В КОНЦЕ ПЯТИДЕСЯТЫХ…

(рассказ)

№ 2023 / 47, 02.12.2023, автор: Александр БАЛТИН

Городок – в основном частные домишки, подразумевающие кривенькие огороды или скособоченные двухэтажки. Все жители работают на одном заводе, огромном, стягивающим жизни.

Центр районный недалеко, но дороги всегда разъезженные, грязные… или настолько заваленные снегами, что не пройдёшь.

Тоскливо.

Мать поднимает сына: кроха так радовал, да опился муж, осталась одна, и мальчик, быстро растущий, становится неуправляемым.

Скорее бы на завод…

…какие годы гудят?

Изображение сгенерировано нейросетью Kandinsky

Сын после школы остепенился как будто малость, и, хоть и пьёт, как все, но – определился на завод, сначала учеником, но быстро в гору пошёл…

Радуется мать.

Полы кривые, доски скрипят – починит сын, крышу поправит, да только не женится никак, за одной ухаживал, не вышло, с другой…

…ходит на завод, в футбол гоняет с парнями, зима плавится весною, мать стареет, но завод не отпускает её…

Слушок пополз – в городке, в центре районном – объявилась банда: да лихая больно: грабят магазинчики. Менты бессильны.

Ну, поболтают, поболтают, да нет – новое ограбление.

– Слыхал, сынок?

Навалила ему тарелку золотисто-коричневой жареной картошки, он себе стакан налил.

– Не пил бы, сынок, батя-то наш как…

– Ладно тебе… батя, батя… Не помню его.

– Про банду слыхал?

Набычился.

– Слышал. Что теперь?

Кровавый след обозначился: убили в очередном магазине и продавца, и тётку, что покупала вермишель…

Страх ползёт липкий, судачат бабы…

Да только приглядывается мать: сынок костюм новый купил, потом часы…

– Откуда ж? – спросила.

– Ты что, мать? – пьяный, рассмеялся. – Я ж ударник.

И тащит в дом новьё всякое – то, это, а у матери ворохается под сердцем, – страшно, колюче.

Ещё была кровь, и землю роющие менты ничего не смогли обнаружить, ничего совсем… Мёртвая тишь повисла.

У плиты мать, а сынок трезвый, в новых шмотках режет огурчики-помидорчики.

У плиты мать, помешивает ложкой жарёху.

– Как же так, не пойму, сынок, ловят их, ловят, а всё опять продолжается…

– Тебе-то что? Живём, ладно. Мы там и не бываем почти…

Встал сынок соли взять, руку в карман зачем-то сунул, да неловко так, и сыпанул деньгами…

Замерла мать.

Поднимал, бормоча про премию…

– Глянь в глаза, а, – холодея, мертвея, забыв про жарёху, прошептала мать.

Попробовал было – чёрные глаза, плоские совсем, на миг глянул, отвёл.

Сел, соль не взяв, окно приоткрыл, закурил.

– Ты? – обмерла, затухая душой.

– Я, я! Что теперь? В нищете вечно гнить? Батя, батя, горбатимся век, власть это совецкая-соловецкая обирала и обирать будет…

– Ты… людей…

Гарью тянуло от сковородки.

– Всё одно сдохнут! – и отвернулся.

Сама не поняла как – подняла сковородку, ахнула что оставалось сил по голове сыночка, на пол осела, глядя, как рухнул он, как из разбитой башки кровь течёт…

Подползла, немо шею щупала, учили когда-то распознавать – мёртвый-живой.

Так через день и нашли её: соседка заглянула луковицу одолжить, сидит, безумно глаза тараща, щупает голову парня, а тот – мёртвый, кровь запеклась, лежит…

Никто и не понял ничего: мать умом решилась.

Через три месяца взяли банду: троих заводчан, раскололись они, да на него, убиенного, показали – мол, главный был, и пистолет сам собрал, и планы выдумывал.

Да ещё и дерзили: мол, если б мать, дура, не ухайдакала, до сих пор бы магазины шерстили.

А мать в больнице помирала: ничего не помня, шаря глазами в пустоте…