжело вздохнула, отложила книгу и негромко произнесла:
– Не бывать вам больше в Петербурге. И отставки не видать. Вам уготована другая отставка, после которой вы уже ни о чём просить не станете».
… 15 июля 1841 года Лермонтов получил долгожданную отставку, обменяв жизнь земную, на жизнь вечную.
Актуальное авторское отступление
Писание на русском языке и принадлежность к России как к родине-Отечеству в последние два-три года стало не просто вещами, зачастую, разными, но, нередко, и антагонистичными. Русский язык сегодня, иногда, как это ни дико звучит, есть оружие борьбы с Россией. Название книги талантливого русского поэта Александра Кабанова, живущего в Киеве, «На языке врага» – тому неоспоримое свидетельство.
Вспомнил в связи с этим свою прежнюю миниэссешку на близкую тему, вот фрагмент с необходимым эпиграфом:
…Но ложимся в неё и становимся ею,
Оттого и зовём так свободно – своею.
Анна Ахматова
Да, я бы хотел, чтобы внуки и правнуки могли без особых препятствий и напряжения сил душевных и телесных прийти на места моего погребения и помянуть каким-нито словом непутёвого деда.
Почему я об этом?
Да, потому что в последнее время как-то уж очень часто ненависть и проклятия в адрес земли, тебя породившей, стали возводиться чуть ли не в ранг достоинства.
Ну, ладно бы актёры-актрисы или рок-певцы трудно определимой национальности это делали, провозглашали.
Они-же-дети… впрочем, любящие халявный заработок.
Но когда сие декларируют собратья-литераторы!?..
Защищая носителей агрессивной к Отечеству ненависти и русофобии при помощи странного аргумента:
− Ну, тогда и Михаила ЛЕРМОНТОВА надо записывать в лагерь ненавистников России и причислять к либералам-глобалистам. Ведь это ему принадлежат эти строки?! Или не принадлежат?[4]
Прощай немытая Россия,
Страна рабов, страна господ!
И вы, мундиры голубые.
И ты, им преданный народ…
Однако это написано после осознания чудовищной утраты Пушкина. По дороге не в эмиграцию, не после просьбы политического убежища в какой-нибудь, прости Господи, Канаде, нет, по дороге на кавказскую войну, ибо, как любил повторять Алим Кешоков: «Где война, там и поэты…».
Конечно, Бродский – ватник. И прямой родственник поручику Лермонтову.
Его, как считают некоторые, наихудшее стихотворение на русском языке за последние полвека «На независимость Украины» является прямым продолжением пушкинского «Клеветникам России» и «Бородино» всё того же Лермонтова.
Чтоб мне так жить!..
И потом, как быть с такими стихами как «Родина», «Казачья колыбельная», «Выхожу один я на дорогу» и многими другими, где любовь к России просто сияет в каждой строке?!
Как быть с этим:
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зелёного листка;
Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студёный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, –
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога.
Вижу, вижу! И он говорит по-русски…
[1] Валентина Григорьевна Малахова, лермонтовед, старший научный сотрудник Таманского музейного комплекса, заведующая литературным отделом Дома-музея М. Ю. Лермонтова в Тамани. Родилась в Тарханах в семье потомков кормилицы поэта Лукерьи Алексеевны Шубениной. С 1970 года сотрудник Государственного Лермонтовского музея-заповедника «Тарханы». В 1977-м переехала жить в Тамань, где вместе с мужем Владимиром Захаровым стала разрабатывать малоизученную тему пребывания Лермонтова на Кубани. Автор статей по этой теме и нескольких монографий.
[2] Пётр Фёдорович Веймарн (1795-1846) – генерал-адьютант гвардейского корпуса, заведовал школой гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которой учился Лермонтов.
[3] Шарлотта Кирхгоф, она же Александра Филипповна Пушкину нагадала смерть от «человека в белом».
[4] По правде сказать, стихотворение сие появилось спустя 30 лет после гибели поэта, Рукописный оригинал отсутствует. «Записано со слов поэта современником». Как имя-фамилия современника? Неизвестно. Когда он его записал? Сразу, как Лермонтов продекламировал ему своё стихотворение, или спустя десятилетия? Обо всём этом публикатор Пётр Иванович Бартенев умалчивает.
Отсутствие рукописного оригинала ни о чём не говорит. Лермонтов не был кабинетным писателем,
тогда это было совершенно нормально. До сих пор не все стихи Пушкина атрибутированы. Возможности науки не беспредельны. В русской поэзии всегда была сильна устная традиция. Похожие по смыслу строчки есть в хрестоматийной “Думе”:
К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно малодушны
И перед властию — презренные рабы.
Да и звучание там лермонтовское, чьё же ещё? Вообще, какой-то “рапповский” метод. “Лермонтов не мог так сказать о России…” Пушкин в письмах и не так говорил, и они сохранились. Или это подделка? Думается, советские литературоведы не были простофилями. И, кстати, правильно — “напеРСники разврата”. Стоит ли оказывать Лермонтову медвежью услугу, приписывая его стихи кому-то ещё? Да и кому?