Самое то
Отрывок из романа «В тени»
Рубрика в газете: Проза, № 2023 / 51, 29.12.2023, автор: Александр АВВАКУМОВ (г. Казань)
Добрый день, дорогая редакция!
Посылаю два отрывка для краткого ознакомления с творчеством интересного казанского писателя Александра Аввакумова. Он пишет патриотическую и авантюрную прозу, в основном, документальную. Печатает свои книги в издательствах «Вече» и «Подвиг». На мой взгляд, это самое то, чего очень не хватает сейчас ищущему, пытливому читателю с правильной ориентацией 🙂
Крепко жму руку, ваш Алексей Остудин
г. Казань
Пролог к роману «В тени»
Меня убили в последние весенние дни 1942 года в лесных топях под Любанью. Мы были в котле. Мы были второй ударной армией – в сводках, но – на самом деле – были уже практически все мертвы. Я хорошо знал, что мне не выжить в этом огненном аду. Шёл отсчёт последних часов моего земного бытия. Убили меня в бою скоротечном и последнем для многих моих товарищей по роте. Немецкие гренадёры лавиной пошли на нас по полю, усиленные громыхающими и чадящими чёрным дымом танками. Огромная и плотная, колыхающаяся в мареве горящей травы, человеческих тел и горячего дыма, подбитых и догорающих танков, масса немецких пехотинцев неумолимо приближалась к нашим траншеям, зная о нашем катастрофическом положении. Нас просто закидали гранатами на расстоянии. Я лишь успел увидеть, как масса рук взлетела почти одновременно над срезом горизонта и в следующий момент в наших окопах-ячейках пошла волна тугих разрывов. Свою «колотушку» я прозевал. Разрыв огромной силы, стеснённый в узком, неглубоком окопе, сделал своё ужасное дело…
Но мне повезло. Мне было позволено умереть так – в отличие от моих бойцов, в массе своей добиваемых выстрелами в упор и пронзённых штыками. Я стоял, навалившись грудью на бруствер, и сжимал почему-то закоченевшими пальцами свой автомат. Осколки просто разорвали меня. Отброшенный в сторону взрывной волной, присев на песок в собственных непроизвольных испражнениях, я стеклянным, гаснущим взглядом смотрел на вывернутые перламутровые внутренности, испещрённые мелкой сеточкой кровеносных сосудиков, выползающие из утробы и дрожащие на утреннем холоде лёгким туманом. Я не пытался их подбирать. Смерть тогда казалась освобождением от того ада, в котором мы находились последние месяцы. Багровое кровяное нутро «дымило». Видно было, что разорвало грудину и снесло часть лёгкого. Не получалось дышать. Свистело где-то в животе. Огромные кровавые пузыри наползали друг на друга при каждом моём выдохе, нагромождая очередную пузырчатую пену.
Рот мой открылся, как у покойника. Я так и сидел – с текущими слюнями и кровью вперемешку. Я ничего не слышал. Кровь из разорванных перепонок залила виски и продолжала струиться, словно содержимое моей черепной коробки слегка взболтнули и дали ему возможность истечь. Я не знал, что у меня перебиты ноги, вырвана лопатка и лицо побито мелкой металлической крошкой. Правое глазное яблоко висело на тонком шнурке органики, а глазница чернела багрово-чёрным провалом.
Но всё это я видел уже сверху, стоя на краю окопа. Я стоял и смотрел на себя, и мне было безразлично моё состояние. Я стоял, понурившись и пустым взором вглядывался на себя, умирающего в обвалившемся окопе. И я же – со дна окопа – ворочал единственным глазом, пытаясь увидеть себя там, наверху; но мне не хватало сил даже нацелить зрачок; и я так и смотрел – исступлённо – на груду собственных внутренностей, опрокинутую – словно таз с требухой – на мои командирские галифе. А потом солдаты вермахта спокойно и обстоятельно прошлись по окопам. Справа и слева от меня слышались отрывочные звонкие выстрелы – это добивали моих раненых товарищей. Мой глаз чуть дёрнулся – это я среагировал меркнущим сознанием на скрип песка у моих ног. Кто-то постоял возле них, гортанно проговорил что-то, засмеялся и ударил носком сапога меня в старую, стоптанную подошву.
Красный огонёк окурка почему-то оказался у меня на внутренностях. Он шипел, но я не чувствовал никакой боли. Немец пошёл дальше, оставив меня умирать и не обратив внимания на меня – другого, стоящего на краю окопа и смотрящего ему в стальной затылок его каски.
А я стоял уже не один! Нас прибавлялось и прибавлялось! Масса солдат – в рваных, прожжённых и бурых от грязи и крови гимнастёрках, а то и голых по пояс – неудержимо росла! Мы стояли нескончаемыми шеренгами вдоль своих окопов и траншей, повторявших контуры уже не существующей линии обороны, теперь никому из нас не нужной и проклятой. Потому, что всё это – в одночасье! – обрело страшный ненавистный гриф: «…пропал без вести»! Нас никто никогда больше не увидит и ни о чём не спросит! Нас не обнимут и не приласкают. Нас обольют грязью и втопчут в смрад, будут изгаляться над нашими близкими и родными, морально убивая и доводя до исступления. Мы – молчаливые шеренги, едва колышущиеся на холоде от дуновений промозглого ветра, теперь – на века – не чувствующие жара лета и озноба лютых зим. Стоим и смотрим немыми взорами исподлобья…
Я грустно смотрел на себя: как сначала пошёл лёгкий снежок и припорошил мои конечности, дубовые и почерневшие, как заледенил мою зияющую пустотой глазницу и набил в неё снежных иголок и как потом заострил лицо и вычернил кожу; как в последующие дни снег полузасыпал меня, и из-под белого покрывала торчали лишь отдельные части моего тела…. А потом завьюжило, замело всё вокруг! Затрещали морозы…. И только мы – молчаливыми шеренгами – повторяли исчезнувшие изломы траншей и окопов! Мираж из человеческих силуэтов на стылом ветру…. Но мы стояли! Стояли подле мест, возле которых приняли мученическую смерть… Мы стали ангелами! Мы стали призраками! Мы стали никем и ничем…
А потом пришла весна, а за ней лето…. А потом всё покатилось, словно колесо вечности! Я уже давно не вижу себя. Я уже давно стою над пластом суглинка, поглотившего меня. Я истлел, и товарищи мои истлели; но мы – всё так же, непоколебимо – стоим теми же прерывистыми цепями. Мы не сместились ни на шаг, как и десятилетия назад в той страшной огненной мясорубке. Мы ждём! Ждём одинокого грибника, понуро плетущегося по лесу, или весёлой компании, заехавшей на автомобиле в лесочек и шумно галдящей. Ждём одного или нескольких. Мы здесь! Ну, неужели вы не видите нас? Вот же мы, посмотрите!
А вы, идущие сегодня и блуждающие в поисках крепкого подберёзовика, так никогда и не догадаетесь, кто же это вас обдувает и шевелит волосы, опрокидывает кузовки с ягодой, нежно касается ваших рук, шарящих в траве…
Это они – наши отцы и деды – тянут к нам свои руки в надежде, что мы – их потомки – придём и отдадим им последние почести, оценим их ратный труд и ужасный конец!
Отрывок из романа «В тени»
Смирнов сделал несколько шагов и остановился, физически ощущая, как уходят его последние силы. Очень хотелось есть. Он уже не помнил, когда ел последний раз. Постояв с минуту, он медленно двинулся по лесу, опираясь на палку: от дерева к дереву – туда, где вставало солнце…. Волна безысходности накатывала на него всякий раз, когда он останавливался, чтобы перевести дух: он боялся впасть в забытьё и попасть в плен к немцам!
Он присел под деревом и аккуратно стащил с себя гимнастёрку. Оторвав полосу от нательной рубахи, он заменил старый, пропитанный гноем бинт и, прислонившись спиной к дереву, закрыл глаза…
Очнулся он от голосов со стороны тропинки. Говорили на русском языке.
«Кто это, – подумал Смирнов, – окруженцы или полицаи?»
Николай передёрнул затвор автомата и положил рядом гранату; это была последняя граната, которую он приберёг для себя. Вскоре на тропинку вышли несколько вооружённых бойцов. Обросшие бородами, одетые во что попало, они мало напоминали бойцов Красной Армии; но их выдавали звёздочки на выгоревших от солнца пилотках.
Из их доклада он понял, что немецкое командование, озабоченное частыми исчезновениями своих солдат, решило окончательно зачистить леса и болота. Гитлеровцы двигались от опушки леса широкой цепью, расстреливая кусты и забрасывая гранатами пустые блиндажи и окопы.
– Уходите, товарищ лейтенант, мы задержим их! – предложил старший группы. – Спасайте знамя!
– Хорошо, – согласился Николай.
Он и ещё двое с ним бойцов бросились в кусты и буквально растворились в них, вскоре позади них вспыхнул бой.
…Смирнов торопился оставить место своего вынужденного отдыха. Бой то затихал, то разгорался с новой силой, когда он добрался до опушки, до него донеслось несколько взрывов и стало тихо. Двое, следовавших с ним бойцов по дороге куда-то исчезли.
…Николай выбился из сил. Он лёг, подставив тело летнему солнцу. Запах разнотравья кружил голову. Над цветами летали пчёлы, гудя, словно тяжёлые бомбардировщики. Он вспомнил о последней недолгой встрече с Ниной:
– Нина, это – правда, что у нас будет ребёнок? Интересно, сын или дочь?
– Не знаю; главное, чтобы он родился!
– Прости, что не смогу, в такой важный момент, быть с вами.
– Ты всегда будешь с нами, где бы ты ни был!
…Смирнов улыбнулся и погрузился в беспокойный сон.
* * *
Хлёсткий, как удар кнута, выстрел заставил его открыть глаза: по полю, растянувшись в цепь, шли немецкие гренадёры. Высокие, белокурые, они были похожи на братьев-близнецов, только таких близнецов было слишком много…
«Хватит отступать! – подумал Смирнов. – Хватит бегать от немцев!»
Николай развязал мешок и убедился, что знамя дивизии, по-прежнему, находится в мешке. Он затянул узел и сунул его в дупло большого дерева.
«Вот и всё! – думал он. – Жалко, что не увижу своего ребёнка. Интересно, как она его назовёт? Впрочем, какая разница?.. Ведь это – мой ребёнок, моя кровинушка, моё семя!»
…Привалившись боком к дереву, Николай нажал на курок. Немецкий офицер дёрнулся и, выронив пистолет, повалился в траву. Смирнов втянул голову в плечи. Перед его лицом заплясали земляные фонтанчики, поднятые пулями.
– Давай, смелее! – закричал он. – Смотрите, как умирает командир Красной Армии!
Он снова нажал на спуск и улыбнулся, заметив, как повалились на землю ещё несколько гитлеровцев. Недалеко от него грохнул взрыв гранаты. Осколки роем пронеслись над его головой. Между деревьями показались фигуры немецких солдат. Николай прицелился и, почувствовав, как в плечо привычно ткнулся приклад автомата, снова улыбнулся. Раненый в живот немец взвыл, как затравленный зверь. Снова грохнула граната. Комья земли застучали по спине лейтенанта.
Вскоре немцы перестали стрелять и укрылись в траве, неподалёку от Николая. Он огляделся вокруг и вдруг заметил малиновый огонёк иван-чая.
«Совсем как в том бою…, – подумал Николай. – Но дважды не повезёт!»
– Рус, сдавайся! – раздалось совсем рядом.
Смирнов выпустил последние патроны и выдернул чеку из гранаты. Он ждал, прислушиваясь к осторожным шагам немецких автоматчиков. Их было четверо. Рослые, сытые, они глядели на него, лежавшего у дерева, и нагло улыбались. Один из них изобразил нечто непристойное, и остальные громко загоготали… Николай медленно разжал пальцы. Взрыва он не услышал: перед его глазами сверкнуло бездонное небо, и он полетел куда-то в чёрную бездну…
Очень даже впечатлило.
Спасибо, мастер.
Для меня очевидно, что в этом романе описывается приключения души вышедшей из тела человека вследствие перехода человека в терминальное состояние в момент клинической смерти белково-нуклеинового организма. События эти разворачиваются на фоне драматических моментов Великой Отечественной войны Советского Союза.
“страшный ненавистный гриф: «…пропал без вести»! Нас никто никогда больше не увидит и ни о чём не спросит! Нас не обнимут и не приласкают. Нас обольют грязью и втопчут в смрад, будут изгаляться над нашими близкими и родными, морально убивая и доводя до исступления”
===
Уважаемый автор, это о чем?
Разве гриф “пропал без вести” имел осуждающие последствия для близких воина?!
Хороший текст, крепкий и живой.
Не пропал он без вести, не надо нагнетать геббельсовский антисоветизм. Люди погибли в бою, а не где-то затерялись. А памятники ставили и без вести пропавшим.
Правда ваша, Андрей!
Совершенно бездарная проза, во многих отношениях, но главное, чего не достаёт автору – это способности видеть действительность такой, какой она является.
“геббельсовский антисоветизм”
Точно сказано! Спасибо!