ТАБЕЛЬ О РАНГАХ
Рубрика в газете: Новые критики, № 2021 / 37, 07.10.2021, автор: Александр КУЗЬМЕНКОВ
Немного предыстории. В 2012 году я почти на 8 лет ушёл из литературной критики. Писал до недавнего времени только научные статьи, эссе и художественные рассказы. Дело в том, что в тот момент я понял, что не смогу очистить Авгиевы конюшни современной русской литературы. Из моих сверстников только двое заслуживали внимания – Лев Пирогов и Василий Ширяев. Но первый, в силу своих вкусов, стал пиарщиком графоманов, а потом вообще исчез. Ширяев – уникальный критик-ироник, но не критик-киллер, а тут требовалась более грубая работа (гениальную семиэтажную иронию Васи не все понимают). В 2016 году я опубликовал статью-прощание «Ars critica» («ЛР» от 5.02.2016), в которой предсказывал и заранее приветствовал появление новых критиков, которые смогут довершить начатое дело. В силу своей апатии я не заметил, что первый такой критик уже появился. Александр Кузьменков из Нижнего Тагила совершил небывалое – подарил надежду, что борьба не бессмысленна. Сегодня у него много сторонников и поклонников – он стал в некотором роде фигурой «культовой».
– Александр, возможно, вы это тысячу раз рассказывали, но как получилось, что со страниц «Литературной газеты» вдруг зазвучал ваш голос?
– Ни разу не рассказывал, тем паче и рассказывать-то здесь особо нечего. Летом 2014-го я получил от Игоря Панина письмо с предложением потрудиться во славу российской словесности. Почему бы и нет? Вот и вся история, нет в ней ничего, – помните такую песенку?
– В 2011 году я номинировал на премию «Национальный бестселлер» книгу Олега Разумовского, вышедшую в издательстве «Franc-Tireur USA». И у вас вышла там книга примерно в то же время. Левенталю мой выбор, конечно, не понравился, и меня больше не было среди номинаторов этой премии. Вы ведь знакомы с Олегом Разумовским? Ведь наши пути могли пересечься гораздо раньше?
– Могли. Но всему свой час и своё место под солнцем, учил Екклесиаст. А с Олегом Разумовским по счастью знаком лишь шапочно: трэшака на дух не выношу.
– Вы сейчас больше известны как критик, чем как прозаик, некоторые вас считают современным критиком № 1. Но ведь это перечеркнуло ваши перспективы как прозаика. У нас не прощают занятия критикой и прозой одновременно, не так ли?
– Насчёт «критика № 1» – тут, как говорил Маяковский, заходите лет через двести. Достоверную табель о рангах способно составить лишь время.
А свою прозаическую будущность я похерил собственной рукой: влиянию извне подвержен очень мало. Сами взорвали «Корейца», сами потопим «Варяг». Вот эту историю я действительно уже рассказывал, придётся выступить на бис. Весной 2010 года я закончил свой последний текст «Десятая годовщина» – альтернативную историю декабристов. Мысленно подвел итоги и тихо ужаснулся: повестушка в два с небольшим авторских листа – и восемь месяцев остервенелой работы, иногда по одной-две фразы в день, 1 447 поправок, судя по меню «Свойства файла». Результат оказался пушкинский – ничего иль очень мало: одна рецензия, две-три реплики блогеров и неудачное выдвижение на премию Белкина. Возник резонный вопрос: за что я себя наказал – и уже не в первый раз? Затея была признана нерентабельной, стало быть, и нецелесообразной. Пришлось переквалифицироваться в управдомы.
– Есть, по-вашему, такое особое явление как «проза критиков»? Большинство отрицает её, дескать критика – это левополушарная деятельность, а писательство – правополушарная. Я с этим категорически не согласен, тем более что есть левополушарная проза – тот же Хорхе Луис Борхес, например. А вы какого мнения?
– Хм. Насчёт полушарий вам бы лучше к нейрофизиологам, конечно: вопрос за пределами моей компетенции.
Проза, сколько могу судить, вполне по Уайльду, делится на хорошую и плохую. Прочие классификации от лукавого, их сочинили доценты с кандидатами, чтобы было о чём писать статьи и диссертации. Критика, как правило, – one way ticket. Не знаю, по какой именно причине, но это так. Примеров у меня как у дурака махорки. Покойный Роман Арбитман, скажем, был незаурядным критиком – умный, тонкий полемист. И словом владел отменно, как опытный фехтовальщик клинком. Но когда брался за свои любимые «ехидные детективы», куда что девалось: надуманные, чтоб не сказать вымученные сюжеты, а язык – так вообще за сотню верст от элегантных пассажей Арбитмана-критика: «у них случался выкидыш козырей раньше времени».
И это далеко не единственный прецедент. Павел Басинский издал два абсолютно провальных романа, у Валерии Пустовой в конце прошлого года вышла на редкость скверная книжка – ворох неупорядоченных фейсбучных почеркушек с тяжело травмированным языком: «неподражательная и ржательная странность, лёгкая головная бекрень», «грозный сон о нашем невпопаде». Тьфу-тьфу, сгинь-рассыпься, чур меня. Впрочем, Пустовая и критику примерно так пишет – ржательно и с головной бекренью. Шизофазически, в общем. Допускаю, что есть исключения из правила, но мне они не известны.
– В детстве я некоторое время посещал секцию по карате, и нас там учили: бить только кулаком или ребром ладони. Никогда – растопыренными пальцами. Я всегда следовал этому совету – задевал в своей критике только самых «дутых» персон, остальных – игнорировал. А вы, по-моему, бьёте всех графоманов без разбору. Не рассеивает ли это внимание? Не следует ли сконцентрироваться на особо одиозных фигурах?
– Без разбору? Не сказал бы. И словом не обмолвился, скажем, про Олега Роя или Солу Монову. Обычно занимаюсь прозой, так или иначе претендующей на звание боллитры.
– Лев Данилкин некогда провозгласил критиком № 1 Владимира Бушина, хотя если брать в расчёт только известность – скорее, сам был таковым. Как вы относитесь к Бушину, который на девятом десятке лет писал по статье в неделю и давил «насекомых»? Как вам его концепция, что «огонь по своим», то есть чистка собственных рядов, не менее важна, чем огонь по оппонентам?
– Нельзя не восхищаться работоспособностью Бушина. Сам, впрочем, пишу ничуть не меньше – шесть-семь текстов в месяц. Но я ещё и не в тех летах. Хотя такой режим работы – скорее зло, нежели благо. Сирил Коннолли говаривал, что литературная критика – это работа на полный день, с половинным окладом и единственной перспективой – рано или поздно исхалтуриться. Невесело, да. Но факт.
Насчёт «огня по своим»… Знаете, не так много у меня единомышленников, чтобы заниматься партийными чистками. Ежели, примерно, и затесался промеж наших сплочённых пролетарских рядов чуждый элемент с отсталой платформой, так сам не задержится. Естественный отбор никто не отменял.
– Расскажите, как сформировался сборник «Проклятые критики», как подбирались для него авторы?
– Опять-таки вопрос не по адресу. Вам бы об этом допросить с пристрастием Вадима Чекунова, он-то знает тему изнутри, в отличие от.
– Что вообще делать? Как противостоять нашествию графоманов? Столько людей в вас верят, и ваш ответ очень важен. Они избираются в Госдуму, имеют неисчерпаемые финансовые ресурсы для проталкивания своих интересов, появились критики-холуи, лоббирующие их интересы. Так что же?
– Ничего. Не противостоять. Люди, по слову Шопенгауэра, слушают не того, кто говорит разумно, а того, кто говорит громко. Что проку напрягаться, тебя все равно переорут: за ними численное превосходство. Равно и ресурсы, это вы точно заметили. Наоборот, дай им полную свободу действий: так они скорее доведут ситуацию до логического конца, то есть до полного и безоговорочного абсурда. Авось хоть тогда что-то новое начнется. И дотошно фиксируй происходящее: да ведают потомки православных… Чем, собственно, и занимаюсь.
А масса абсурда в отечественном литпроцессе близка к критической. Следствием стал прошлогодний обвал книжного рынка: базар цену скажет. По сравнению с 2019-м падение по количеству названий составило 13,3%, а по тиражам – 19,2%. В наибольшей степени это коснулось новых изданий: здесь общий тираж снизился почти на четверть. Что касается худлита, то количество названий за год уменьшилось с 19 432 до 17 076. Вину, разумеется, свалили на коронакризис, – и совершенно напрасно. Он всего-навсего по-ницшеански подтолкнул падающего. Показатель выпущенных печатных книг и брошюр на душу населения за последние 12 лет сократился на 44,5%. Это на ковид не спишешь при всём желании.
Тянет комментировать ситуацию в библейской манере: восплачьте, ибо взнуздан уже конь бледный, и вложил ногу в стремя всадник его. Но господа издатели и авторы предпочитают этого не замечать.
– Я упал в собственных глазах, когда услышал ваш список лучших современных прозаиков: Бакин, Назаров, Савицкий. Никогда о них не слышал, но стало интересно. Можете кратко охарактеризовать – только не биографию их, а прозу (как и Бакин, я занимаюсь изучением гностицизма).
– Не стоит комплексовать: ведь это же не мейнстрим, не Пелевин с Прилепиным… В джентльменский минимум эти имена не входят.
Не знаю, правда, изучал ли Бакин гностиков, но посыл его прозы определенно гностический – неприятие мира дольнего во имя мира горнего. «Кто познал мир, нашёл труп», – говорится в апокрифическом Евангелии от Фомы. Герои Бакина – обычно существа сверхчеловеческой породы, они больны смутным ощущением светлого начала в себе и невозможностью хоть как-то его реализовать во тьме неведения: незаурядные их силы уходят ни на что. «Стражник лжи» – точное авторское определение тщетным мирским потугам.
С Андреем Назаровым я заочно знаком, считаю это честью для себя. В эссе «Текст о тексте» Андрей Александрович поставил перед собой циклопическую, ветхозаветную задачу: «Сквозь какую бы призму ни всматривалась в жизнь русская литература, внутреннее её делание всегда восходит к изображению Медного змия – образа греха и отпадения человека от Бога – Медного змия, которого Моисей выставил на знамя, чтобы каждый ужаленный, взглянув на змия, оставался жив». И, сколько могу судить, она оказалась Назарову по силам: «Песочный дом» – едва ли не лучший русский роман второй половины ХХ века, набатной силы эпос о Москве военных лет.
Дмитрий Савицкий – мастер орнаментальной прозы, рядом с которым Бабель и Олеша не выглядят такими уж мэтрами. Он непозволительно рано бросил литературу, разменял себя на однодневки, на журналистскую поденщину. Но пусть бросит в него камень, кто без греха. Я не брошу: сам такой.
Если в двух словах, то как-то так…
– А разве деятельность таких безобидных (на мой взгляд) писателей, как Алексей Иванов, не приносит пользы – привлекает интерес к родному пермскому краю – этнографический, фольклорный и туристический. Чем плохо?
– Так и работал бы Бедекером, составлял бы путеводители. Хотя, пожалуй, Иванова и к этому занятию подпускать нельзя. Его так называемая «геопоэтика» – Толкин в пересказе Рытхэу, сплошные хоббиты в малицах. Этнографии здесь не больше, чем в анекдотах про чукчу, вместо неё рулит отвязанная этнофэнтезятина. Я об этом много и подробно писал, ибо сам уральский житель и в курсе местных дел. Позвольте на сей раз воздержаться от автоцитат: материала хватит как минимум на дипломную работу. Чтобы не быть голословным, достаточно одного примера. Калтащ-эква, мансийская покровительница рожениц, у Иванова оставила акушерскую практику и сама рожает, – вообразите, зверей. Вопросы есть?
Иванов не так безобиден, как кажется: он разрушает историческую память. Лично знаю людей, которые считают Алексея нашего Викторовича экспертом по раскольничьим толкам и языческим верованиям. И это как минимум настораживает.
Что до туристического интереса – да, проходит в Чердыни фестиваль ролевиков «Зов Пармы». Но, если верить местным филологам, об Иванове там уже и не вспоминают.
– А если Захар Прилепин станет министром культуры, губернатором или поднимется ещё выше, что нам всем делать? Это же крайне мстительная и аморальная личность. Один мой знакомый предложил эмигрировать в Финляндию. Я никуда не поеду, это моя родина. А вы?
– Да опять же: ничего не делать. В кремлёвском кадровом резерве, куда вошел Прилепин, можно состоять пожизненно – обещать не значит жениться. Если на то пошло, про действующего парламентария Шаргунова я писал ничуть не меньше, чем про Прилепина. И, вообразите, всё ещё жив. И потом, волков бояться – в лесу не… ладно, рифму и без меня знаете.
Беседу вёл Михаил БОЙКО
Фото Владимира Медовкина
В чужой монастырь со своим уставом нельзя, это понятно Александру Кузьменкову, литература устоялась веками, и личные предпочтения лучше оставить при себе, в России налицо связь поколений, институты, пресса, союзы писателей, а появляется чужак, и норовит все сделать на свой манер, лучше литературе развиваться тихо, без потрясений.
Странный в#сер. Это Кузьменков для российской литературы чужой? А кто тогда родной?
Литература не вино и устаканиваться (устаиваться) не может. Сейчас в России процветает коммерческое пойло. Александр занимается неблагодарным, но благородным делом – бомбит графоманов, посредственностей и бездарей. Жаль, что к его имени пристегнули Ципоркину и Замлелову.