V и Z в большой игре 19-го века

№ 2022 / 35, 16.09.2022, автор: Евгений МИЛЮТИН

Дипломаты и военные имеют дело с объектами, очень медленно меняющимися во времени. Таковы ландшафты, очертания материков, моря или реки. И таковы, конечно, враждебные или дружественные народы, сроки жизни которых исчисляются тысячелетиями. Вот почему и сегодня военно-дипломатическая мысль Россия продолжает искать ответы, казалось бы, давно найденные, разыгрывает игры, уже однажды сыгранные.

 

Большая игра русской дипломатии против Англии и других европейских государств, начало которой пришлось на царствование Александра II, обладала множеством общих черт со специальной военной операцией настоящего времени и другими попытками России восстановить геополитическую справедливость.

В рассуждениях русских или европейских политиков 19-го века мы без труда узнали бы знакомый мотив: мы их спасали, а они на нас напали.

31 марта (12 апреля) 1814 года русский царь Александр I триумфально вступил в столицу Франции во главе союзных войск, завершив эпоху наполеоновских войн. После этого вплоть до Крымской войны (1853 – 56) почти 40 лет Россия оставалась сильнейшей державой Европы, но свою силу применяла лишь для того, чтобы смирять буйные европейские головы и сглаживать противоречия.

Отто фон Бисмарк, обращаясь к эпизоду несостоявшегося вооруженного столкновения между Пруссией и Австрией в 1851 г. вспоминал следующее:

 

«…он [Николай] тогда пришел и сказал: как только кто-нибудь выстрелит первым, выстрелю и я. И в результате этого был сохранен мир. Кому на пользу и кому во вред, уже принадлежит истории, и я не хочу обсуждать это здесь. Я просто задаю вопрос: получил ли царь Николай хоть какую-нибудь благодарность? Да уж наверняка не от нас, не от Пруссии! А отблагодарила ли царя Николая Австрия? Через три года началась Крымская война, и к этому я ничего добавлять не собираюсь».

В качестве «благодарности» от европейцев за их мир Россия как раз и получила войну в своем Крыму.

После поражения русских новая хозяйка Европы Англия продолжала оказывать на Россию давление, пытаясь оторвать от нее Польшу или провоцируя кавказские и среднеазиатские племена на нападения.

Польское восстание 1863—1864 годов было особенно нетерпимым, так как поляки напрямую угрожали российскому режиму, стремились подорвать всю политику либеральных реформ и модернизации страны, играли важную роль в нарождавшемся революционном подполье.

Восстание, наряду с подстрекательской деятельностью Франции и Англии, было вызвано недовольством польских магнатов отменой крепостного права. Этот мотив смыкался с недовольством российского мелкого дворянства либеральными реформами. В 1866 году дворянин Дмитрий Каракозов попытался застрелить императора Александра II у ворот Летнего сада в Санкт-Петербурге. Но Каракозову помешал выстрелить картузник Осип Комиссаров.

Через год 25 мая 1867 года поляк Антон Березовский в Париже снова попытался убить царя. Пуля попала в лошадь. Это нападение дополнительно ухудшило отношение русской власти к Франции.

Если мы поставим на место Польши послемайданную Украину, на место революционных кружков – «болотную» оппозицию, на место Англии – США, мы получим почти точную копию той ситуации, которая предшествовала решению Владимира Путина о разрыве с Западом, присоединению Крыма, и началу нынешней СВО.

Нас вряд ли удивит и борьба «двух башен» в правительственном лагере.

После поражения в войне и на фоне общественного недовольства русская империалистическая партия временно утратила влияние при дворе. Наставник нового царя Александра II, протектор Молдавии и Валахии, сыгравший также огромную роль в подготовке отмены крепостного права, граф П. Д. Киселев не принял условий мира с европейцами и лишился министерского поста.

Хотя назначение Киселева послом в Париж было обставлено самым почетным образом, бывший глава неформального «министерства» реформ воспринял решение своего воспитанника как опалу. Новым министром иностранных дел стал Александр Михайлович Горчаков, не прославленный прежде успехами на дипломатическом поприще, но убежденный сторонник мирного сосуществования, что на деле означало подчинение Европе, особенно Франции, которую Горчаков ошибочно считал ведущей силой международной политики.

У Киселева как посла в Париже оказался «в подчинении» также Лондон, и он мог оказывать влияние на назначение там русских дипломатических агентов. Его выбор пал на офицера генерал-квартирмейстерской службы (аналог военной разведки в то время) Николая Павловича Игнатьева – убежденного панслависта, империалиста, сторонника освобождения крестьян.

Будучи участником Парижской мирной конференции в начале 1856 г., Игнатьев заметил, что партнеры «случайно» включили в состав Молдавии и отписали себе некоторые русские территории, и в их числе окрестности Болграда, где расселялись болгарские колонисты, бежавшие под нашу защиту из Турции. Русские дипломаты, никогда в Молдавии не бывавшие, не заметили ошибки, но Игнатьеву удалось разобраться в истории «болградского вопроса» и настоять на сохранении за Россией этих территорий. За этот дипломатический дебют Н. П. Игнатьев получил орден Св. Станислава II степени.

Игнатьев хотел получить назначение в Персию. Будучи искренним сторонником укрепления русского влияния в этой стране, он составил соответствующую записку в Петербург, но, видимо, перестарался.

Записка получилась слишком откровенная. В документе наши действия на персидском направлении увязывались даже с восстанием сипаев в Индии. Тогда как соглашательская партия в Петербурге настаивала на гораздо более спокойном поведении России – ради западных кредитов и технологий.

Никого не интересовали эти сипаи. Было также очевидно, что персы не продадут нам паровозы. Каких-либо выгод от агрессивной восточной политики в российском МИДе не видели.

 

В ведомстве Горчакова расценили персидские инициативы удалого офицера как наказуемые. Вместо Персии Игнатьеву пришлось отправиться в гораздо более гиблое место – в Среднюю Азию, в качестве главы военно-дипломатической экспедиции. В мае 1858 г. отряд Игнатьева вышел из Оренбурга, и до декабря от него не было никаких известий. Сторонники мирного сосуществования поспешили объявить отряд погибшим, что ставило, по их мнению, крест на дальнейших империалистических авантюрах.

Но Игнатьев вернулся, и оказалось, что он привел с собой сотни русских, вызволенных из рабства, и торговый договор с Бухарой.

Возвращение в Оренбург сделало Игнатьева национальной знаменитостью, но вряд ли обрадовало военного министра Н. О. Сухозанета, ставившего своей целью сокращение расходов на армию… и на такие вот экспедиции. А до второй задачи, поставленной перед ним императором, которая увязывала расходы с более эффективной стратегией, руки у Сухозанета не доходили. Тем более, даже намеки на какие-либо наступательные действия России пугали Горчакова.

Южные и восточные русские границы в ту эпоху представляли собой сплошную зияющую дыру. Если россияне рисковали селиться или путешествовать на удалении от укрепленных городов, они часто становились жертвами нападений условных «черкесов» или «киргизов», или «маньчжуров».

В качестве посла в Пекине Николай Игнатьев после довольно рискованных интриг смог убедить китайского императора в 1860 году ратифицировать Айгунский договор о торговле и разграничить территории двух стран по реке Уссури до Японского моря.

После возвращения Игнатьева в Петербург в столицах развернулась подковерная борьба между «партией мира» во главе с Горчаковым и «партией войны» во главе с новым военным министром Дмитрием Милютиным, союзником которого стал Игнатьев.

«Партия войны» предложила царю следующую программу действий:

1. Связать силы Франции и Австрии конфликтом с Пруссией, которая давно желала такого конфликта и своего превращения в главное немецкое государство. В Германии будущий архитектор её войн с Францией и Австрией Бисмарк понимал, что эти действия станут возможными лишь при условии нейтралитета Александра. Интересы Пруссии и России или, по крайней мере, Бисмарка и «партии войны» в Петербурге совпадали. Нужно было лишь нейтрализовать Горчакова.
2. Купить нейтралитет США.
3. Атаковать только Англию или её союзников в тех местах, где другие крупные державы не смогут помешать России.

В 1866 году Бисмарк ударил по Австрии, разгромив её и превратив в фактического вассала будущей Германии, а в 1870 – 71 гг. настал черед Франции пережить свое поражение под Седаном и провозглашение Вильгельма I императором Германии в Версале.

Пруссаки 18 января 1871 года в Зеркальной галерее Версальского дворца провозглашают Германскую империю, а её кайзером — Вильгельма I

 

Будто бы Бисмарк говорил, что эти войны выиграл прусский учитель, но в не меньшей степени их выиграла и «партия войны» в Петербурге, которая обеспечила Бисмарку тыл на востоке и сумела вдобавок добиться от него кредитов на вожделенные паровозы.

С Бисмарка началась традиция двух стран создавать разного рода «северные потоки».

Соответственно, англичане, а позже и американцы стали считать любое усиление совместной активности Германии и России предпосылкой к своему поражению в Европе.

Для этого именно в правление Александра II можно было увидеть множество оснований.

Россия повернулась к Европе, занятой борьбой с Германией, спиной, и начала наступление на Восток по четырем направлениям.

На Дальнем Востоке: присоединение Уссурийского края.

В Средней Азии: в 1865—1881 годах в состав России вошла большая её часть вплоть до границ Афганистана и Персии.

На Кавказе: где были присоединены Черкесия (Адыгея, Кабардино-Балкария, Осетия, Абхазия) и Чечня (Ингушетия, Чечня и Дагестан).

На Балканах, где в 1877 – 1878 гг. русская армия одержала верх над турецкой.

Обычно говорят, что от этой войны Россия ничего не получила. При этом забывают, что, воюя с Турцией на Балканах, Россия не позволила ей воевать на Кавказе, и что Балканы Россия по секретному договору с Австрией, заключенному накануне войны, и не собиралась захватывать.

В то же время, патриотический подъем, вызванный русско-турецкой войной можно сравнить с «крымским консенсусом» Путина. Пусть этот патриотизм и не уничтожил полностью революционное движение, новая волна поддержки позволила выжить империи, хотя не её императору.

Ещё одной обеспечивающей общий успех «потерей» стала Аляска, которая купила России нейтралитет США на то время, пока защищать полученный у Китая Дальний Восток могли только редкие русские промысловики или небольшие отряды казаков.

Царствование Александра II стало самым большим расширением территории России за всю её историю, которое было достигнуто за счет того, что Россия наступала лишь там, где Запад ей не мог всерьез помешать: Кавказ, Средняя Азия, Дальний Восток. Там же, где такое столкновение было возможным, как на Балканах, Россия ограничилась в качестве награды непрямым влиянием, которое не следует путать с альтруизмом.

В Болгарии это «непрямое влияние» было вскоре потеряно, но в Сербии оно сохраняется до сих пор.

В тот же период, благодаря инициативе героя кавказских войн генерала Ростислава Фадеева, было положено начало военно-техническим связям с Египтом.

Уроком эпохи «большой игры» нынешним российским деятелям могла бы послужить способность русской дипломатии устранять второстепенных соперников без войны, как это было проделано с Австрией и США, стравливать других важных конкурентов между собой, как это произошло с Францией и Германией, тем самым изолируя главного противника – Англию.

Увы, похоже, что такие уроки из прошлого извлечены на были. Современная Россия ринулась в бой одна против сонма врагов.

Поэтому результаты СВО достигаются нами гораздо большим трудом, чем победы 19-го века, а положение США не выглядит таким «неблестящим», как у Англии, которая «большую игру» России все-таки проиграла.

 

Александр II c гвардией во время осады Плевны

 

К 1875 году Англия была доведена до такого трагического положения, что премьер-министр Дизраэли предложил Александру II… восстановить союзнические отношения против Франции, Германии, Австрии, да кого угодно!

Царь не удостоил предложение ответом.