Стрельба превращает в собаку

Рубрика в газете: Моменты Мельпомены, № 2024 / 15, 19.04.2024, автор: Юрий ТАТАРЕНКО (г. Новосибирск)

Булгаковский текст знаком нам прекрасно – спасибо Владимиру Бортко, смастерившему в 1988-м чудесную экранизацию «Собачьего сердца» с Евстигнеевым и Толоконниковым. Поэтому публика в театр в Мамонтовском переулке пришла сравнивать: посмотреть не ЧТО, а КАК. Скажу сразу: актёрские работы Игоря Гордина в роли профессора Преображенского и Андрея Максимова, сыгравшего Шарикова – восхитительны. В том числе и тем, что максимально не похожи на любимые кинообразы с узнаваемыми интонациями.

 

 

Преображенский Гордина – ходячий капустник. Актёр умело – умеренно тихо и коротко – бурчит себе под нос всё, что приходит ему в голову. Бормотальный реализм – так называлось то, от чего отучали нас в театральном училище с утра до выпуска. Но гординская отсебятина – прекрасна россыпью каламбуров и самоиронии. «В цирк собрались? Хорошо. Но вообще-то в Москве и театры неплохие. Театр наций, например» – услышав это, публика взрывается смехом. Ещё бы – звезда МТЮЗа Игорь Гордин также хорош сразу в нескольких спектаклях вышеназванного коллектива. Очевидно, что словесный поток Преображенского создан не просто так. Забалтывание – не только анестезия первоклассного доктора, призванного творить на сломе эпох. Это ещё и заговор на самого себя, вербальный эскапизм, эхо «разрухи в головах», попытка не сойти с ума от масштаба революционных преобразований существовавшего порядка. Осторожный, деликатный аккомпанемент профессорской воркотне – звон посуды в буфете. Всё понятно, булгаковские дела, перед нами ещё одна «нехорошая квартира», где происходят разнообразные превращения.

Постоянно удивляется не только зрительское ухо, но и глаз. Вместо знаменитых семи комнат – огромная гостиная, на стенах – кем-то ободранные обои, нимало не беспокоящие обитателей и гостей профессорского жилища. Метафора тоже, в общем-то, ясна: жить в расколотом и перемалывающемся обществе и быть свободным от него не получится ни у кого, даже у вип-персоны с «вертушкой». Спасибо, что взял обоями – мысленно благодарит профессор того, у кого все ходы давно записаны. Но горестное предчувствие «Пропал дом, дом пропал» – это не про обои. Ободранные стены – это следы глупого и неуёмного щенка. В данном случае порванные обои – предвестник появления собаки, точка притяжения животного в человеческом мире. И зверь приходит. И очень скоро.

Если три белых коня в «Мёртвых душах» МХТ красовались на сцене в финале спектакля, а белый волк в середине мхатовского «Лавра», то огромная серая дворняга заявляется в профессорские покои спустя несколько минут после третьего звонка. Мучительное превращение приблудного пса в человекообразное существо – великолепный повод для блестящей игры Андрея Максимова. От него не услышишь ни про «АБЫРВАЛГ», ни про «брюки в полосочку». Этот Шариков приходит в новый для себя мир – действовать. Зачем тратить время на поиск сожительницы на улице? Нужно как можно скорее стать полноправным владельцем чужих квадратных метров! Для выживания чудака-профессора и его челяди все средства хороши – ночная пьянка с монтировщиками МТЮЗа (не забулдыгами, но пьющими без закуски и привычно безостановочно), донос, кража денег… Попытки перевоспитания гражданина с собачьим сердцем не удаются: то есть лавров профессора Хиггинса профессору Преображенскому не снискать. Мало того, отчаянное избиение Шарикова доктором Борменталем – свидетельство того, что озвереть легко, и остановиться трудно.

Остановить Шарикова просто некому. На это не способна ни наивная бебёшка Зина, с восторгом принимающая жизнь во всех её проявлениях, ни кроткий Швондер со своим бесполым напарником. И всё же есть черта, преступив которую, шагаешь на единственную дорогу – к разбитому корыту. Желая «соблюсти законность», Шариков нарушает уголовный кодекс: крадёт профессорский револьвер и устраивает стрельбу в квартире. Этот эпизод поразительно сильно воздействует на московскую публику, совсем недавно пережившую теракт в «Крокусе», который наглядно продемонстрировал: стрельба по безоружным превращает в зверя. Именно после выстрелов бормотанье Преображенского затихает практически полностью: словами горю не поможешь. И с решимостью Тараса Бульбы (так и хочется подсказать Гордину реплику «я тебя породил – я тебя и верну природе») профессор Преображенский проводит новую операцию. Остатки Полиграфа Полиграфыча смахиваются со стола. Пепельного окраса дворняга возвращается на сцену. Народ безмолвствует. Идущих на поклоны приветствуют аплодисментами – не выпрошенными, а заслуженными. «Никогда и ничего не просите» – это мы тоже хорошо помним очень много лет.

 

 

Фото с официального сайта театра