Тропа
(Рассказ)
Рубрика в газете: Проза, № 2025 / 30, 30.07.2025, автор: Иван САБИЛО
Доброго дня, «Лит. Россия»!
Посмотрите, пожалуйста, на мою попытку возможной поддержки тех, кто в военных конфликтах теряют своих близких. Скорбим вместе с ними. Всего доброго!
Иван Сабило
Дом старика Елисеева стоял за кладбищем, в посёлке Ромашки, что в двух километрах от города. Раньше кладбище и посёлок были отдельным от города местом. В погожее время в посёлок ходил автобус. А в непогоду, когда просёлочную дорогу размывали дожди или засыпали снега, доезжал только до кладбища, где кончался асфальт. И чтобы из посёлка попасть к нему, нужно идти либо просёлочной дорогой – что дальше, либо тропой через кладбище – здесь намного короче.
Жители посёлка давно привыкли к такому положению, и те, кто почему-то боялся кладбища, ходили по дороге, остальные шли напрямик.
С годами город расширил свои границы, застроил ближние окраины многоэтажными домами, так что кладбище и посёлок давно оказались в городской черте. Продлили асфальтовую дорогу, и теперь автобус не завершал свой маршрут возле кладбища, а являлся прямо в центр поселка.
Одноэтажных домов в Ромашках оставалось немного, в одном из них жил старик Елисеев. То была ещё крепкая изба, крытая почерневшим и, местами, позеленевшим шифером, с большим сараем, где хранились дрова и всякая хозяйская мелочь. И сам Пётр Николаевич Елисеев – крепкий старик – высокий, худощавый, спортивного сложения. В прошлом спортсмен-десятиборец, он когда-то отлично бегал и прыгал. А вот с ядром и диском были проблемы – не хватало веса. Он быстро стал перворазрядником, и до мастера бы дотянул, если бы не четырёхлетняя служба на флоте. Трудна была матросская служба, потому и дала ему профессию на всю жизнь – почти полвека отплавал он механиком на речном буксире.
В одном своём плаванье перегруженная лесом баржа, которую они тащили по Оке, села на мель у деревни, что стояла на горе, сбегая к реке новыми домами. Пока ждали помощи, механик загорал на корме, глядя на искрившуюся под солнцем воду. А когда перевёл взгляд на берег, увидел трёх граций на песчаной отмели – стояли у воды, собирались купаться. В глаза особенно бросилась средняя – повыше двух других, с высокой грудью и длинными, словно точёными ногами.
– Эй, русалки! – крикнул он. – Плывите сюда, завяжем знакомство!
Они там посовещались, и средняя, закричала в ответ:
– Сам плыви, коль корыто на мель посадил.
Ему нельзя оставлять судно, в особенности, когда аварийная обстановка, но что-то случилось, что-то не удержало на месте, и он прыгнул в воду и поплыл. Пятнадцать-двадцать взмахов, и он уже рядом с ними, уже называет себя и слышит её имя – Светлана. И смотрит в её серые, чуточку с прищуром глаза, и понимает, что не уйти, не уплыть ему отсюда, не заручившись обещанием Светланы встретиться уже не случайно, а по взаимной договорённости.
Её подруги быстро смекнули, что с ним происходит, и вернулись на берег. А Пётр, теряясь от смущения, долго не мог объяснить, чего он хочет. Но она поняла без лишних слов, и так как он тоже приглянулся ей, кивнула на гору:
– Здесь живу, наше село. Будет время, заходи в местный фельдшерско-акушерский пункт, на мою работу.
От Светланиной простоты и яркого девичьего голоса он сразу пришёл в себя и чуть не подхватил её на руки, но сдержался и выдохнул:
– Буду, жди!
Он вернулся на судно, вскоре подошёл второй буксир, сняли баржу с мели и повели в порт назначения. Девушки давно покинули берег, а Пётр всё стоял на корме и, бросив руку на лоб, вглядывался в пустынную отмель.
В первый же выходной оседлал мотоцикл и погнал в село, где жила и работала фельдшером Светлана. Прикатил, дождался, когда она закончит работу, и пошёл знакомиться с её родителями. И всё сложилось как нельзя лучше. К нему и Светлане пришла любовь, а скорая свадьба, переезд Светланы в посёлок и рождение сына Саньки навсегда сделали их родными людьми.
Сын быстро подрастал дома и в детском саду. Светлана работала в городской больнице медсестрой, а Пётр по-прежнему бороздил речной простор на своём буксире. Летели годы. Санька окончил московское военное училище, стал офицером и был назначен служить в Белоруссию, под Могилёв. Там влюбился в учительницу старших классов Марию Алексеевну, куда она приехала по направлению после Витебского педагогического института. И привёз её в отпуск родителям напоказ.
Нужно было видеть эту голубоглазую, тёмнобровую белоруску: тоненькая, высокая, с белыми, вьющимися кудряшками, с тихим, но властным голосом, она являла собой не просто юную женщину, но человека, знающего, с кем и как разговаривать и поступать. Большого, сильного Саньку, к тому же кадрового офицера, она делала ещё сильнее: перед ней нельзя предстать нетрезвым, неряшливо одетым или в худом настроении. Она тут же подбросит бровь и укажет на непорядок. Но уж когда она весела, нет девушки остроумнее и обаятельнее, чем Мария.
С матерью Саньки они сразу сделались подругами. Обе с характером, обе знают, что для жизни нужно, а без чего можно вполне обойтись, обе нацеленные на дом и семью, они сошлись во мнении, что к мужчинам надо относиться строго, но бережно и справедливо. Тогда в семье будет мир и покой.
Сыграли свадьбу, точнее, две свадьбы, одну здесь, другую в Витебске, и уехали молодые снова в Могилёвскую область – сын на службу, Мария Алексеевна на работу. Вскоре и у них родился сын, которому дали дедово имя – Петька. И родиться он угадал в один день с отцом – девятого июля.
Однако счастье было недолгим. Наши двинули войска в Афганистан наводить порядок там, где его сам чёрт не наведёт. Когда-то пытались это сделать англичане, потом бесславно воевали наши, теперь американцы увязли на многие годы, и всё не понять высшим военным стратегам, что ещё никто и никогда не выиграл войну в лесу и в горах. И погубили сына Саньку, прислав на родину «чёрный тюльпан» и вручив жене Марии красивый советский орден.
Душа зашлась у Светланы от потери сына, жить не хотела, и Пётр боялся, что она наложит на себя руки – ей как медику это просто. Уговорил потерпеть, а чтоб хоть немного утишить боль, написал письмо в Белоруссию и попросил невестку переехать с сыном к ним в посёлок. И Мария сразу поняла, что без неё, в особенности, без внука им не выжить, и дала согласие. Приехала с шестилетним Петькой и частично отвела боль матери о сыне. Здесь тоже устроилась в школу, и вскоре её признали лучшей учительницей в посёлке, а через несколько лет – и в области.
В самый разгар перестройки вышли наши войска из Афганистана, не дав ответа на вопрос – для чего их туда вводили? Чтобы навести порядок? Или положить четырнадцать с половиной тысяч лучших молодых мужчин страны и сделать несчастными двадцать девять тысяч их отцов и матерей? Думали санитарную зону от исламской агрессии и наркотиков учинить, но, судя по тому, что происходит сейчас на Кавказе, и зону не создали, и обильно полили афганскую землю кровью советских ребят.
Вырос внук Петька без отца, окончил технический колледж в городе, стал отличным самбистом и пошёл в армию. А тут подоспела Чечня с её неуёмным характером, и нет ничего удивительного в том, что физически подготовленного, спортивного парня направили туда наводить порядок. А дальше та же история, что с сыном – и оказался внук рядом со своим отцом на местном кладбище.
Бабушка Светлана не дожила до этого несчастья – отдала Богу душу после первого же инсульта. Всю жизнь она помогала людям, выхаживала их от болезней, а ей самой помочь не смогли.
Невестка Мария, похоронив сына, уехала к себе на родину, в Витебск. Жила она теперь с матерью и отцом, изредка писала Петру Николаевичу письма и раз в году – в день рождения мужа и сына – приезжала постоять у могил и, задыхаясь от слёз, молча терпела своё горе. Только раз не выдержала и в сердцах сказала: «Не переехали бы из Беларуси, сохранили бы жизнь Петеньке…»
Пётр Николаевич не продолжал эту тему. И не хотел думать, чьё горе больше – его или её? Он потерял сына и внука, а она – мужа и сына. Тут и сравнения никакого – обоих одинаково душат страдания. Но ей тяжелее потому, что её родные могилы далеко от неё. И сюда она не вернётся, потому что к потере мужа и сына – прибавится потеря родины.
* * *
Старик Елисеев не завидовал другим и не печалился, что его не переселяют в благоустроенную квартиру. Он готов коротать и дальше свой век здесь, где родился почти восемь десятков лет назад, хотя понимал, что дни его старой избушки сочтены – городу нужна земля для строительства новых многоэтажек.
И вот однажды под вечер к нему приехали две молодые, красиво одетые дамы. Одна – Маргарита Захаровна, высокая, строгая лицом – представительница городских властей – привезла распоряжение о его переселении в однокомнатную квартиру на втором этаже только что построенного девятиэтажного дома. И предложила перевезти его скарб на новое место жительства. Другая – полная блондинка с ямочками на щеках – директор местной средней школы – Анастасия Викентьевна. Она давно и хорошо знала семью Петра Николаевича и с большим уважением относилась к его невестке – бывшей учительнице вверенной ей школы. Долго уговаривала её не покидать школу, но так и не уговорила. А теперь попросила Петра Николаевича в канун Дня Победы выступить перед старшеклассниками и учителями школы.
Пока он соображал, почему она приглашает именно его, Маргарита Захаровна сказала:
– Светлая радость вам, Пётр Николаевич. Новая квартира – новая жизнь. Тем более, для пожилого мужчины.
– Ну, какой я мужчина, я старик, – усмехнулся он. – Я теперь думаю только о том, что было, а не о том, что есть.
– Все мы больше о прошлом думаем, чем о настоящем, потому что в прошлом нам было хорошо, – сказала Маргарита Захаровна.
– Не всё, не всё в прошлом хорошо, – не согласился он. – Много в нём такого, чего лучше бы не было.
– Ничего, Пётр Николаевич, у вас впереди ещё много хорошего.
– Спасибо, – кивнул он и засуетился, собираясь поставить чай для неожиданных гостей. Но они отказались от угощения и попросили указать день, который он назначит для переезда.
– Скажите, когда вы будете готовы, и мы выделим специальную машину, – пообещала Маргарита Захаровна.
– Спасибо, думаю, через неделю в самый раз, – сказал он. – Да, в следующий вторник и приезжайте, стану ждать.
– А почему не завтра или, скажем, не послезавтра?
– Завтра и послезавтра не получится. Нужно в баньку поехать, чтобы в новую квартиру чистому вселяться. Опять же, найти благодарственные слова дому, в котором прожил всю жизнь. Послоняться, подумать. Ну, и раздать соседям то, что мне на новом месте не пригодится.
– Так почти нет ваших соседей, только один дом остался, где живёт Лидия Васильевна. Но и она переезжает. Ей тоже выделена квартира.
Пётр Николаевич остановился у окна, посмотрел на Лидин дом, что стоял на противоположной стороне улицы.
– Вы что, всех перевозите в новые квартиры?
– Нет, Пётр Николаевич, далеко не всех, а только тех, кто заслуживает государственного участия. Вы человек особенный, ваш сын погиб в Афганистане, а внук в Чечне. Это большое несчастье для отца и дедушки, мы вам глубоко сочувствуем. И вы у нас на особом счету.
– Так-то оно так, но жизнь Лидиной дочки тоже оборвалась преждевременно. И сама Лида после её смерти будто жить перестала. Существует теперь, как растение, вся в прошлом, словно бы и нет её нынешней жизни.
– Да, Пётр Николаевич, мы знаем, что произошло с её дочерью Ниной. Печальная и не совсем красивая история. И мы сочувствуем матери, но у нас нет возможности помогать с переездом всем и каждому, – вежливо и несколько сухо пояснила Маргарита Захаровна.
Пётр Николаевич увидел соседку Лиду, что шла с ведром воды от колонки. Шла тяжело, сильно изогнувшись в спине, хотя ведро было неполным.
– Тогда и мне не нужно, – сказал он тихо, словно бы самому себе. – Неудобно перед Лидой, что меня перевезут, а её не станут. Сами переедем.
Обе женщины не ожидали такого отношения. Посмотрели друг на друга и улыбнулись. Маргарита Захаровна чуть веселее, чем прежде, сказала:
– Пётр Николаевич, мы обязательно учтём ваше пожелание и также посодействуем соседке с переездом. Не сомневайтесь, пожалуйста, можем даже перевезти сначала её, а потом вас.
– Ну и ладно, – кивнул он и посмотрел на директора школы.
– Именно так, – подтвердила она. – Всё устроится, как нельзя лучше. А мы давно собираемся пригласить вас в школу, и, если вы согласны, можем организовать встречу послезавтра, в четверг, в двенадцать часов дня. Пригласим десятые-одиннадцатые классы, и вы расскажете им то, что посчитаете нужным.
– Но ведь я не воевал? По возрасту не довелось. Хотя некоторые мои ровесники сумели это сделать. Кто в юнгах на кораблях, кто в партизанах. Не будучи военными, они стали воинами. Я долго им завидовал, особенно в молодые годы.
Пётр Николаевич отбросил крючки на раме окна и распахнул створки. В дом ворвался свежий ветер, а со двора и огорода донеслись посвисты весенних птиц и хлопотливое чириканье воробьев.
– Гроза будет, – сказал он. – Первая майская гроза. После неё земля откроется и станет всё цвести и расти.
Женщины не обратили внимания на его слова, они приехали по делу, и ждали его согласия на встречу со школьниками.
– Да, Пётр Николаевич, мы знаем, что вы не воевали, – сказала Анастасия Викентьевна. – Тех, кто воевал, становится всё меньше, и скоро совсем не будет. Но мы также знаем, что воевали ваши сын и внук. И оба погибли. Мы приглашаем вас как человека, воспитавшего настоящих защитников Отечества. У нас есть небольшой фонд, и мы сможем оплатить ваш труд.
Пётр Николаевич остро взглянул на неё:
– Разве за такую встречу можно брать деньги?
– Ну, насколько я понимаю, вы человек небогатый, к тому же, переезжаете на новое место, вам пригодятся…
– Ладно, приду. Но без денег.
Они поблагодарили его, пообещали прислать машину, которая отвезёт Петра Николаевича в школу, и расстались, довольные встречей и самими собой.
Оставшись один, Пётр Николаевич долго стоял у окна, переживая столь необычный визит двух властных женщин и глядя на небо, где с запада надвигалась тяжёлая, светло-синяя туча. Сверкнула дальняя молния, долго не было грома, и вот он раздался – глухой и как будто задумчивый.
Оставив окно открытым, вскипятил воду и заварил чай. Отрезал чёрного хлеба, положил на него кусок сыра и принялся за еду.
«Хорошие женщины, зря не угостились, – подумал он. – Сейчас много хороших женщин, умных, образованных. Вот только удаётся ли им, как этим двоим, найти своё дело, где могут пригодиться их знания и умения? Моя Светлана тоже была мне хорошей женой. Умной, приветливой. Где-то она теперь, может, думает обо мне? И ждёт, пока я тут закончу дела. Квартиру новую дают, наш дом сносить будут. Вместо него и Лидиного дома построят большой, в нём одном мог бы разместиться весь наш прежний посёлок. Жильём люди всё ближе становятся, а душами – нет, не выходит… Пожалели меня женщины. И неудивительно: одинокий старик, потерявший сына, внука, жену. Есть невестка Маша, но она далеко, в Витебске, у родителей. Давно не писала, а позвонить нельзя – нет телефона. Наверно, поставят в новой квартире? Или, может, сотовый завести? А кому звонить?»
Снова раздался гром, но теперь ближе, яснее. Пошёл крупный дождь – тяжёлые капли забарабанили по наличникам и стенам, сухо зашелестели по листьям яблонь и траве. Вспомнив просьбу директора школы, он с тревогой подумал, что ему особенно нечего рассказать о себе поселковым старшеклассникам. Может, зря согласился?
Старик закрыл окно, допил чай и лёг на диван слушать грозу и вспоминать. Но мысли как-то не собрались, ничего он не вспомнил. То ли волнение, пережитое в разговоре с женщинами, то ли мерный стук дождя о стекло сморили его, и он уснул.
* * *
Утром позавтракал яичницей и кефиром и собрался в город, в баню. Поднялся на чердак, снял с гвоздя берёзовый веник и поместил его в полиэтиленовый мешок. Приказал себе не забыть на троицу нарезать новых веников, чтобы хватило до следующей троицы. Хотя зачем теперь веники, когда в новой квартире ванна с горячей водой? Плюхнулся в неё и купайся, сколько влезет. Но такая мысль недолго держалась в голове. Пришла другая – ванна приспособлена для мытья и неги, а вот попариться можно только в баньке, только в ней, спасительной.
Он взял сумку с бельём и направился на автобусную остановку через кладбище. Перед маленькой кирпичной часовней трижды перекрестился и ступил на тропу. Теперь она стала совсем узкой и почти заросла свежей весенней травой. После вчерашней грозы и дождя всё тихо кругом и свежо. В только-только распустившейся листве еле слышно тенькают невидимые птицы. Над старой могилой, что без памятника и креста, будто маленький вертолёт, кружит богатый золотисто-чёрный шмель.
Старик давно не приходил сюда, от самой зимы. Долгая была в этом году зима, с морозами и большими снегами. С белыми лунными ночами и сияющими в вышине звёздами.
Теперь весна и солнечный день. Яркие тени ложатся на тропу, на невысокие ограды, могилы и памятники, что поднимаются там и сям, как часовые. Вот могилка Лидиной дочки Нины – просто холмик с памятником без ограды, а памятник – каменный прямоугольник метровой высоты. На нём – небольшой коричневый медальон с портретом красивой светловолосой девушки Травниковой Нины Владимировны, с датами рождения и смерти и материнской строкой: «Любимой доченьке от мамы». Лет пятнадцать назад, сразу после похорон местные недоросли чёрной краской дописали строку: «и от всех кобелей».
Лида плакала. Смывала краску бензином и ацетоном, но тщетно. Пётр Николаевич применил свой способ и очистил камень пемзой и крупнозернистой шкуркой. Больше над памятником не глумились.
В посёлке каждый знал Нинину трагическую историю. Будучи студенткой-пятикурсницей, она влюбилась в женатого человека – то ли модельера, то ли артиста. У того была машина, и однажды зимой они приехали в гараж, выпили вина и занялись ласками. А мотор машины, чтобы не мёрзнуть, не выключили…
Пётр Николаевич жалел Нину и её возлюбленного, что так легкомысленно покинули этот мир. Но больше всего жалел соседку Лиду. И не только жалел, но и помогал ей, чем мог – хоть огород вскопать, хоть дров наколоть. Лида красиво пела и всегда благодарила его песнями, которые знала только она. После смерти жены Пётр Николаевич предложил Лиде объединиться и жить вместе. Она долго думала и всё ж отказала, решив, что в ней самой с уходом из жизни дочери не осталось ни капли тепла.
Он поднял с могилы занесённый ветром желтый кусок газеты, скомкал его и бросил в карман банной сумки. И дальше пошёл по тропе. За последние годы кладбище разрослось и поделилось на старую и новую половины. На новой половине – хоронили горожан, ставили дорогие памятники и ограды, а на старой – находили упокоение, в основном, жители Ромашек.
Недалеко от Нининой могилы, тоже слева от тропы, за красивой литой оградой возвышался холмик с деревянным крестом, под которым похоронен двадцатитрёхлетний наркоман Лёша Окоёмов. Пётр Николаевич приостановился, вгляделся. Крест большой, восьмиконечный, сделанный на городском судостроительном заводе, где начальником цеха работал отец Лёши – Михаил. Он и его жена Марина долгие годы жили без детей, и, когда стало ясно, что своего ребёнка у них уже не будет, решили взять чужого и воспитать как своего.
Марина рассказала о таком их желании своей лучшей подруге Тамаре. Та работала врачом в роддоме и посоветовала не обращаться в дом малютки или в детский дом, где неизвестно от кого и какие дети, а подождать, когда явится к ней порядочная женщина с просьбой сделать аборт. Ждать пришлось недолго, вскоре такая женщина пришла – сорокалетняя служащая банка, статная, красивая, с большими карими глазами и милым, усталым лицом. Рассказала, что она замужем, у них двое детей, мальчик и девочка четырнадцати и девяти лет. У неё хорошая работа и зарплата, и она боится, что беременность и роды лишат её престижного места. Тамара сразу вспомнила о просьбе подруги, расспросила женщину о муже, не пьёт ли, не отягощён ли опасными болезнями, и сказала: «Вот что я могу посоветовать, дамочка: у вас большой срок беременности, операция, скорее всего, будет тяжёлой, поэтому для вашего здоровья советую доносить и родить ребенка. И передать его хорошим людям, которые станут ему родителями. Таким образом, вы не только укрепите своё здоровье, но и сохраните жизнь маленькому человеку».
И женщина, поколебавшись, согласилась. Когда пришло время рожать, вместе с нею в роддом положили Марину и передали ребенка ей. Оформили соответствующие документы, и Марина с Михаилом стали законными родителями малыша, которого назвали Алексеем. Чтобы исключить лишние разговоры о происхождении мальчика, поменяли квартиру в городе на посёлок и стали растить сына. Он рос красивым, смышлёным парнем, любил отца и мать, не догадываясь, что не они дали ему жизнь. Однако нашлась сволочь, которая открыла мальчишке тайну. Сначала Алёша не поверил, боялся спросить у матери, правда ли, что его отец и мать вовсе не они, а другие люди. Но всё же спросил. И мать рассказала. Алексей лишь рассмеялся и поцеловал её руку. А тут перестройка, вопли о том, что образование теперь ни к чему, что грядущий рынок отвалит каждому столько, сколько нужно для жизни, а значит, не стоит слишком напрягаться в учёбе. Тем более что родители с утра до вечера на работе, ему воля вольная и ничем неограниченный простор.
Он и не напрягался. С трудом одолел девять классов и поступил в судостроительный лицей на специальность судового сборщика-достройщика. Появились приятели, а с ними ничегонеделанье и наркотики. Алексей был теперь озабочен только одним – достать денег.
Родители страдали. Обращались к врачам-наркологам, к знахарям и экстрасенсам. Не помогало. Сын стал выносить из квартиры и продавать за бесценок вещи. Продал холодильник, стиральную машину, телевизор и даже газовую плиту. Дозы стоили всё дороже. Родители установили в прихожей металлическую дверь и отгородили кухню и комнату сына от своей комнаты. Дошло до того, что он бросил лицей и жил только одним – как бы уколоться. Было ясно, что долго это продолжаться не будет. Так и случилось – Михаил и Марина похоронили сына как раз в день его рождения, когда ему исполнилось двадцать три года. Живут по-прежнему в посёлке, ходят вместе. Страдают, что не справились с мальчишкой.
Пётр Николаевич положил руку на ограду, зачем-то покачал её, словно испытывая на прочность, и пошёл дальше. Остались далеко позади старые могилы, на камнях и крестах которых уже невозможно прочитать, кто и когда под ними похоронен. Началась вторая, новая половина кладбища. И вот справа совсем свежая могила – в ней лежит Лёня Гладунец, тридцатилетний бандит, на счету которого не одна загубленная душа. Вон, какая у него роскошная ограда, какая высокая могила вся в искусственных цветах и памятник из чёрного мрамора в виде арки или гигантской подковы. И подходы к могиле выложены цветной художественной плиткой – знать, не простой человек положен, не какой-нибудь повар или учитель.
Пётр Николаевич много лет знал семью Гладунцов – Александра, его жену Антонину и двух сыновей – Лёню и Витю. Лёня был другом Петьки – внука Петра Николаевича. Вместе учились в школе, вместе пошли в самбо, добились высоких результатов на первенстве области. Но потом их пути разошлись. Петю призвали в армию, направили в Чечню, где он был смертельно ранен, пытаясь вынести из боя контуженого товарища. А Лёня сумел откосить от армии и попал к «крутым», выбравшим себе преступную дорогу. Начинали с малого, нападали в городе на стариков, что, получив пенсию, возвращались домой. Грабили женщин в подъездах из рук сумочки, а из ушей серьги. Вскрывали отмычками квартиры. Потом занялись рэкетом, угоном машин и прочими аферами, пока при одной из разборок Лёня не получил пулю в живот. Его брат Витя, бывший с ним заодно, сумел избежать смерти, но не суда. И отбывает четырнадцатилетний срок в колонии строгого режима. А их родители – Александр и Антонина – не могут признать, что их сыновья – бандиты, плачут и ругают почем зря российские власти и российские порядки.
«Вон как вольготно расположился ваш Лёня на обширной территории, будто маршал какой, или министр. У моего сына и внука памятники простые, хотя нам помогало их ставить Министерство обороны Союза, а потом России. И хорошо, что простые, что не бросаются в глаза, как ваш. Настоящая память в душе сохраняется, а не в камне. Писатель Лев Толстой вообще просил никакого ему памятника на могиле не ставить. Ну, ему хорошо и так, он великий без памятника. А нам нужно приходить на кладбище, чтобы постоять рядом, попросить прощения за то, что не уберегли».
Хотелось подойти к могилам жены, сына и внука, но он решил это сделать на обратном пути. Когда будет возвращаться из бани чистым и с цветами, что купит в городе. От этой мысли сделалось легче. Он снова вспомнил о завтрашней встрече со школьниками и понял, что теперь уже вполне готов к ней. Ещё минуту назад не был готов, а сейчас пришла уверенность, что готов. Дамочки вчера жалели его, сознавая, насколько он обделён судьбой. А он не может согласиться с ними, не чувствует он себя несчастным в их понимании. Наоборот, он горд как отец и дед за сына и внука. Завтра так и начнёт свой разговор:
«Вот вам, ребята, про меня говорили, что я потерял самых близких и родных людей. Да, на самом деле. Ещё вам говорили, что меня обделила судьба, что живу один, как перст. И то правда. Но сам я несчастным себя не считаю. И вот почему. Мой сын и внук прожили обидно мало, да, обидно мало. Слёзы в моих глазах и в моей душе, когда я думаю, как мало им отпустила судьба… Но у них была светлая жизнь, понимаете? Светлая была и светлою осталась. В особенности, если посмотреть, как уходят из жизни другие молодые. Неладно уходят, не по-людски… Так что как дед и отец горюю, это правда. А как человек пребываю в гордости за жизнь моего сына и моего внука. И никто никогда не докажет мне обратное… И ещё им надо сказать такое, чтобы запомнили. Скажу, что смерть, конечно, приходит к каждому, это факт. Но одного она делает никем, а другого – героем. Пускай подумают, может, согласятся».
Старик Елисеев выпрямился и широким шагом направился дальше по тропе. На солнце набежало небольшое облако, сделалось прохладнее, и он глубоко вздохнул от нового понимания себя самого и своей судьбы.
Неспешный рассказ Ивана Сабило погружает в размышления о жизни и смерти. Помните о смерти.
Иван Сабило – один из авторов любимого мною журнала “На русских просторах”, где каждый материал – это повод к размышлению. На его страницах вы не найдете ни одной “проходной” статьи, но каждый читатель отыщет очерк по вкусу, будь то экскурс в историю, мемуары, критическая заметка или описание новой театральной постановки.