СВОИХ НЕ СДАЁМ

Рубрика в газете: Спасти солдата, № 2019 / 45, 05.12.2019, автор: Александр ИГУМНОВ (г. СОВЕТСКИЙ, Ханты-Мансийский автономный округ – Югра)

~

В детстве Виктор Золотарёв был драчливым мальчишкой, любил «биться» один на один до первой крови, а в юности стал отъявленным хулиганом, про таких обычно люди говорят «по ним тюрьма плачет». Мудрая и добрая классная руководительница Александра Марковна Шингареева, укоризненно качая головой, после очередной хулиганской выходки своего драчливого любимца обычно спускала пар и говорила жалующимся мамашам:
– Боевой характер у Золотарёва, весь в деда и отца. Урезонится, в армию пойдёт, там его научат дисциплине, ещё гордиться будем им…
Пришло время, побрили буйную его головушку и направили служить в десантуру, в самое пекло «афганской» войны. Обычно такие энергичные «сорвиголовы» становятся в зрелости лидерами и на войне бесстрашно идут в бой, закрывают телом амбразуры дотов, направляют свои самолёты в колонны вражеских танков, никогда не сдаются в плен и с возгласом: «Это вам за пацанов!» подрывают себя и врагов гранатой, как лётчик Роман Федотов в Сирии. Именно о геройском подвиге русского офицера, прочитав накануне очерк в газете, думал подполковник запаса Виктор Золотарёв, шагая по бетонному полу тюремной камеры. Но здесь в следственном изоляторе, где нет места подвигу, где рушатся все мечты, правит бал бесправие и жестокость, вдруг появляются свои парни, те, кто был на войне. Такие не продадут, не обманут, для них боевое братство превыше всего. На прогулке, в тюремном дворике, ему вполголоса сообщил поседевший прапорщик:
– «Афганцы» не оставят тебя в беде. Вышли с прошением на губернатора и президента. Крепись командир, не унывай и жди…
– Спасибо братишка, – тихо ответил он прапорщику, – теперь мне только остаётся надеяться на помощь своих ребят и ждать.
Помощь своих ребят он на себе испытал первый раз в далёком Афгане, когда их взвод десантуры занял горную вершину и они на третий день остались без глотка воды. Высоту надо было держать, пока выдвигалась «броня», перекрывая духовский прорыв за кордон, в Пакистан. На вершине горы не было площадки для вертолётной посадки, только небольшое, ровное плато на краю глубокой пропасти. Днём с «восьмёрки», под мощным огневым прикрытием «двадцатьчетвёрок» в режиме «висения» с высоты 15–20 метров бортовой техник скинул из грузовой кабины прямо на плато, боеприпасы, пищу и воду. Сорокалитровые резиновые баллоны лопнули от удара об каменистый грунт, и вода тонкими ручейками потекла вниз в пропасть. Его огневая позиция была за скалой, рядом с плато, и он, не утерпев, ловко и быстро подполз к ручейку и успел жадно лизнуть шершавым от жажды языком влажную поверхность мелких камней, когда по нему ударил снайперский выстрел. Покорёжив ствол автомата, пуля срикошетила и застряла в бронежилете на уровне грудной клетки.
В вечерних сумерках под прикрытием группы боевых вертолётов появилась та самая «восьмёрка» и те же лётчики, идя на смертельный риск, по прямой, со стороны пропасти, погасив скорость, спланировали на узкий пятачок горного плато, ловко посадив вертолёт на одно переднее колесо. Задние колёса вертолёта, хвостовая балка и хвостовой винт повисли в воздухе, над пропастью.
Громко и гулко в сумрачной мгле на максимальном режиме выли двигатели вертушки, зловеще разрезая воздух впритык к горным пикам, посвистывая в воздухе, монотонно пели свою песню лопасти несущего винта, кружило вокруг горной вершины звено вертолётов огневой поддержки. Сам командир взвода десантников старший лейтенант Трошин, приняв два драгоценных баллона с водой из рук бортового техника, весело и громко крикнул ему:
– Без воды кишка по кишке бьёт, – и благодарно кивнул командиру вертолёта, шуточно отдав ему честь.
Посадить вертолёт оказалось лётчикам проще, чем взлететь. Прямо, вправо, влево горные пики, позади пропасть и нет расстояния для разгона скорости и набора высоты. Командир принял единственное и правильное решение. Как курица, копошась в гнезде на сене, удобно устраиваясь, перебирает лапками, чтобы снести яйцо, так и, слегка подпрыгивая на переднем колесе, подёргиваясь и двигаясь на камнях, качая хвостовой балкой, вертолёт развернулся на пятачке носом в пропасть. Взревели двигатели на взлётном режиме, вертолёт слегка приподнялся на переднем колесе и со скольжением и креном провалился вниз.

Тогда, лёжа на краю пропасти, спрятавшись в боковой расщелине, приходя в себя после выстрела снайпера, он с ужасом и страхом наблюдал, как «восьмёрка» камнем падала в пропасть. Выдержке и умению лётчиков можно было только позавидовать. Практически вертикально упав на сотни метров, вертолёт резко затормозил снижение, плавно набрал поступательную скорость и благополучно скрылся на малой высоте за излучиной реки. Знать бы сейчас, кто управлял вертолётом, кто доставил десантникам боеприпасы и воду, кто спас их в том бою на горной вершине? Низкий поклон им.

Взводный, бережно разливая воду десантникам во фляжки, сказал кратко и пафосно, его слова запомнились Виктору на всю жизнь:
– Мы, русские, на войне своих не сдаём.
Уже в камере, после прогулки, подальше от чужих глаз, он, яростно рыча от безысходности и бессилия, сорвал злость, пробоксировал жёсткую подушку серией тумаков, обессиленно упал на пружинистую, ржавую койку, закрыл глаза, неожиданно вспомнив две чудесные строчки песни в исполнении Анны Герман: «Надежда – мой компас земной, а удача награда за смелость…». С прекрасным образом длинноволосой красавицы-певицы он наконец-то крепко уснул, впервые за двое суток, после неожиданного ареста, почти через пятнадцать лет после Чеченской войны.

***

Электронные письма и телеграммы ветеранов локальных войн из Москвы, Нижневартовска, Югорска, Советского и Сургута аккуратной стопкой лежат на рабочем столе губернатора. Где-то надежда, но больше отчаянье и злость читается между строк, а вот и проклятье всем бывшим правителям страны, ввергнувшим великую Советскую державу в пучину разрухи и хаоса, пославших своих сыновей на Афганскую и Чеченскую бойню, продавших страну и предавших своих солдат не только на поле брани, но и после войны. Слезинки материнской жалости катятся по щекам из глаз губернатора-женщины, и она не в силах спрятать в глубине души отголоски памяти, уносящие её в далёкую юность. А за окном уютного кабинета рисует свои причудливые узоры морозный декабрь. Пустынно на вечерних улицах города. Спрятались от холода сотни разноперстных голубей, только вчера важно вышагивавших гурьбой по ступенькам крыльца Гостиного двора, довольно воркуя и торопливо клюя хлебные крошки, зерно и семечки на радость шумной детворы, с визгом и гомоном катавшейся с ледяной горки, окружённой сказочными домиками и ледяными скульптурами. Мрачновато и одиноко этим зимним днём на площади дома правительства. Не слышно детворы, не снуёт она между домиками и скульптурами с салазками в руках, и лишь новогодняя ёлка в центре площади, как семнадцатилетняя красавица, игриво и кокетливо сверкает в промозглой мгле разноцветными гирляндами.
Ещё ночью за окнами её кабинета, повизгивая и подвывая, упрямо вела снежный хоровод метельная позёмка, и пушистые хлопья снежинок гурьбой падали на голые ветви берёзок в городском парке, грудились на площади вокруг новогодней ёлки, заметая человеческие следы, как когда-то в её молодости много лет назад. Но с утра сменился тёплый южноуральский ветер на стылый северный с Ямала, и его величество сорокаградусный мороз укротил зимнюю вьюгу. И нет миллиарда снежинок, и только сугробы по обочине дорог и человеческая судьба, одного солдата Виктора Золотарёва, перед её мысленным взором.
Совсем недавно, на годовщину вывода советских войск из Афганистана на встрече с ветеранами локальных войн из-за стола президиума скромно встала пожилая женщина, мать погибшего солдата, и как-то по-своему то ли похвалила, то ли похулила местные власти:
– Спасибо, что привели в порядок могилки участников Великой Отечественной войны, а вот про «афганцев» и «чеченцев» забыли. У нас на кладбище неухоженные могилки есть, у кого-то родители умерли, родные уехали, кому смотреть? Пока жива, я за порядком блюду. Помру, кто присмотрит? Может, принять вам какой-то закон, обязать местные власти следить за погостом, тогда и нам, матерям, спокойней на душе будет.
Не ко времени, спонтанно, из глубины души прорвалась в губернаторское сердце волна невольного покаяния за бездушность и чёрствость сильных мира сего от Москвы до Сибирских окраин. Покатились слезинки из глаз, и она, не пытаясь сдержать нахлынувших чувств, встала из-за стола, подошла и бережно за плечи обняла пожилую женщину, громко извинилась перед матерью погибшего солдата за всех бывших и настоящих правителей страны:
– Прости, матушка, всех нас. И спасибо вам за сына и прямоту вашу. Завтра я подпишу распоряжение и обязательно прослежу, как оно выполняется на местах. Если пригласите, приеду к вам в гости, сходим на могилку сына…
Так, полуобнявшись, две русские женщины в окружении ветеранов Афганской войны были сфотографированы на память.
Но сегодня, перед стопкой писем и телеграмм, в лютую декабрьскую стужу от отголосков памяти губернатору не уйти. Словно в каком-то замедленном фильме, невольно вспомнила такой же декабрьский день почти сорокалетней давности. Слегка прикоснулась тёплой ладонью к холодной поверхности оконного стекла и испуганно отдёрнула руку, как когда-то, давным-давно, прикоснувшись пальцами к заледеневшему окошку на крышке цинкового гроба Борьки-одноклассника. Лица его она не увидела и не запомнила, и был ли в гробу Борька, неведомо ей и поныне. В народе поговаривали, что часто приходили гробы с необъявленной войны, в которых и смотреть было не на кого и нечего, их не вскрывали, не травмировали родных и близких. Запомнился только громоздкий деревянный ящик, в который было уложено последнее цинковое пристанище одноклассника. Чёрные ленты на венках, живые цветы в руках подружек, похоронный оркестр, шеренга солдат с винтовками в руках и фотография в траурной рамке весёлого и бравого десантника Борьки Толмачёва, погибшего на перевале Саланг, в которого тайно были влюблены девчонки их класса. А её, Наташу, он называл своей невестой.
Она верно его ждала полтора года, и в ранге невенчанной жены, то ли вдовы, проводила свою первую школьную любовь в последний путь. С подругой Светой под руку, в чёрных косынках на голове они стояли на краю его могилы, и мёрзли слёзы на ресницах. Позади раздался чей-то печальный вздох, послышалось молитвенное бормотание бабушки Зины, а после дежурных слов военкома кладбищенскую тишину нарушил зловещий лязг острия штыковой лопаты о мёрзлый камень, ужасающий стук падающей земли на крышку гроба. И Борискина мать, тётя Нина, в конце прощальной церемонии, не проронившая ни одного слова, постаревшая и поседевшая, внезапно упала на колени и голыми ладонями обняла свежий могильный холмик, плача навзрыд.
Наталья со Светой подняли тётю Нину с колен на ноги, и она, сторонясь их, решительно освободила руки, вскинула их вверх к небу и прокричала, прорыдала во весь голос:
– Боже, верни мне сына!
Но промолчало небо, и только луч полуденного солнца ласково прикоснулся к кромке глинистой могилы, как бы благословляя Борьку в последний путь. И услышала Наташа, запомнила навсегда последнюю фразу матери:
– Будь проклята война.
А потом через двадцать лет печальная картина похорон Борьки одноклассника в какой-то мере повторилась в судьбе её дочери, которая в чёрном траурном платке проводила с подругами в последний путь гроб с Саньком-артиллеристом, прибывший самолётом из Ростова. Мучительно-скорбная, тяжкая женская доля во все времена у воюющей страны. Мать Саньки искала живого сына в воинских частях по всей Чечне, а нашла свою кровинушку голеньким и мёртвеньким в теплушке-рефрижераторе, на запасных путях железной дороги. И как тётя Нина когда-то на могилке Борьки-десантника, мать Саньки-артиллериста прокляла войну.
Поздно вечером, после поминок, зябко кутаясь в пуховое одеяло, обнявшись, молча сидели мать и дочь Кораблёвы, вспоминая каждая о своих школьных любимых, вернувшихся на Родину в цинковых гробах с войны. Разве можно такое забыть?
Иногда, прикрывая веки своих прозрачных голубых глаз, в сентиментальном одиночестве, включив любимую мелодию лиричного композитора Чайковского, она мысленно перемещалась в начало девяностых годов, когда её душа, впитавшая с молоком матери сокровенное и тайное влечение к Богу, приняла в зрелом возрасте таинство крещения. Не одну горестную думу-думушку передумала она о голубушке России, которая на протяжении веков не без помощи самого Бога восставала, как феникс из пепла. Наталья Кораблёва подсознательно верила ещё с комсомольско-девичьих времён, что не было, нет и не будет божественного спасения, небесной милости международным представителям сатаны в человечьем обличии, которые в непомерной гордыни и с небывалой жестокостью ввергают на протяжении столетий народы и страны в междоусобные войны, влекущие за собой разруху, голод и смерть.
Совсем недавно в Сирийской республике, где она заключала договор о культурно-образовательном сотрудничестве Югры с провинцией Холмс, своими глазами увидела десятки голодных детских глаз, грустные лица матерей, поникшие в печали головы стариков, свежие и широкие могилы, рассчитанные на несколько гробов, на окраине лагеря беженцев. Такого ужаса она никогда не видела в своей жизни, и не дай Бог увидеть вновь. А на закате солнца, перед вечерним намазом, бородатые представители сатаны беспорядочно и бесприцельно стреляли из миномётов и орудий из Восточной Гуты по центру столицы, убивая и калеча людей, не деля их на христиан и мусульман, праведников и грешников, своих и чужих. Воочию она увидела, как над Дамаском, словно в документальном фильме о войне в Корее, Вьетнаме, Афганистане и Чечне, разворачивались на боевой курс российские самолёты и в режиме пикирования наносили точечные бомбово-штурмовые удары по врагу, спасая мирных людей от гибели. И когда её пассажирский самолёт на обратном пути в сопровождении двух истребителей пролетел над разрушенной современными варварами колыбелью древнего мира, городом Пальмирой, заплакала навзрыд от увиденного, как в детстве, когда случайно уронила в весеннюю лужу, заляпав грязью, книжку с изображённым на обложке прекрасным принцем, плывущим по морским волнам на белом пароходе. А затем по её просьбе самолёт взял курс на северо-запад страны в район кишлака Серахиб, вблизи Идлиба, где геройскую жертву принёс российский лётчик Роман Филлипов, подорвав себя и врагов гранатой. Именно там, в Сирийском небе, совсем рядом с Господом Богом Наталья ощутила себя не только простой русской женщиной, а уже матерью погибшего в Афганистане своего одноклассника Борьки-десантника, умершего от ран в Чечне сверстника своей дочери Саньки-артиллериста и лётчика Романа Филлипова. И она, воскресив в памяти лица троих молодых русских солдат, погибших на чужой земле в разное время, мысленно поклонилась им и с гордостью за своё поколение и поколение дочери подумала: «Имея таких сыновей – страна будет жить вечно».
И сейчас, перед стопкой писем и телеграмм, губернатор, как женщина-мать, совсем по-русски одиноко всплакнула и, как когда-то мать Борьки одноклассника, прошептала сама себе: «Будь проклята любая война». И подумала, точнее, решила, без оглядки на губернаторское кресло, без политического словоблудия, всяческих домыслов и сплетен, как подсказывает ей внутренний голос, вызволить из беды русского солдата, спасти человека. Она нажала на кнопку вызова секретаря, ясно и коротко попросила:
– Соедините меня с администрацией президента страны.

***

Мало кому известно, как принимается судьбоносное решение на вершине власти в любой стране. Особенно, когда от президента зависит не только судьба, но и жизнь человека. Точно только одно – звонок в Администрацию Президента России хозяйки нефтяного края, как её иногда величали в прессе, Натальи Кораблёвой пробил чиновническую броню аппарата президента.
Помощник, явившийся с утренним докладом, хорошо знал своеобразный характер президента, его отличительную черту – принимать мгновенные и правильные решения в вопросах, где решается судьба простых людей, особенно тех, кто прошёл войну. Ему было хорошо известно, что президент был сыном солдата Великой войны, служил офицером в Советской армии, а в ранге премьер-министра страны руководил наведением конституционного порядка в Чеченской республике.

Доложив о текущих мировых проблемах, помощник положил на стол перед президентом несколько машинописных листов бумаги:
– Просьба губернатора Натальи Кораблёвой и председателя Российского Союза десантников Валерия Востротина об освобождении из-под ареста подполковника запаса Виктора Золотарёва, копия личного дела, пояснительная записка, обвинение чеченской прокуратуры.
– В пределах одного часа никого не принимать, – приказал президент, откинувшись на спинку стула и внимательно вчитываясь в текст копии личного дела Виктора Золотарёва, ветерана локальных войн, жителя таёжного края.

Читая пояснительную записку Натальи Кораблёвой, вспомнил, как недавно, поздней осенью ездил в столицу нефтяного края и был приятно удивлён не только своеобразной красотой города, но впечатлён увиденным в музее древним животным миром и бытом коренных жителей этой земли хантов и манси. В какой-то мере он, как любой человек, уставал от каждодневной ответственности принятия важнейших оборонных и социальных решений, встреч с лидерами многих стран, требующих от него сильного напряжения нервов. И тут – удивительный национальный город Ханты-Мансийск, на семи холмах, в устье слияния двух великих рек – Оби и Иртыша, в ожерелье зелёной тайги, где нет крупных заводов и фабрик, нет газовых труб, нефтяных качалок и даже железной дороги, а только чистейший воздух – красивейший город, где бережно хранится древняя история хантов и манси.
Перед обедом они вдвоём с Натальей Кораблёвой шли по парковой аллее к Вечному огню, вдоль стройной шеренги бюстов Героев Отечественной войны. Неожиданно зазвонили колокола величественного храма на горе вблизи центральной дороги, пересекающей город. Он невольно остановился напротив последнего бюста, прислушался к колокольному перезвону, перевёл вопросительный взгляд на мальчишеское лицо героя на постаменте. Наталья Кораблёва с гордостью в голосе пояснила:
– Александр Бузин погиб в первую Чеченскую войну, похоронен в городе Советский.
Она, слегка согнувшись, осторожно положила букет цветов к подножью постамента и, обернувшись к президенту, добавила:
– Он у нас единственный герой России за Чечню на всю Югру.
Минутой молчания, букетом алых гвоздик президент почтил светлую память защитников Отечества, мысленно перекрестился, вспомнив своего отца, отстоявшего Ленинград. Медленно, под убаюкивающее воркование снующей под ногами стайки птиц и шелест опадающей с берёз листвы, они прошли вниз вдоль бронемашин и артиллерийских орудий к памятнику участникам локальных войн на площади, возле военкомата. Зная, как уважительно президент относится к участникам локальных войн и военных конфликтов, губернатор не удержалась и чисто по-женски поведала президенту о нелёгкой судьбе матери Александра Бузина:
– После похорон сына его мать приняла монашеский постриг и ушла в женский монастырь под Екатеринбургом. Навсегда я запомнила её слова из благословения к изданию одной книги. Она сказала так: «Наши дети-воины Христовы находятся в вечной любви и свете. Люди, молитесь за своих чад! Нет большей любви к Отечеству, если кто жизнь положит за други своя. Да хранит Господь вас и всю Россию».
Она украдкой платочком вытерла слезинку из глаз, вздохнула, вновь взглянув на памятник, проговорила:
– В художественной композиции этого мемориала – образ женщины Ангела-хранителя, склонённой над телом воина. Для меня это образы мамы и сына Бузиных. Я иногда поздно вечером приезжаю к памятнику одна и вспоминаю о пережитом, поплачу, погрущу, помечтаю… И как-то легче мне становится на душе, и сердце меньше болит.
Президент с удивлением и почтительностью взглянул на женщину-губернатора и ответил:
– Действительно, у каждого человека есть в жизни что-то сокровенное, ведомое только ему одному. Не буду вторгаться в ваши женские тайны. Далее у нас в программе «Древняя природа этого края и история финно-угорских народов»?
Экскурсовод музея, миловидная и обаятельная, ростом с дюймовочку, назвавшая себя Катериной, девушка, слегка дрожащим от волнения голосом начала экскурсию. Она привела президента и губернатора в зал на первом этаже, где была собрана выставка, посвящённая выводу советских войск из Афганистана, и пояснила:
– Здесь мы планируем создать музей участников похода нашей армии не только в Афганистан, но и в Чечню, – и неожиданно для себя, слегка покраснев от смущения, с долей гордости в голосе скороговоркой выпалила, показав указкой на групповую фотографию, – Мой муж в кругу боевых друзей под Шатоем, а рядом на стенде фотокомпозиция Героя России Александра Бузина…
Официально называть это очаровательное женское создание, годившееся ему во внучки, не поворачивался язык. Президент, доверительно улыбнувшись, мягко сказал:
– Имя у тебя, девушка, звонкое, певучее, твоим именем знаменитое орудие назвали, знаешь? Молодец! Можно я тебя Катюшей буду называть?
Она радостно кивнула головой и, благодарно улыбнувшись, совсем уверенно пригласила гостя и гостью в зал доисторических динозавров, рептилий, мамонтов и слонов. Затем по винтовой лестнице они поднялись на второй этаж и оказались в зале древнего уклада жизни финно-угорских народов. Оказывается, в старину ханты представляли землю-матушку по-своему, как перевёрнутый днищем вверх семиухий котёл, а перед входом в их жилище росло древо жизни, где надо загадать желание, которое обязательно сбудется.
– Загадали? – совсем серьёзно спросила Катюша, – только никому не говорите, и оно непременно сбудется. Я загадывала, и у меня родился сын.
На прощание в полукруглом зале хантыйская сказительница и поэтесса Мария Кузьминична Волдина, низко поклонившись, подарила дорогому гостю необычайный подарок – хантыйский охотничий пояс ручной работы.

***

Многое доброе и хорошее вспомнилось президенту от той рабочей поездки в таёжный город Ханты-Мансийск, нефтяную столицу Западной Сибири. И сейчас, когда он внимательно читал личное дело подполковника запаса Виктора Золотарёва, память настойчиво перенесла президента в слякотную зиму конца девяностых годов.
Тогда, в декабре, над горами и столицей Чечни моросил нудный дождь. Слякотно и холодно было не только под ногами, но на душе, когда, спустившись по стремянке из обстрелянного боевиками вертолёта, он в сопровождении охраны в зелёной куртке армейского образца вошёл в штабную палатку на окраине города.
– Товарищи офицеры, – прозвучал голос командующего российских войск на Кавказе генерала Казанцева, – Товарищ премьер-министр, генералы Шаманов, Трошев, офицеры оперативного штаба по Вашему приказу собраны! Может, пообедаете с дороги?
Он поздоровался с каждым за руку, уважительно посмотрел в суровые лица генералов, хорошо зная, что они достойно командовали батальонами на Афганской войне. С теплотой в голосе ответил генералу Казанцеву:
– Обедать будем, когда освободим Грозный. Докладывайте, что, где и как… Через час постройте сводный батальон – хочу сам проводить добровольцев в бой.
Действительно, премьер-министру страны, как новобранцу, неожиданно попавшему в самое пекло Чеченской войны, в тот момент было не до обеденной трапезы и тем более не до сочувствующих взглядов штабных офицеров. Случилось то, чего, казалось, не должно быть при чётко налаженной системе охраны второго руководителя страны, как на земле, так и в воздухе. Но на любой войне свои законы. Именно его ведущая «восьмёрка» при подлёте к месту посадки была подвергнута внезапному обстрелу из лесочка вблизи селения. И лишь мощный бомбово-штурмовой удар группы прикрытия боевых вертолётов и самолётов принудил боевиков прекратить огонь, а залп артиллерии перепахал лесной массив вдоль и поперёк, позволив его вертушке с пробоинами в фюзеляже благополучно приземлиться вблизи горящего города. Так он в тот день публично получил боевое крещение на войне, где нет линии фронта и тыла, где опасность на каждом шагу, где невозможно предвидеть, когда и по кому ударит притаившийся враг. Теперь, здесь для солдат важен не только тот факт, что премьер-министр не ранен и не убит, но и его самообладание, выдержка, умение быть смелым и решительным командиром. Армия должна поверить в него и за ним пойти в бой. Только вместе они победят любого врага. И не было с его стороны поиска виновных в обстреле боевиками его вертолёта, каждый офицер сам знал свою ошибку и свой промах.
Батальон был построен повзводно за штабной палаткой на пригорке. Сотни бойцов с нарисованными фломастером на погонах офицерскими и сержантскими звёздочками и лычками, «калашами» в руках, «брониками» на груди, гранатами на поясных ремнях, слегка удивлённо, но уважительно смотрели на нового премьер-министра страны, прилетевшего на вертушке лично руководить наведением конституционного порядка, попавшего под обстрел, но не сыгравшего паникёра и труса. Личный пример на любой войне дорогого стоит.
Командующий западной группой российских войск генерал Владимир Шаманов, приложив правую руку к головному убору, скомандовал чётко, по-армейски:
– Батальон, равняйсь! Смирно! Равнение на середину, – но доложил необычно, не по уставу, – Товарищ премьер-министр! Гордость и слава Российской армии – сводный добровольческий батальон участников локальных войн по вашему приказу построен!
Премьер-министр не стал говорить патриотических речей, призывать к выполнению воинского долга. Он знал и понимал, что для тех парней, с честью прошедших нелёгкими дорогами военных конфликтов, это будет лишним. Он с отеческой любовью окинул взглядом шеренги солдат и офицеров, отдал честь, приказал, жёстко и бескомпромиссно:
– Солдаты! Надо освободить Грозный от террористической нечисти! – попросил чисто по-человечески. – Вернитесь живыми с войны…
И они, настоящие русские мужики, выжившие на опасных дорогах локальных войн, не подвластные зазнайству, трусости и лести, поверили в него, моложавого премьер-министра, признали его своим командиром и готовы были выполнить любой его приказ.

Мощное троекратное «Ура» прогромыхало в ответ и гулким эхом отозвалось, на страх врагам, в дождливом небе столицы республики. На следующий день сводный батальон добровольцев при поддержке авиации, танков, артиллерии мелкими группами вклинился в город, начались уличные бои.
Примерно через месяц, после освобождения всей Чечни, многие бойцы получили ордена и медали, а генералы Шаманов, Казанцев, Трошев из его рук – звёзды Героев России. Именно при нём на Кавказе возродилась былая слава российской армии.

Сущую правду ему в юности говорил умудрённый жизненным опытом отец, что добрые и злые события человеческого бытия обычно растворяются в дебрях повседневной суеты и лишь на смертном ложе обязательно возвращаются из глубины памяти, радуют или гнетут человека. И только тогда Бог воздаёт должное каждому по делам его и заслугам. Отец, глубоко вздохнув, смахнул слезинку из глаз, погладил сына по голове, по-стариковски мудро напутствовал его:
– Главное, сынок, Родину люби и храни, и тогда будешь счастлив.
Знал и помнил он всегда простейшую философию отцовского поколения, жившего не «ахти» богато, но не роптавшего на судьбу, произносившего в трудную минуту, как заклинание, фразу:
– Лишь бы не было войны…
Став президентом, он всегда хорошо понимал, какая мера исторической ответственности лежит на нём перед предками, создавшими великую державу от Балтики до Курильских островов, сохранившими страну в годы тяжких испытаний Великой Отечественной войны. А в будущем, хочет он этого или нет, но потомки по косточкам разберут его деяния, особенно военные действия во всех уголках планеты. Кто-то похвалит, кто-то осудит, всем мил не будешь в трудные для России времена в ранге первого лица страны.
Самым тяжким грузом, лично для него, стала многострадальная Чечня на протяжении целого десятилетия. Дурной лозунг центрального Правительства в многонациональной России после развала Советского Союза: «Берите полномочий, сколько хотите» породил всеобщий хаос, ввёл в самостийный блуд, подобно Украине, многие горячие головы от Кавказа до Владивостока. Страна, объединённая в единое целое государство столетиями, в один миг встала на опасную грань религиозного и национального развала на мелкие ханства и княжества. Первыми заявили о независимости на весь мир новоявленные чеченские политики: у них появился свой президент, своя армия, идея подмять под себя весь Кавказ. Сепаратизм внутри страны надо было жёстко уничтожить в зародыше без многочисленных жертв с обеих сторон. Проболтали, проуговаривали, продемократились либералы, дали слабину новоявленным ханам, и, как результат, кровавые события охватили не только Чечню, но и Ингушетию, Дагестан. Появились организованные преступные национально-религиозные группировки по всей стране, с которыми и сегодня идёт непримиримая борьба. Наконец, здравый смысл восторжествовал в Кремле. По поручению первого президента страны, он в качестве премьер-министра вынужден был возглавить полномасштабные антитеррористические боевые действия федеральных войск и навести в мятежной республике и на Кавказе конституционный порядок. Именно там, на междоусобной войне, смотря смерти в лицо, он стал командиром русских солдат, и они вместе победили зло, сохранили целостность страны.
Он знал и понимал, что за спиной Виктора Золотарёва надёжно стоят тысячи ветеранов, нетерпеливо ждут справедливого решения. Он не вправе обмануть их надежд, и всё сделает по совести и чести.
Внимательно, не торопясь, президент читает обвинительный приговор чеченской прокуратуры, изумляясь двоякому толкованию федеральных законов. Действительно, любой закон, как дышло на лошади, можно повернуть в нужную сторону. В уголовном деле Виктора Золотарёва на кону не только честь, но и жизнь солдата. Случившаяся с ним беда не вписывалась ни в какие рамки воинских уставов и гражданских законодательных актов. Убийство человека человеком во все времена не имеет сроков давности. В данном случае Виктор задержан как гражданский человек по подозрению в совершении обыденного и преднамеренного убийства более двух лиц около пятнадцати лет назад. Главного подозреваемого в убийстве должны этапировать сегодня вечером через столицу на место предполагаемого преступления – в следственный изолятор города Грозный. Там ему будет предъявлено официальное обвинение в суде, и он будет арестован на два месяца, необходимые для следственных мероприятий. И вот она, наконец, – вразумительная и правдивая история из личного дела подполковника запаса Виктора Золотарёва, умышленно не отмеченная в обвинительном акте чеченской прокуратуры. Из материала личного дела следует, что именно в то время он был командирован Министерством внутренних дел в город Грозный для оперативной работы. В ходе боестолкновения были жертвы с обеих сторон, и подполковник оказался тяжело ранен, а позже награждён государственной наградой. Всё встало для президента на свои места, и ему было предельно ясно, кто виноват и что делать.
Стало совершенно понятно, что кто-то на самом верху прокуратуры Чечни, используя служебное положение, скорее всего из мести, решил свести счёты с русским офицером, представив вооружённое боевое столкновение как бытовое убийство мирных жителей. Вспомнил известную на весь мир свою грубоватую, но правдивую фразу, сказанную в гневе после террористического акта боевиков в Москве: «Независимо от возраста и национальности мочить террористов днём и ночью везде, даже в сортирах». И замочили такие бойцы, как Виктор Золотарёв, эту ядовитую гадину в России, теперь мочат их последышей на дальних рубежах Родины: нет гадёнышам индульгенции в рай! Такова его позиция как президента вчера, сегодня и завтра, и такова позиция тех, кто поверил ему и пошёл за ним.

Президент невольно поморщился, как от зубной боли, явственно представив, что пришлось бы морально, а может быть, физически испытать Виктору Золотарёву в следственном изоляторе чеченской прокуратуры. Такие лжеподсудные дела давно минувших лет, связанные с наведением конституционного порядка на Кавказе, надо пресечь в корне на законодательной основе, а вышестоящей федеральной прокуратуре основательно вычистить зловонный сорняк в своих рядах. Но первым делом надо спасти солдата, именно сегодня, сейчас.

Не сдержав любопытства, он быстро читает автобиографию Виктора и узнаёт, что ветеран Афганской войны в звании майора стоял перед ним в строю сводного батальона добровольцев и пытливо смотрел премьер-министру в глаза, поверил в него и ушёл штурмовать город Грозный по его приказу.
В памяти президента вдруг снова возникает образ русского солдата с мальчишеским лицом на постаменте в Ханты-Мансийске, на фоне православного храма, его постаревшая мать в монашеской одежде. Мать и сын Бузины с надеждой и верой, взявшись за руки, смотрят в его глаза и просят спасти солдата, а может быть, его мать, жену, детей… Решение принято – он нажимает на кнопку вызова и приказывает:
– Немедленно соедините меня с генеральным прокурором.

***

Проснулся Виктор чуть свет, зябко кутаясь в тонкое байковое одеяло не первой свежести. Он знал ещё с Афганской войны, что от холода три лекарства: водка, чай и физкультура. За неимением водки и чая он принял упор лёжа, отжался от пола полсотни раз, вприсядку, на корточках побродил из угла в угол по камере, плавно покрутил поясницей и головой и минут десять, как вчера вечером, подолбил кулаками подушку. Почувствовал, как загуляла кровь в его жилах, расправились суставы, теплотой обволокло тело, положительной энергией заполнило мозг и захотелось немедленно покинуть надоевшую камеру. Но суровая реальность в виде зарешёченного прямоугольного окна, облупленного унитаза в углу, голых бетонных стен, покрашенных зелёной краской стальных дверей и одиноко мерцающей на столбе лампочки в тюремном дворике ввели его вновь в уныние, в жуткую действительность арестантского положения.
Такие камеры-карцеры есть в российских тюрьмах, и предназначены они для подавления воли строптивых людей и наказания за различные нарушения тюремных правил. В одиночной камере, где соседями могут быть только крысы и мыши, да и то, если деревянный пол, человек полностью оторван от мира и время для него замедляет свой ход. Только сейчас, впервые в жизни, попав в огороженное бетонными стенами пространство «одиночки», ограниченное по периметру двора лаем сторожевых собак, колючей проволокой, ржавыми решётками, уныло шагающими куда-то под конвоем арестантами, он отчётливо и с ужасом понял, как беспомощен, жалок может быть любой человек, отрезанный от свободного мира, лишённый инициативы самому принимать решения. Думают, делают, решают за узника другие, даже какую ему баланду жрать, когда и где спать, только пожелтевший от времени унитаз в распоряжении арестанта и мозговая сумятица в голове.
На современной войне, особенно в бою, ты сам принимаешь решения: как двигаться, ползти, бегать, прятаться, в кого и когда стрелять, и выживает смелый, волевой, выносливый, сильный, тот, кто первым нажмёт на курок, метко метнёт нож, а в «рукопашке» точно ударит кулаком в переносицу или ногой ниже пояса. В тюрьме всё по-другому, и прав тот, у кого больше прав и звёздочек на погонах, не важно, умён человек или глуп, лжив или честен, здесь выживают, а не живут. И главная непонятка для него, вояки, в том, что за колючей проволокой не обозначен враг, как на войне. Ему скорее ближе штрафной батальон и смертельная атака, по сталинскому принципу: кто выжил, тот прощён.
Там, на войне для него всё было проще, точнее и яснее. Тогда, после боестолкновения в Чечне, никому не пришло в голову обвинить его в чём-либо. Завели, как положено, в местной прокуратуре уголовное дело, закрыли за отсутствием состава преступления, отправили в архив. Теперь, в одиночке, наедине с самим собою горестные мысли о судьбе-злодейке несли его в ту звёздную ночь, которая аукнулась ему злым роком через пятнадцать лет.

По сигналу тайного осведомителя под прикрытием бронетранспортёра поздно ночью перед рассветом они блокировали частный дом на окраине города, где пряталась группа боевиков из восьми человек. Но всё пошло не по плану. На предложения сложить оружие неожиданно раздался бестолковый мат на украинско-русском языке, гулко тявкнули из боковых окон два реактивных ручных гранатомёта, зло зацокал крупнокалиберный пулемёт из проёма чердачного окна, застрочили автоматы в руках боевиков. Выстрелы из гранатомётов попали точно в колёса бронетранспортёра, зажгли и перевернули его набок, огонь пулемёта с чердака прижал группу захвата к земле.

– Все в укрытия, – успел скомандовать он, плашмя падая на землю за бетонным столбом.
Передёрнув затвор автомата, огляделся и с ужасом увидел горящего на капоте бронетранспортёра лейтенанта Нечаева. На войне долго думать – себе дороже. Одна мысль в его голове: надо спасти лейтенанта, пока пулемётчик с чердака увлёкся расстрелом пустого «уазика». Его ребята знали свою работу, каждый был на своём месте, согласно боевому расчёту.
Снайпер Вова, удобно примостившись за углом ближайшего дома, спокойно, без суеты, двумя выстрелами отправил в мир иной гранатомётчиков. Всего несколько секунд понадобилось прицелиться и точно долбануть из «мухи» по чердачному окну Ивану Жилину. Ударил по окнам и дверям прицельными очередями ручной пулемёт в руках Семёна Долгих.
Стрельба из дома прекратилась, послышался снова мат и чьи-то вопли и стоны. Всего за пять-шесть секунд бешенным галопом Виктор преодолел расстояние до горящего бронетранспортёра и, обжигая руки огнём, за ворот тлеющей куртки стянул с капота на противоположную сторону корчащегося от боли лейтенанта. Сняв с себя куртку, ею и голыми ладонями сбил с него пламя, быстро раздел догола и вколол в покрасневшую от жара задницу лейтенанта обезболивающий укол, громко крикнул радисту:
– Вызывай мотогруппу десантуры, срочно «скорую» и помочись на ноги лейтенанта…
Ещё с Афгана он знал, когда нет под рукой нужных медикаментов, человеческая моча – лучшее лекарство от ожогов и болевого шока.
На всю жизнь на его руках остались блёклые отметины того рокового дня, но тогда в горячке боя о болячках думать было некогда, надо было спасать Нечая.
Примерно через десять минут прибыл взвод десантуры, «санитарка» и тяжёлый танк. На повторное предложение сложить оружие снова прозвучала нецензурная брань, началась беспорядочная автоматная стрельба из окон дома.
– Бандитские суки! Всё им неймётся, – выругался ядрёным матом тогда и он, вспомнив, как при взятии города, год назад, схлестнулись в рукопашной с боевиками славянской наружности и один из них всадил ему в бедро нож, прежде чем покинуть бренный мир от удушающего приёма.
– Бесполезняк, такие не сдаются. Зачищаем, командир?
Он молча кивнул командиру десантников, и тяжёлый танк прямой наводкой тремя снарядами в пух и прах расстрелял кирпичный дом, превратив его в дымящие развалины.
В живых остались только двое: громко повизгивающий от страха мальчишка и стонущий старик, спрятавшиеся в глубокое, полуобвалившееся подполье. Но и они отказались сложить оружие.
– Выкуривай «дымовухой» живьём местных «духов», – приказал он своему заместителю Ивану Жилину и направился к санитарной машине проведать Нечая и механика-водителя бронемашины.
Не дошёл, не успел, прозвучала короткая очередь из подполья, через вентиляционную дыру в нижней кромке фундамента дома, и две слепые пули прошли по касательной полость его живота, не задев внутренности. Кто стрелял, мальчишка или старик, Виктор никогда не узнал, так как потерял от боли сознание и был отправлен вместе с лейтенантом и механиком-водителем в госпиталь.
Мальчишка и старик, может быть отец и сын, или дед и внук, не сложили оружие, ранили его, тем самым окончательно решив свою судьбу. Десантура, ещё с афганской войны, не любила церемониться с врагами. Их опытный командир резко отпихнул ногой горячий ствол бандитского автомата из проёма в стене и, ловко сунув прямо в вентиляционную дыру «лимонку», отскочил в сторону. Взрыв и осколки гранаты сделали своё чёрное дело, смешав хозяйские запасы картошки и солений с останками боевиков. Не этих ли молодого и старого непримиримых врагов ему решила поставить в вину через пятнадцать лет чеченская прокуратура?
Очухавшись в госпитале после ранения, всё честь по чести, согласно закону, он написал подробный рапорт, его подчинённые объяснительные. Особенно подробно о мальчишке и старике, отказавшихся сложить оружие и тяжело ранивших его, Виктора Золотарёва. Теперь какое-то заинтересованное прокурорское лицо покопалось в архиве, выхолостило суть и решило обвинить его, как командира группы, в преднамеренном убийстве мирных граждан. Пока он только задержан по подозрению на трое суток, но когда привезут в свою «каталажку», предъявят судебное обвинение, арестуют – будут мордовать и силой выбивать из него признательные показания. Такое наша страна проходила в тридцать седьмом году. Тогда маршалы и генералы давали показания против себя, лишь бы не мучили. Неужели такое возможно в наше время? Правду сказал ему на прогулке прапорщик, что надеяться надо только на своих и на удачу, которая много раз спасала его на войне.

***

Пошли третьи сутки его ареста. В полдень послышались гулкие шаги по мрачному тюремному коридору, зловеще лязгнул от поворота массивного ключа внутренний замок. Покряхтывая ржавыми навесами, со звонким скрипом медленно открылась стальная дверь камеры, и на пороге появился городской следак, присутствующий при его задержании в холле гостиницы. То, что он свой, Виктор понял ещё тогда, когда чеченцы попробовали принародно одеть на его руки наручники.
– Отставить браслеты! – решительно скомандовал он, презрительно взглянул на них и обратился к Виктору:
– Товарищ подполковник, я уже сообщил «афганцам» в Нижневартовск о вашем задержании. Погостите пару деньков у нас, правда в камере, – попытался неловко пошутить он, придерживая его за локоть, сопровождая в арестантскую машину.
Сегодня «свой» следак, как мысленно назвал его Виктор, наедине с ним был ещё откровеннее:
– Разговаривал вчера я с чеченцами, сами понимают, что не в своей тарелке кашу жуют. Но приказ есть приказ, и закон есть закон, надо исполнять. «Афганцы» успели доложить губернатору и президенту. Твоё дело на контроле у генерального прокурора, мы сделали всё, что смогли. Теперь слово за столицей. Я провожу вас в аэропорт, в Москве будут встречать свои, я уверен.
В самолёте Виктор дремал весь полёт, решительно выкинув из головы свой арест, одинокую камеру, тревожные мысли, обиды и унижения. Он солдат, и ему непристойно и негоже слёзы лить, не в таких переделках бывал, и ничего – живее всех живых. Он вспоминал первую свою командировку в Чечню, случайное знакомство с будущим президентом страны.

Прекратить национально-религиозный бардак на Кавказе давно были готовы ветераны Афганской войны, служившие на командных должностях в регулярной Российской армии, в Министерстве внутренних дел, Федеральной службы безопасности, да и «дембеля» не желали мириться с террористической мразью.
И вот, наконец, пришло время таких, как он, тряхнуть бывалой военной закалкой во имя единства Родины.

«Горе тем, кто не учит уроки прошлого», – угрюмо и нервно думал он, под всепонимающим взглядом жены, молча собирая свой походный чемодан в дальнюю дорогу, написав рапорт на месячный отпуск. Привыкшая ко всему боевая подруга, так он иногда ласково называл свою жену, прошедшую с ним со школьной скамьи огонь, воду и медные трубы, не проронила ни одного плаксивого слова, только слезинки падали из её жемчужных глаз.
– Возвращайся живым, – обняв на прощанье, поцеловала и тихо добавила, – мы втроём тебя будем ждать.
Жена и две дочери – самые драгоценные его женщины в мире, как в старину бывало, у порога родного дома проводили мужа и отца на войну. Младшая шестилетняя дочурка, не в пример сдержанной маме, насупив бровки, сузив глазки, серьёзно по-взрослому спросила и попросила:
– Папа, ты поехал на войну? Мама говорит, там могут убить. Папа, не уезжай!
Ждёт ответа младшая дочка, старшая замерла в ожидании, и жена робко смотрит на него. Он взял младшую дочурку на руки, трёхкратно поцеловал и, как взрослой, ответил:
– Надо, милая, надо, если не я, то кто тебя, маму, сестрёнку, бабушку и Родину защищать будет?
На сборном пункте он был назначен командиром взвода и до потери пульса, до седьмого пота муштровал своих запасников: привыкших воевать в горных условиях готовил к уличным боям. Суворовская наука «трудно в учении, легко в бою» оправдалась в жестоких боях за город, где его взвод практически не понёс потерь. И навсегда ему запомнился слякотный декабрьский полдень, когда их батальон построился перед штабной палаткой. Без показухи, штабной суеты и трибунного пафоса, скромно, перед строем добровольцев, держа по-военному руки по швам, стоял будущий президент страны, только час назад избежавший смерти. Смотрел решительно прямо в глаза, говоря конкретные и понятные слова, став мгновенно для опытных бойцов своим парнем. Воодушевлённые его простыми и мужественными словами о Родине и о себе, поверившие усталому и скромному с военной выправкой новому премьер-министру страны, понюхавшему лично порох в небе Чечни, добровольцы, как в былые времена, звучно и громко прокричали «Ура».
Вечером генерал Владимир Шаманов, собрав офицеров, поставил боевую задачу и коротко подытожил слова премьер-министра, вспомнив крылатую фразу политрука Клочкова в битве за Москву в сорок первом году:
– Позади – Москва, отступать нам, ребята, некуда.
Русские на войне всегда побеждают. Штурмом взяли Грозный, освободили весь Кавказ от бандитской нечисти, гордо подняли над Чечнёй российское знамя и вновь громко и дружно кричали «Ура» вместе с будущим президентом страны. И слышала победный клич русской армии вся матушка Россия, гордилась страна своими сынами. Вернулся живым и здоровым к любимым своим женщинам лихой вояка Виктор Золотарёв.
Его добрый и счастливый сон в самолёте не закончился возвращением с Чеченской войны, а как чудесное знамение в облике возмужавшего с годами премьер-министра, ставшего президентом страны, продолжился в столице. Трое в штатской одежде, с армейской выправкой встретили прибывших на нижних ступеньках трапа самолёта, вежливо представились чеченским следакам и, вручив предписание, пояснили:
– Получите официальный отказ генеральной прокуратуры в возбуждении уголовного дела, в связи с отсутствием состава преступления, постановление об немедленном освобождении подполковника Виктора Золотарёва. Вам следовать к месту назначения.
Радужный сон продолжился для него в салоне машины, когда седовласый в штатском, дружелюбно похлопав его по плечу, пояснил:
– Нам приказано посадить вас на ближайший самолёт на Родину и принести искреннее извинение за недоразумение лично от президента, что мы с удовольствием делаем. Поверьте на слово, виновные в беспределе будут наказаны, теперь ваше дело на контроле генерального прокурора. Остаётся пожелать вам счастливой дороги, товарищ подполковник.
Поздно вечером и снова, как в глубоком и добром сне, немного потерянный, смущённый, но бесконечно счастливый, он наворачивал вилкой домашние пельмени в кругу своего «бабьего» взвода, с восторгом и обожанием поглядывая на дорогих ему женщин. Жена, бабушка, две дочки и две внучки с любовью и нежностью смотрели на мужа, отца и деда с готовностью, наперебой выполняя все его кулинарные капризы. Рядом на полу, на круглом коврике вальяжно разлеглась, навострив уши, поедая преданными глазами хозяина, светло-рыжая дворняжка. Ластиться, свернувшись клубочком и распустив пушистый хвост на его коленях, тёмно-серая кошечка. А во дворе дома, между грядок в окружении щебечущих жёлтеньких цыплят довольно кудахтает, разщеперив крылышки, белая курица. Все особы прекрасного пола, на которой держится жизнь на Земле. Выросшая и похорошевшая, вся лицом и характером в маму, младшая дочурка, по секрету сообщила отцу, что очень скоро появится у него первый внук. И подумал он с безумной мужской радостью, что наконец-то появится у «бабьей» команды его правопреемник, их надёжный взводный командир. Может быть, и он по примеру прадедов и дедов, когда вырастет, изберёт своей работой профессию Родину защищать? Как знать…

А следующим днём его длительный и бесконечно добрый сон продолжился на солнечных улицах города. Не торопясь, полной грудью дыша морозным воздухом, он поднялся по заснеженной дорожке берёзового сквера к центральной площади и окунулся в сказочное королевство детворы.
Повсюду на площади стояли разноцветные домики и ледяные скульптуры, и гуляли между ними молодые мамы и папы с детскими колясками. Лёгкий ветерок освежал лица снующих мальчишек и девчонок, с санками в руках, с шумом и гамом катающихся со снежной горы. Поспешно клевали хлебные корки на ступеньках Гостиного двора пухлогрудые голуби. И, совсем как в новогоднюю ночь, нарядная красавица ёлка мигала разноцветными гирляндами.

Издалека, за парком Победы, послышалась громкая и звонкая музыка, и он представил, как по красной ковровой дорожке весело шагают и приветственно машут руками артисты, режиссёры, сценаристы, прибывшие в столицу Югры на международный кинофестиваль «Дух огня». Слушали звуки духового оркестра на скамейках возле парка родители, притихла на горке детвора, и голуби довольно защебетали в такт музыке. И как-то по-другому, как показалось Виктору, хоть и печально, но спокойно, с потаённой надеждой и нежностью в глазах смотрел и прислушивался к праздничной суете города Герой России Александр Бузин на постаменте. И захотелось Золотарёву чисто по-отцовски приласкать ладонью его гранитную шевелюру волос и шепнуть только ему одному: «Спи спокойно сынок, не зря мы воевали и умирали». Живёт и будет жить страна. Его цепкий взгляд выхватил за хвойной шеренгой вечнозелёных деревьев широкое окно на верхнем этаже дома Правительства, и он мысленно передал искренние слова благодарности своей спасительнице. Ему показалось, что кто-то в женском облике подошёл к окну и внимательно смотрит на улицу, он смело помахал ей рукой и решительно приложил правую ладонь к виску головы, по-армейски отдав честь. Подумал спокойно и радостно: если это она, то поймёт его жесты без слов, душою и сердцем.
Его счастливый сон продолжался. Мир так прекрасен, в стране нет войны.

 

Александр Петрович Игумнов родился в 1956 году в Пермском области. Окончил Саратовское военное авиационное училище. Участник афганского похода советской армии. Автор книг прозы «Пробуждение», «Мы ещё не вернулись», «Контингент», «Когда мы были на войне», «Имя твоё солдат», и других произведений.