Так похоже на высшую меру
Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2024 / 32, 23.08.2024, автор: Борис СКОТНЕВСКИЙ (г. Тольятти)
Борис Абрамович Скотневский родился в 1953 году в г. Куйбышеве (ныне Самара). Окончил Куйбышевский медицинский институт.
Публиковался в еженедельниках «Литературная Россия», «Литературная газета»; в журналах «Наш современник», «Москва», «Город», «День и ночь», «Новый журнал» (The New Review, NY), «Под часами», «Аргамак», «Балтика»; в альманахах «Поэзия», «Истоки», «Провинциальная лира», «Майские чтения», коллективных сборниках «Мы из Тольятти», «Душа прикоснулась к душе»; в антологиях «Антология тольяттинской литературы», «Лед и пламень», «Поэзия – она живёт, как мы» и др.
Автор тринадцати книг стихотворений, среди них: «Закон сохранения любви», «Возле самой зари», «Мелодия преодоления», «Прощай, потому что люблю», «Листопад», «В сторону любви» (в серии «Библиотека журнала «Город»), «Сто стихотворений», «На вокзале речном», «Курмыши» и наиболее полной книги «Избранное» (2019), вышедших в Тольятти, Самаре, Москве.
Член Правления Союза российских писателей, Председатель правления ОТО г.о. Тольятти «Тольяттинская писательская организация».
Лауреат нескольких литературных премий, награждён медалями Лермонтова и Шолохова. Живёт в Тольятти.
* * *
Прогуляюсь по тихому скверу,
Погляжу на осенний уют.
Так похоже на высшую меру –
Жизнь кончается, листья поют.
Посижу на облезлой скамейке,
Той, с которой вся вечность видна.
Моей жизни цена – три копейки,
Моей смерти иная цена.
Проползла, пронеслась, пролетела,
Зацепила случайно крылом.
Что ж, прощай! И какое мне дело,
Что растаешь за первым углом.
Всё, что смог, что не смог – это свыше.
Все извивы твои хороши, –
Звёзды видел и музыку слышал,
И любил до разрыва души.
Будет небо бледнее и ярче,
Станет чисто и больно душе…
Так чего тебе надобно, старче, –
Ничего,
слава богу,
уже.
Кружат листья, усталые листья,
Под ногами то шелест, то хруст.
Ах, как много бессмысленных истин –
Ах, как мало осмысленных чувств.
Раствориться б в земной круговерти.
Ухватить первобытную нить.
И не думать о жизни, о смерти –
Просто помнить
и только любить.
* * *
Меленький, меленький дождик пришёл,
Маленький, словно жизнь человечья.
Я понимаю его хорошо, –
Мы говорим на родном наречье.
И все мгновения, что неслись,
Остановились – всё ли, так ли…
Дождь небольшой. И каждый лист
Вздрагивает
от каждой
капли.
* * *
Какая в мире чистота
И свежесть в ожиданье ночи.
И дрожь воды, и дрожь листа…
И с каждым мигом жизнь короче.
Скатилось солнце наугад
В траву по имени осока,
В печаль по имени закат…
А небо ясно и высоко.
ПОЭТУ
1.
И.Ш.
Когда бы не было его –
Чутья на буквы твоего,
То никогда бы и никто
Не догадался б ни за что
Какая чистая строка
Мерцает в бездне языка
Напрасно. Или так: вотще!
И вообще,
И вообще…
2.
Задыхался от шума,
Ибо звук свой нашёл.
Был и желчен, и зол.
Ничего не придумал –
Так же в землю ушёл.
Но не шрифт и бумага,
А любовь и печаль.
Снова Свет, снова Влага,
Снова Вечная Даль.
3.
Не много пройдёт и не мало,
Взойдёт и пожухнет трава.
Не скажешь: поэта не стало, –
Покуда мерцают слова.
Покуда, покуда, покуда
Летит над землёй и душой
Такое негромкое чудо
От нежности до запятой.
* * *
Звёзды над лесами, над полями…
Захотелось к бабушке и маме,
Чтоб лежать под покрывалом общим, –
Мы лежим счастливые, не ропщем.
Каждой клеточкой земного тела
Звёздная музыка овладела, –
Так уютно на планиде древней…
Звёзды над погостом и деревней.
* * *
В печалях есть предназначенье –
Любить судьбу не наугад.
Печально времени теченье,
Печальны вечер и закат.
И, если кто-то есть в начале,
В межзвёздной золотой пыли,
Не утоляй мои печали,
А сбереги их и продли.
* * *
Пошелести листва, пошелести
Хотя б с двенадцати и до шести,
Когда вступила в силу тишина,
И музыка за тишиной слышна.
Пошелести листва, пошелести…
Не удержать мелодию в горсти,
И в ноты не перевести.
Да и не надо.
Просто шелести.
* * *
К финишу катит дорога,
Перетирается нить.
Пью за бессмертие Бога, –
Более не за что пить.
Что там осталось? – не много,
Крохи какие-то, смех!..
Пью за бессмертие Бога, –
То есть бессмертие всех.
* * *
Вот душа недостойная рая,
Но достойная света и тьмы,
Просит верности вечной, без края,
Обещая свободу взаймы.
В небесах, на волне и на тверди,
Там, где в тьму превращается свет,
Будь готов и к измене, и к смерти,
И к любви, без которой их нет.
* * *
Жил я и тихо, и мирно,
Сроду в начальство не лез.
И от корыта, где жирно,
Всё озирался на лес.
Самые светлые были
Не уходили в распыл.
Вы в это время любили?
Я в это время любил.
Чуял судьбу как собака,
Знал и обиду и боль.
Пусть по расценкам ГОСЗНАКА
Был я без палочки ноль.
К братским не склонем объятьям,
Тупо твердил про мораль.
Что по тогдашним понятьям –
Мелочь пузатая, шваль.
Видишь, высокая горка
Светит в туманной дали.
Я – козырная «шестёрка»,
Что мне твои короли?!
Это почти невозможно –
Снова люби и дыши, –
Всё, что томилось тревожно,
Сделалось частью души.
Снова она уместила
Страхи, обиды и злость.
И пустоту освятила,
И просияла насквозь.
* * *
Валентину Нервину
Ни единой тучки, небо розово,
Облачка скрываются вдали.
На углу Мурысева с Матросова –
Самый лучший вид на Жигули.
Всё. И никуда не должен мчаться я, –
Не карету! Мне б сюда – кровать.
Да к тому ж, в отличие от Чацкого,
Мне на Соньку, в общем-то, плевать.
Всё стоял бы, памятью не брошеный,
Нежностью не брошенный чудак.
Всё смотрел бы, словно завороженый,
И счастливым был за просто так.
И не важно – лето ли, зима…
И любил, без горя от ума.
БРЕЮЩИЙ ПОЛЁТ
Геннадию Калашникову
Ни с того, ни с сего
Переходим на бреющий.
Я владелец всего
Ничего не имеющий.
Я плыву над травой –
И травиночку каждую
Ощущаю живой
Переполненной жаждою.
И хоть Бога зови –
Всё окажется малостью,
Кроме нищей любви,
Переполненной жалостью.
Так, до крайней доски,
До границ с неизбежностью,
До последней тоски,
Переполненной нежностью.
* * *
Выйду, и без смысла и без толку
Под открытым небом постою.
Улица моя впадает в Волгу, –
Я впадаю в улицу мою.
Медленно и навсегда впадаю,
Уплываю каплей по реке.
Я впадаю, я не пропадаю
В Жигулей недальнем далеке.
КУРМЫШИ
Захолустье, курмыши.
Где ж Тверская, Невский?
И брожу один в глуши
Я – Борис Скотневский.
Впрочем, что ж я, боже мой,
Городок не вымер –
Игорь Мельников со мной
И Мисюк Владимир.
Я стихи их бормочу,
Хоть торчу в сугробе.
Я в Европу не хочу, –
Я и так в Европе.
Тьма таинственна как сон,
Свет над звёздной бездной…
Слышишь, слышишь чудный звон?
Видишь, град небесный!
Бродит три родных души.
Закоулки, здания.
И мерцают курмыши –
Центр мироздания.
* * *
Счастье в единственном шаге
Или тоска – наугад!
Горько, как в женской общаге, –
Будто бы сам виноват
В чьей-то любви бесполезной,
В чьей-то надежде слепой.
Господи, я – перед бездной,
Господи, я – пред Тобой.
Если, такая прореха,
Как же я душу спасу?
Грустно, как в комнате смеха,
Глухо, как в зимнем лесу.
Что я имею и значу?
Но, до последней доски
Только от нежности плачу,
Горько смеюсь от тоски.
МОРОЗ
Мороз и солнце! День чудесный…
А. С. Пушкин
Славный денёк по российским понятьям, –
Холодно, правда, и птицам, и братьям
Меньшим, и людям, что водки не пьют.
Только не мне, потому что я в форме, –
Тяпнул по самой умеренной норме –
И на душе, и в округе уют.
Экий мороз, – не опишешь словами, –
Снег не скрипит, а визжит под ногами,
Солнце, но дымкой подёрнута даль –
Это вода замерзает живая
В воздухе остром, как сталь ножевая
Тонкая, ломкая, стылая сталь.
Зябнут и щёки, и уши, и зубы,
Пара густого косматые клубы –
Даже дыхания не утаишь.
Каждое слово суть облачко дыма,
С губ соскользнувшее неповторимо
И отлетевшее в белую тишь.
Экий мороз, – и томит, и кусает.
Даже не верится в то, что оттает
Почва родимая в тёплых лучах,
В то, что трава молодая пробьётся,
В то, что живая вода засмеётся
В синих, весёлых, весенних ручьях.
Славный денёк по понятьям российским,
Холодно, правда, далёким и близким.
Вот и меня пробирает всерьёз.
Вот и меня достаёт понемногу.
Вот я терпенье зову на подмогу, –
Тру деревянные щёки и нос.
Только по мне упоительный холод, –
Слышать, как снег оглушительно молод,
Видеть, что дым вертикальней трубы.
И понимать, что тепло неизбежно,
И обнимать свою Родину нежно,
И согреваться от каждой судьбы.
Вот если бы ЛР всегда такие хорошие стихи публиковала, – вообще цены бы ей не было.
Прогуляюсь по тихому скверу,
Погляжу на осенний уют.
Так похоже на высшую меру –
Жизнь кончается, листья поют…
Всё, дальше что-то не заходит (
АнГел, версификационную дефлорацию надо было производить нежно – Пушкиным, Лермонтовым и Тютчевым. После этого и Скотневский зашел бы.
По ходу, это спазм после Бродского. Лечитесь.
Уважаемая Генеральша, благодраю вас за эстетское остроумие и точность высказывания.
Владимир Николаевич, благодраить меня не надо, я не настолько эстетизирована. А вот благодарить можете хоть дважды в день.
Благодарю! И прошу извинить за опечатку.
“Высшая мера” – это убийство. Но не естественная смерть.
Стихи хорошие, образные. Но образность иногда перегибается.
И ритм иногда хромает.
Что значит образность перегибается? Что за термин? Перерыл все словари, начиная с Квятковского…
Словари тут ни при чем.
Вот это у автора образность: “Так похоже на высшую меру”. Высшая мера к теме стиха не подходит. Автор “перегнул”.
И тем более даже в заголовок это поставил.
К “скверу” можно было бы и другую рифму найти.
Заголовок дан редакцией
Убийство – если это “высшая мера наказания”. Но бывают высшие меры других понятий, не связанных с убийством, а наоборот.
Галина, так объясните свое видение “высшей меры” в данном стихе.
А без объяснения – ваш ответ пустой.
Николай, что ж тут не понятного…
Смысл стихотворения, по строчке которого редакция озаглавила всю подборку, идея его и пафос заключаются в том, что по большому счёту радоваться надо, что жизнь прошла, что умирать надо с песней, как листья, жизнь ничего не стоит (“три копейки”!) – и вообще, всё от бога, а бог есть любовь!
Вот интересно, прочитав его, “коллега” Е. Клюзов испытает катарсис или нет?