Скальд К.Льдов

Рубрика в газете: Из смутного поколения, № 2020 / 44, 26.11.2020, автор: Максим АРТЕМЬЕВ

До Льва Лосева я не слышал о поэте К.Льдове – псевдоним Витольда-Константина Розенблюма (1862–1937). О нём он упоминает в одном из лучших своих стихотворений, воссоздающих эпоху 80-х годов позапрошлого столетия, начинается оно так:

Сижу под вечер стихший,
застыл, как идиот,
одно четверостишье
с ума нейдёт, нейдёт:
Вся сцена, словно рамой,
Окном обведена
И жизненною драмой
Загадочно полна.

Среди российских скальдов
известен ли К.Льдов?
В завалах книжных складов,
знать, не сыскать следов.
Весь век его невнятен –
атласных канапе
и золотушных пятен,
и Чехова А.П.,
от водочки к боржому
«эпоха малых дел»
(как будто по-большому
никто и не хотел).

Льдов принадлежал к смутному поколению русских поэтов-предсимволистов, родившихся на рубеже 50-х – 60-х годов – Николай Минский (1856–1937), Семён Надсон (1862–1887). Иннокентия Анненского мы вынесем за скобки, ибо выступил в печати со своими стихами поздно, уже в XX веке, а эти трое поучили известность довольно рано, в восьмидесятые годы, будучи сверстниками Всеволода Гаршина, его, так сказать, поэтическим соответствием. Восьмидесятые годы вообще плохо отражены в истории литературы, почему я и пишу про «смутное поколение». Их закрывает почти целиком фигура молодого Чехова, и создаётся впечатление ничтожности его современников, всех этих Баранцевичей, Потапенок и т.п. Даже Эртель куда-то исчезает. Про поэзию и говорить нечего. Между Некрасовым и первыми русскими символистами Бальмонтом и Мережковским словно белое пятно.
Случевский, Боровиковский и Апухтин стартовали гораздо раньше, и они вполне традиционны, поколение же Надсона-Минского-Льдова можно охарактеризовать как первую заявку на модернизм, пусть очень робкую. В самом деле, различие между стихами скорбящих «семидесятников», рефлексирующих «восьмидесятников» и пессимиствующих символистов 90-х весьма относительно, между ними множество заметных и незаметных переходов, и символизм не появляется из ничего, но подготовляется всем предшествующим ходом развития русской поэзии. Так что не следует забывать никого, и Льдова-Минского-Надсона можно читать и сегодня, если видеть их в исторической ретроспективе, и понимать их место и значение.
Любопытно, что все трое – вполне обрусевшие и крещёные евреи, они как бы предвещали появление Пастернака и Мандельштама, знаменуя приход новых сил в русскую поэзию. К своим еврейским корням они были равнодушны, в отличии от Льва Лосева, который пытался осмыслить двоякость Розенблюма-Льдова, и найти в ней сложность, которую сам бард не замечал.
Поразившее Лосева стихотворение называется «Швея» (1890):

На небе блещет солнце,
Как золочёный щит,
Насупротив, в оконце
Работница строчит.

Машина, что кузнечик,
Выводит тик да тук!
Как будто дождь колечек
Посыпался из рук.

Убогая косынка,
Склонённая швея…
Нехитрая картинка, –
А загляделся я!

Вся сцена, словно рамой,
Окном обведена –
И жизненною драмой
Загадочно полна.

И впрямь, почти картина:
Так вечно может быть, –
Стучать должна машина,
Швея должна строчить!

Константин Льдов писал не только упаднические стихи. Он публиковался много и часто, и для заработка сочинял неплохие стишки для детей. Четырьмя годами ранее «Швеи» он опубликовал «Господин учитель Жук»:

Как-то летом на лужайке
Господин учитель Жук
Основал для насекомых
Школу чтенья и наук.
Вот стрекозы, мушки, мошки,
Пчёлы, осы и шмели,
Муравьи, сверчки, козявки
На урок к Жуку пришли.
«А» – акула, «Б» – букашка,
«В» – ворона, «Г» – глаза…»
Шмель и муха, не болтайте!
Не шалите, стрекоза!
«Д» – дитя, «Е» – единица,
«Ж» – жаркое, «З» – зима…
Повторите, не сбиваясь:
«И» – игрушка, «К» – кума!
Кто учиться хочет с толком,
Пусть забудет в школе лень…
«Л» – лисица, «М» – мартышка,
«Н» – наука, «О» – олень.
«П» – петрушка, «Р» – ромашка,
«С» – сверчок, «Т» – таракан,
«У» – улитка, «Ф» – фиалка,
«X» – ходули, «Ц» – цыган».
Так наш Жук, махая розгой,
Учит азбуке стрекоз,
Мушек, мошек и козявок,
Мурашей, шмелей и ос.

Спустя восемьдесят лет Сергей Михалков переделал его и опубликовал под названием «Лесная академия (по старинной детской песенке)»:

Как-то летом, на лужайке,
Очень умный Майский Жук
Основал для насекомых
Академию наук.
Академия открыта!
От зари и до зари
Насекомые лесные
Изучают буквари:
А – Акула, Б – Берёза,
В – Ворона, Г – Гроза…
– Шмель и Муха, не жужжите!
Успокойся, Стрекоза!
Повторяйте, не сбивайтесь:
Д – Дорога, Е – Енот…
Повернись к доске, Кузнечик!
Сел ты задом наперёд!
Ж – Журавль или Жаба,
3 – Забор или Змея…
– Не смеши Клопа, Комарик,
Пересядь от Муравья!
И – Иголка, К – Крапива,
Л – Личинка, Липа, Луг…
– Ты кому расставил сети?
Убирайся, злой Паук!
М – Медведь, Мышонок, Море.
Н – Налим, а О – Олень…
– В академию не ходят
Те, кому учиться лень!
П – Петрушка,
Р – Ромашка,
С – Сучок или Сморчок…
– Таракан, не корчи рожи!
Не подсказывай, Сверчок!
Т – Травинка, У – Улитка,
Ф – Фиалка, Х – Хорёк…
– После первой перемены
Мы продолжим наш урок!
Учат азбуку букашки,
Чтобы грамотными стать,
Потому что это мало –
Только ползать и летать!

Как я понимаю, В.Лебедев-Кумач поступил аналогичным образом в случае со стихотворением Александра Боде. Но Михалков хоть не стал претендовать на полное авторство. Почему он не назвал прямо К.Льдова – не знаю. Тут могут быть разные версии, во-первых, действительно думал, что это детская песенка без автора – как мы увидим ниже, стишок К.Льдова был очень популярен, и дворянский мальчик Серёжа не мог мимо него пройти. Во-вторых, эмигрант К.Льдов ассоциировался с реакционными и справедливо забытыми элементами дореволюционной литературы, и советскому классику было бы неловко его упоминать всуе, а стишок сам по себе хороший, только идеологию стоило поправить. И Михалков поправил.
Не могу сказать, что стихотворение стало сильно хуже либо лучше. Это дело вкуса. Явно появилась лишь одна смысловая ошибка – «академия» заменила «школу» непонятно зачем. По смыслу михалковского стиха это именно школа, где по букварю дают самые элементарные знания. Остальная правка весьма показательна – Жук более не господин, он лишился розги. Зато он не обращается к ученикам на «Вы» как в дореволюционной школе. Исчезли неполиткорректные «кума» и «цыган».
Скажу честно, Михалкова я считаю великим детским поэтом. Так легко, естественно и непринуждённо не писал никто – «дело было вечером, делать было нечего» – и далее всё так же гениально, на одном дыхании, стихи словно льются из души. Конечно, это не Пастернак и не Заболоцкий, но Михалков и не претендовал равняться с ними. Зато в своей области, в детской литературе он был вне конкуренции, и стихи хоть Мандельштама, хоть Бродского для малых сих – не идут ни в какое сравнение с его.

Михалковский перевод из Льва Квитко про «Анну-Ванну» – тоже шедевр языковой ёмкости, ненатужности, виртуозности. Причём неизвестно, что было в оригинале на идиш, вполне вероятно, что именно Михалков и дал стихотворению путёвку в жизнь. Будем считать его «Лесную академию» таким же переводом с «дореволюционного», назвать это плагиатом невозможно ни по одной из причин.
Но и это ещё не всё про К.Льдова, Льва Лосева и Сергея Михалкова – странный букет совершенно несовпадающих имён. Антисоветский эмигрант Лосев-Лифшиц всеми фибрами души ненавидел совписовского генерала и «гимнюка», хотя его отец, поэт Владимир Лифшиц занимался примерно тем же самым, что и Михалков, только без административных успехов. Михалков же талантливость литературную сочетал с талантливостью карьерной, политической. И этим он тоже интересен. Вреда он особого никому не причинил, а не случились в России революции, был бы Михалков (как и Фадеев, например) видным деятелем ПЕН-клуба. Такие люди с организаторскими способностями всегда есть среди писательской братии.
О том, что лосевский протодекадент – не то эпигон, не то непризнанный гений К.Льдов, – автор знаменитого детского стихотворения, я узнал, занимаясь поэзией… Ованеса Туманяна. Среди его произведений для детей обнаружилось одно, под названием «Школа Жука» («Бзези Дпротси»), и там всё то же самое, что у Льдова и Михалкова. Я сперва был ошарашен, и грешным делом подумал – Михалков перевёл Туманяна, но почему же не указал оригинал? Ведь «армянский Пушкин» был при советской власти признан и возвеличен. И только дальнейшее углубление в историю стиха и привело меня к открытию многоликости К.Льдова, несправедливо забытого российского скальда…