Ягусенька
(Рассказ)
Рубрика в газете: Мы – один мир, № 2024 / 9, 08.03.2024, автор: Валентина ВАНУЙТО (г. Салехард)
Валентина Вануйто – ненецкий историк и писатель. Много лет она изучала вопросы культурного развития на Обдорском Севере в XVIII–XIX столетиях и защитила по этой теме кандидатскую диссертацию. Кроме того Вануйто страстный пропагандист живописи гениального ненецкого художника Леонида Лара.
Иван сидел на скамеечке. Молча глядел на небо и плывущие по нему облака. Вдыхал нежный запах цветущего сада. Высокие стволы деревьев доставали своими макушками небо. Стайка птичек прыгала по веткам. Дятел выстукивал дерево, выискивая вредителей. Ветер играл листвой. И они тихо позванивали от его дуновений. Иван любовался цветами, с такой любовью посаженными и выращенными бабушками! Он наслаждался красотой природы. Эти минуты ароматной тишины успокаивали его, позволяли отойти от дневной суеты и давали возможность обдумать свои вопросы, которые мучили его давно. Он думал, пытаясь понять, как всё это произошло, почему они ссорятся, что побудило их стать нетерпимыми друг к другу, ведь в брак они шли добровольно, клятвенно обещая и в болезни, и в радости быть вместе…
Деревня стояла на берегу реки. Здесь любили проводить время мужчины: рыбалка была хорошим поводом отказаться от выполнения домашних дел, обсудить последние новости. С берега открывался красивый пейзаж. А недалеко от реки находилось озеро, куда ходили купаться и плавать молодые. Озеро, большое и живописное, было настоящей жемчужиной этой деревни. Трудно было найти более романтичное место: там плавали грациозные лебеди, гуси, утки и росли красивые белые лилии. Жизнь в деревне особенная: всё на виду, всё делают вместе, все друг о друге знают. Каждый день бабушки собирались вместе на скамеечке в саду, старики в просторной избе старосты, если было тепло, то во дворе. Здесь было всё, как в мелодрамах и сериалах: и выяснения отношений, и ссоры, и оскорбления, и скандалы. И – дело обычное – через некоторое время можно было увидеть, что недавние «враги», как ни в чём не бывало, мирно беседуют между собой. Тоска давила Ивана, когда он наблюдал, как люди в семьях не находили компромисса. Ему становилось невыносимо больно… Он был человеком неконфликтным, его пугали открытые проявления эмоций и агрессии. Действительно, обычно в начале отношений мы не знаем друг друга, и все конфликты – это своего рода притирка. Потому и жениться он не торопился, что видел, как живут его друзья, соседи, близкие. А, может, просто не находил свою любимую. Иван сидел на лавочке и задумчиво смотрел на дорогу, которая вела в центр деревни. Из соседнего двора слышались громкие голоса.
Он слышал, как Марфа громко ругала своего мужа за то, что тот вовремя не наколол дров. Старухой она была сварливой и упрямой, старика ни во что не ставила, слова ему не давала вымолвить. В конце улицы баба Настя на чём свет стоит бранила мужа за то, что не привёл корову в стойло. Она житья не давала своему старику. Тот и рад был убежать, но некуда, да и жалко бросать когда-то любимую женщину.
В одном дворе жили две семьи – Анна с Антоном и Мария с Ильёй. Только вот Анна была для всех любимой бабушкой Аннушкой, а Мария – злой бабой Маней. Ругались они по пустякам. Анна каждый день выходила во двор и ухаживала за палисадником, угощала ребят конфетами, подкармливала кошек. Мария целыми днями сидела на скамеечке во дворе и покрикивала оттуда на соседей. Она ко всем цеплялась, но ни с кем не здоровалась. Никто ни разу от неё не слышал доброго слова, а вот пакости она делала повсеместно. Старик терпеливо сносил Манькино самодурство, делал всё, что надо по дому, носил воду, кормил скотину, один управлялся и с полевыми работами.
В конце деревни жила пара Иван да Марья. Не было ни дня, чтоб они не поссорились. Любой разговор у них обязательно заканчивался скандалом. Конечно, они оба от этого страдали, но не знали, что нужно сделать, чтобы этого не было. Так они и жили: когда любились, когда бранились, а когда, как говорится, «не без этого».
По отношению к старым людям Иван всегда испытывал жалость, потому что знал, что и его старость не за горами. Замотанные тяготами жизни, обманутые сказкой и запутанные бурной фантазией, растерянные из-за реальной семейной жизни, усталые пожилые люди вызывали в нём чувство сострадания. Сколько им пришлось вытерпеть, сколько бед и тягот выпало на их долю! Безжалостное время не щадило их: обтрепалась нервная система, износилась, сморщилась кожа, да и сердце уже отчитывало последние часы. Такова жизнь: в молодости большая часть сил и времени уходит на то, чтобы заработать деньги, вырастить детей, помочь близким. Все мечты мы оставляем «на потом».
Иван мысленно окинул всё, что увидел и узнал за день, проанализировал и решил уложить кусочки мозаики в общую картину.
Он направился в сад, где любили собираться бабушки, и присел на скамью, которую в далёком прошлом сколотил, кажется, ещё его отец. Дождавшись бабулек, Иван повеселел. Они немного посудачили о том о сём, а потом спросили его.
– Ванюшечка, дорогой, ты не в курсе, куда улетел Змей Горыныч?
– Бабусечка Марфушечка, я думал, что вы в курсе, куда он направился.
– Ах, ах! Ванечка, если бы я знала, то попросила его привезти мне водички живой да мёртвой.
– А я бы попросила привезти яблочки молодильные, – прошамкала Лелечка, положив голову на свою трость. – А то ножки мои уже не держат, а так бы бегала, как молодая.
– А ты, Василисушка Прекрасная, почему молчишь? – повернулись к ней подружки.
– А что мне говорить-то, вы и сами знаете, что мне ничего не нужно. Молодость не вернёшь, милого не воротишь. Не помогут мне ни яблочки, ни водицы вернуть красоту сказочную.
– Верно ты говоришь, Василисушка, – вытерев слезинку, сказала Алёнушка и поправила свой голубенький платочек. – Прошли наши года, как один день.
– Какие наши годы, девочки красавицы! – Улыбнулась Леночка Распрекрасная. – Сейчас посидим, вспомним свою молодость, а потом чаёк попьём. Глядишь, и старость отступит.
– Премудрая ты наша Василисонька, может, ты знаешь, как вернуть нам былую стать да красоту ненаглядную?
– Ах, подруженьки мои! Я если бы знала, то и сказала бы. Нужно мне в библиотеке покопаться, чтобы найти рецепт. Помню, что Бабушка Яга говорила, будто есть такое лекарство, которое возвращает и молодость, и здоровье.
– Бабулечки-красотулечки, – молвил Иван. – Вы и так прекрасны! Зачем вам все эти рецептики да лекарства заморские, когда вы все сами можете скинуть свои года. Всё в ваших руках, бабулечки!
– Ванятка, ты что, над нами смеёшься что ли? – Все старушки резко повернулись и посмотрели на Ивана с осуждением и отвращением за то, что он не подумавши ляпнул.
– Я вас чем-то обидел? – спросил растерянно Иван.
– А как же, соколик! Думаешь, раз молодой, то и над старостью смеяться можно?
– Да что вы, дорогие мои! Я пришёл узнать, почему вы такие сварливые и злые. Кто вас такими сделал? Только не серчайте на меня! – Голос его был мягким, добрым. – Просто хочу узнать, что превращает красивых в одиноких. Мне нужно понять и проанализировать, что заставляет добрых девушек озлобиться на мужей и на весь мир. Хочу эти ошибки не совершать в будущем, чтобы избежать одиночества. Что с вами случилось? Может, расскажете? Я буду внимательным слушателем.
– Хорошо. Однако, неужели ты согласишься выслушать нас? – Бабки засуетились и, посматривая на него, стали отвечать все разом.
– Ванюшечка, жизнь каждого из нас – это личный выбор, понимаешь? – Василиса Премудрая выпрямилась, стряхнула с сарафанчика незримую пыль и с нежностью посмотрела на Ивана, как на своего внука.
– Губит женщин мягкий характер. Знаю, что говорю, по себе сужу, – проворковала Алёнушка.
– Как и во все времена, пока ты молод и полон сил, тебя не страшат такие мелочи, – назидательно отозвалась Василиса Прекрасная.
– Жизнь очень интересная штука. В молодости мы не прислушиваемся к тому, что нам говорят взрослые, зато, когда их уже нет рядом, часто вспоминаем их слова и наказы нам, молодым, жесты, привычки, и в итоге сами становимся похожими на наших стариков, – задумчиво произнесла Марфуша, глядя куда-то вдаль. Возможно, вспомнила свою юность.
– Общество отворачивается от тех, кому предстоит шагать в старость. Наверное, потому, что мы все медленно и верно туда идём, и все мы там будем, – от голоса Марьи Красы, тихого и приглушённого, веяло чем-то таким домашним, что, казалось, он доносился из другого мира.
– К сожалению, в пятьдесят лет не дано испытать того, что можно испытать в двадцать. Безудержные юношеские порывы, первая любовь, светлые надежды, безграничное доверие к миру, вера в людей, в доброту и взаимовыручку. Это всё с возрастом уходит навсегда. В никуда. – С печалью в голосе промолвила Софьюшка.
– Милые вы мои бабулечки, расскажите о своей судьбе, – голос был мягкий и грустный.
– Чего ж тут хорошего? – спрашивает Белла. – Воспоминания – это как вечные муки и боль.
– Мой супруг всегда твердил, что любит меня, но никогда не помогал мне и не переживал за меня, у нас не было семейной теплоты, как у влюблённых. Он говорил мне, что я единственная, а сам ходил ночами к другой. Подруги мои счастливые, и в их жизни было всё то, о чём я только мечтала, – проговорила Софьюшка.
– А что нужно женщине? – спросил Иван.
– Женщине важно, чтобы её слышали. Даже если она капризничает. Именно внимание ей важней любого подарка. Женщина – чуткое, противоречивое создание. Если мужчина перестаёт её замечать, слышать, она погибает рядом с ним или… уходит, – разглаживая свою юбку, ответила Елена Прекрасная.
– А что самое страшное?
– Молва да сплетни – эти змеи будут жить, пока белый свет стоит, – печально ответила Елена Премудрая, глубоко вздохнула и посмотрела на Ивана, который смутился от прямого ответа.
– Ничего, – улыбнулась она, понимая, почему стало неловко Ивану.
Бабушки, не отрываясь, смотрели на весёлые солнечные лучики, которые отблесками перебегали по их лицам и исчезали в кронах деревьев. Время шло. Изредка они прислушивались к пению птиц, шуршанию листвы, а потом снова продолжали беседу. Издали доносился ровный шум реки. Наина была из тех женщин, что сводят мужчин с ума. Она жила каждый день так, как будто он последний. Не было в ней страха или готовности к компромиссу. Либо всё, либо ничего! Казалось, что внутри неё пылает пламя, которое сжигает её. Она принимала ухаживания благосклонно, но проявлять ответные чувства не торопилась. Года шли, а женихов становилось всё меньше, молодые становились старыми. Вот и осталась одна жить.
– Меня мучили тщеславие и гордыня, которые расцветали с каждым годом всё более пышным цветом. Я стала очень жестокой – меня боялись и слушались. Я чувствовала, что превращаюсь в чудовище. Но моя душа хотела совсем другого – света, милосердия, любви. А с другой стороны, оно и к лучшему, что замуж так и не вышла. А то бы реально «съела» мужа своими капризами…
Анюта была не сварлива, и скандалов в её доме почти не случалось. Всё бы и хорошо, но стали по деревне ходить разговоры: чего это у них детей-то нет?
– От кого угодно я могла ожидать удара, от кого угодно я бы такое вытерпела, но не от него… – Слёзы так и хлынули из глаз Анюты. Она подбирала их ладонями, крепко зажмуривалась, но никак не могла остановиться.
– Да ладно, милая, – успокаивали её подружки, – Зато ты освободилась от тирана, деспота и чудовища, а то сама бы превратилась в лешую или кикимору.
– Ох уж эти бабки сердобольные, везде сующие свой нос! Всё им знать нужно да семью разрушить. Делают вид, что жалеют девчонку: мол, катится вниз. А между собой про неё гадости рассказывают. И как тут встать на ноги, когда вся деревня против настроена и никакой личной жизни. – Анюта сделала глубокий вдох, а потом выдохнула. Было заметно, что ей тяжело.
– Языки без костей обо всех все самые худшие слухи обязательно соберут и всем расскажут. Даже если заведомо знают, что это ложь.
Когда они познакомились, Емеля понял, что без Варвары Красы ему дальнейшая жизнь немила. И стал добиваться её так, как не добивался ни одной женщины в своей жизни. Он заказывал у поэтов стихи для неё, ежедневно присылал ей цветы, дарил дорогие подарки и однажды предложил руку и сердце. Неприятности начались после свадьбы. Не любил Емеля работать, всё «щуку» теребил, чтобы она выполняла его желания, а сам на печи сидел. Существующие разногласия всегда наслаиваются друг на друга, и однажды этот тонкий мир просто не выдержал, рассыпался на тысячи кусочков. Мать металась между двумя воинствующими лагерями, пытаясь если не примирить, то хотя бы сохранить видимость семейных отношений. А когда её не стало, пропала и эта единственная связующая нить.
– До этого всё было хорошо, но потом я почувствовала, что он меняется: ко мне охладел, всё чаще становился задумчивым. Все мои подозрения оставались на ментальном уровне, потому что явных признаков не было. Мне было страшно узнавать правду, пока не нашлись «добрые люди», которые эту правду мне рассказали. Ты плачешь каждый день без причины. Когда устаёшь от слез, начинаешь злиться на себя и вступаешь в ссору с мужем. Просто так. Чтобы была ещё одна причина поплакать. Бывает, что тебе нечем дышать. Становится тяжело перемещаться по дому. Всё болит, и тебе просто хочется перестать существовать, потому что всё слишком сложно.
– Доверие строится годами, а ломается за секунды. Вот и дало трещину. А потом разлетелось вдребезги, как зеркало.
Иван-царевич повстречал свою Любаву. Да и как можно было не влюбиться в эту девушку с тугой русой косой! Словно искра пробежала между ними. Взявшись за руки, они до утра гуляли за околицей деревни. Ни о чём не говорили, просто гуляли. А через год осенью сыграли свадьбу. Как водится, свадьба была весёлая и шумная, вся деревня собралась за столом. Любавушка, погрузившаяся в быт и заботы о муже, оказалась совершенно невыносимой. Её слёзы и упрёки стали привычным фоном их семейной жизни. Весёлая бойкая девушка, которую полюбил некогда Иван-царевич, превратилась в сварливую бабу с противным визгливым голосом.
– Следствием этих, в принципе, вполне жизненных обстоятельств становится неудовлетворённость самой жизнью. Здесь что-то не так, там не эдак… А тут ещё посмотришь в зеркало и ужаснешься – боже, я же старуха! Какие женихи?! Жизнь прошла, так и не начавшись, и уже нет смысла ничего пробовать, потому что всё равно не успею! – Любава, сгорбившись, сидела на скамейке, а слёзы всё катились по щекам…
– Когда я слышу подобные речи, мне кажется, что перед домом плачущей бабули уже стоит катафалк и несколько человек в чёрном нетерпеливо дожидаются, когда же, наконец, она прекратит истерику и займёт своё почётное место! – Рассмеялась с сарказмом Наина. – Мужчины все идеальные, когда жениться невтерпёж и служанку бесплатную заполучить. Девочки, хватит слёзы лить по ушедшей любви!
– Мужчины говорят в таких случаях, что очаровательные девушки после свадьбы превращаются в жён-мегер. Многие женщины не думают о том, как безобразно они выглядят во время своих истерик. При этом они хотят сохранить любовь своего мужа! Но как человек может любить тебя, если ты выглядишь как стерва?! – Иван говорил тихим, проникновенным голосом, чтобы не обидеть бабулечек, зная, что они могут и рассердиться за такую бестактность.
– Погодите, торопиться в этом деле незачем, – хмыкнула Василиса Прекрасная и сочувственно посмотрела на напуганного Ивана, осторожно прикоснувшись к его плечу. – Мы сначала послушаем и только потом будем делать выводы. Не вини никого. Они прошли именно тот путь, который выбрали для себя сами.
– В процессе поиска истины мы видим, как жесток этот мир… Да, мир не идеален, но в данном случае винить никого не можем, – подтвердила Елена Премудрая, оглядев своих подружек. – Ну что, продолжим нашу беседу?
Лёгкий свежий ветерок дохнул на них ароматами садовых цветов. Солнечные лучи пролили мягкий свет на верхушки деревьев. От скамеек расходились узкие дорожки в разные стороны сада. В саду росли розы, сирени, красиво посаженные между дорожками. Вдалеке кто-то запел: молодой и зовущий голос, казалось, прикасался к сердцу струями тёплого воздуха. Иван невольно поднял голову. Песня была одновременно будоражащей и успокаивающей – ему хотелось слушать и слушать её без остановки. Он заёрзал, но бабулечка Марфушечка положила свою руку на его руку и пожала, призывая к спокойствию.
Марья-Искусница вспомнила, сколько хорошего сделала людям, и по её щеке скатилась слеза. Она никого не обвиняла, просто стало как-то жаль себя, одинокую, ненужную старушку. Она так и плакала бы, если бы её не начали успокаивать подружки-старушки. Она продолжала плакать. Уже ничего не спрашивала у мужа, боясь, что следующие слова сделают ей ещё больнее. Она хотела сейчас только одного: провалиться сквозь землю от стыда и унижения. Но это было нереально.
– Он говорил, что будет заботиться обо мне и моей матери, что никогда не оставит меня, что жизнь свою посвятит моему счастью! А я за годы жизни с ним почти всему сама научилась: и сантехнику починить могу, и розетку вкрутить, и расшатавшуюся дверцу шкафа укрепить. У муженька-то руки не из того места растут, вот и приходится всё самой.
Царевна-лягушка, Лягушечка – так сейчас все её ласково называли, чтобы не спутать с другой – Василисой Премудрой, – торопилась, говорила сбивчиво, как будто боялась, что её перебьют и не дадут ей договорить. Словно, если она сейчас же не выскажется, то больше шанса не будет. Любви там никакой не было. Было одно баловство. Изображая из себя влюблённого, Иван-царевич взял её в жены, чтобы в доме была хозяйка. Ему было очень удобно жить с прислугой в лице жены. Она обладала необыкновенными талантами и магическими силами. Всего за одну ночь могла соткать узорчатый ковёр и испечь вкуснейший праздничный каравай. Конечно, не без помощи сказочных помощников, сама бы она не сумела и блинов испечь, не говоря о том, чтобы курицу приготовить. И она не получила никакой поддержки от Ивана-царевича. Даже когда они жили вместе, семьи – настоящей, полноценной – у них не было. Он воспринимал заботу о себе как что-то само собой разумеющееся: о нём забоятся, его, он даже не сомневался в этом, любят. Они прожили по сказочным годам «душа в душу» тысячу лет. А точнее, она выполняла роль домработницы, а он пользовался её услугами и постоянно выговаривал ей: «Ты ничего без меня не можешь. Пустое место. Только и держу тебя из жалости. Не нравится – можешь возвращаться в своё болото».
Лягушенька плакала, терпела… ей надо было уйти от него, но она ждала, пока он оценит её старания и поймёт, что она старается быть хорошей женой. Или просто надеялась на чудо… Но шло время, а претензии мужа только увеличивались.
– У меня тесть такой был, обесценивать любил чужую работу. Я сшила рубашку, а он говорит: «Такую только в чёрной избе носить!». – Вспомнила боярская дочь.
– А мне сказал, что только в баню в ней ходить! – пожаловалась купеческая дочь.
– Ну что тут жаловаться! Вы живёте хорошо, многому научились, а Лягушечка только чужой помощью пользуется, сама ничего не умеет. Вам нужно радоваться, а не горюниться, – ворчала себе под нос Повариха – женщина преклонного возраста, у которой только губы и шевелились, слов не различить.
Сначала Елена-Краса Длинная Коса любила супруга, пыталась найти в нём что-то хорошее, потом долго оправдывала его поступки, прощала снова и снова. Теперь она его просто жалела, понимая, что он глубоко несчастный человек и всегда таким был. И вдруг поняла: она совсем не знала своего мужа! Не знала его истинную натуру, его сущность, характер, который оказался не то что мелочным, а даже гнилым. И ничего, как прежде, уже не будет. У неё теперь только один выбор: или терпеть понукания, или уйти, оставив его самого разбираться. Вот уж никогда и подумать не могла, что какие-то пара десятков тысяч могут так переменить человека, сделав его самым настоящим монстром.
– Милая, ты рушишь наши хорошие отношения с тобой, что ты делаешь? Давай всё обговорим, мы все взрослые люди, давай забудем наши ссоры, как страшный сон, и заживём, как в сказке!
Царевна-Лебедь не понимала, почему Иван-царевич так переменился с тех пор, как обрёл статус царя. Сперва всё было, как прежде: тихие уютные вечера вдвоём, вкусные ужины и романтические прогулки по ночному городу. Он никогда не отказывался помогать по дому, и они всё делали вместе: и готовили, и стирали, и убирали, перекидываясь шутками и пританцовывая под музыку.
– Ты… ты счастлива, Свет мой Лебёдушка?
– Очень… Знаешь, я и не предполагала, какое это счастье – готовить вкусный ужин для любимого, ,убирать стирать, гладить для него, создавать уют…
Не хотелось верить, что муж вдруг стал таким меркантильным, расчётливым, мелочным. Что с ним случилось? Ну не деньги же, ей-богу, заставили его быть таким?! Иван-царевич слишком хорошо знал свою жену, чтобы пытаться её успокоить. Её не купить деньгами и подарками, не запугать тяготами ежедневной работы и бедной жизнью. Если она что-то решила, то никакие логические доводы и призывы к благоразумию не повлияют на неё. Она чувствовала, как деревенеет, покрывается чёрствой коркой сердце. Иногда к глазам подступали слёзы. Как же красиво начинался их роман! И как закончился… Подсчётом денег да раздельными комнатами.
Посмотрит Руслан, послушает, потрёт затылок, как-то и царевну Людмилу ему жалко становится, махнёт рукой – и вон из хаты: кто их, баб, разберёт: то дерётся да ругается, то слезами заливается! А жить как-то надо. Так постепенно смирился он и привык. Людмилочка во зле могла и на мужа прикрикнуть, а когда и полотенцем хлестнуть, чтоб не вмешивался, куда его не просят. Она, в свою очередь, лишний раз убедилась в правоте своей мудрой свекрови – не та любовь по-настоящему сильна, что на бурных страстях зиждется, а та, вокруг которой строится надёжная крепкая семья, за создание которой супруг тебе будет безмерно благодарен.
Марья-Моревна прожила в деревне всю свою жизнь, была замужем, да просто жила своей бабьей жизнью, как тысячи и тысячи простых деревенских женщин. Сначала, в самом начале семейной жизни, финансовые темы между супругами поднимались редко; сейчас же, спустя тысячелетия, они говорят об этом практически каждый день. Причём зачастую недовольной стороной выступает муж. А на её недовольство он однажды ответил, что, если она разведётся, это будет большим грехом, поскольку расставаться с супругом можно только в случае его неверности. Ведь он не бьёт, не пьёт, матом не ругается, налево не ходит. Что ещё надо для счастья?
Как известно, все сказки о добром молодце, добившемся руки и сердца прекрасной царевны, традиционно заканчиваются свадьбой. Вроде бы на этом и сказке конец. Раньше им полагалось жить долго и счастливо и добра наживать. Сегодня сказке конец, потому что все и так знают – романтика вскоре улетучивается. Ведь конфетно-букетный период девушка может быть милой и очаровательной, но после свадьбы мужчины зачастую с ужасом обнаруживают, что рядом с ними монстр, змея, чудовище.
Царевна Несмеяна была не исключением. Она ясно осознала момент, когда пришёл конец их некогда красивым, романтическим отношениям. Раньше, ещё даже до знакомства с Иваном Дураком, она слышала, что многие пары распадаются именно из-за финансового раздора, но никогда этого не понимала. Как можно не суметь разобраться с деньгами? И уж точно она никогда и предположить не могла, что эта проблема коснется и её. Иван Дурак тратил царские деньги, не спрашивая Несмеяну. Всё чаще и чаще разговоры об этом перетекали в ссоры, порой настолько длительные, что дело чуть не доходило до настоящего скандала. Царевна Несмеяна то впадала в ступор, то обижалась, то злилась. Да почему, в конце концов, она не может распоряжаться царскими деньгами, её же деньгами, которые в наследство оставил царь-отец?!
Сватья баба Бабариха из-за тяжёлого с присвистом дыхания вынуждена была часто останавливаться, чтобы унять рвущееся наружу старческое сердце. Она была грузной, в обветшалой одежде, с вечно натянутой почти на самые глаза тёмной косынкой, и не вызывала симпатии. Ходила перекачиваясь, словно старая утка. Распухшие ноги отказывались подчиняться, и она с трудом переставляла их, склонив изношенное тело вперёд.
– Вот ведь бывают ироды! – проворчала Сватья баба Бабариха, присаживаясь рядом с Варварой Красой. – Пока они маленькие, смотришь за ними, отказываешь себе во всём, ночами не спишь, когда болеют. А потом они вырастают и забывают о родителях. Чем таких детей иметь, лучше уж никаких.
– Ты про кого говоришь Бабариха?
– Про кого, про кого! Конечно же, про царевичей, живущих за счёт женщин. Хоть бы копейку дали матери! Всё на себя тратят. Вот только Иван крестьянский сын всё работает. Но жизнь у него тоже не сахар с такой-то женой. Таких детей наказывать нужно, чтобы старых не забывали.
– За что? – возмутилась Несмеяна.
– Как за что? Какой привет родителей, таков ответ от взрослых детей, – взвилась Наина. – Не надо ныть, а надо понимать: что посеешь, то и пожнёшь. Мы живём одним днём, не думая о своей будущей старости. Жили для себя, часто забывая, что у нас есть дети. Только для себя. И не надо взывать к моей совести.
– Они просто искренне уверены, что жена и все результаты её труда принадлежат им единолично, – постаралась следующая собеседница перевести разговор в другое русло. – Они все так думают. Поэтому столько воплей при разводе. Они уверены, что всех кормят, а жена просто так на работу ходит, – голос у старухи Ткачихи был старческим, скрипучим и злобным, в общем неприятным – как будто пенопластом по стеклу водят.
Седая, с небрежно собранным на макушке пучком, который старушка Ткачиха старательно прятала под серым пуховым платком, связанным когда-то ею в молодости. Морщинистое лицо и руки в коричневых пятнах, усталый взгляд и чуть сгорбленная спина. Она жила одиноко. Людей сторонилась, гостей не принимала, с соседями не зналась, кроме своих сестёр.
Заботы, тревоги, семья и быт состарили сестрицу Алёнушку раньше времени. Все тактично умолчали, что подруга их выглядит куда старше своих лет. Очень рано, в 15 лет, вышла замуж и жила в семье мужа. Муж вместо того, чтобы больше зарабатывать и взять на себя часть домашних дел, постоянно ей устраивал абьюз. Наверное, она считала, что обязана терпеть и отчитываться перед мужем за каждую копейку, тем более ею самой заработанную. Тоже мне счастье. После очередного скандала сестрица Алёнушка уходила, но возвращалась домой, потому что привыкла к такой жизни. Все так жили, и она переживёт. Потом после очередного скандала уходил Иванушка. Алёнушка, успокоившись, приходила к нему домой и со слезами умоляла начать всё сначала. Он сопротивлялся, но потом собирал вещи… и возвращался. «С ним плохо, а без него ещё хуже», – роняя слёзы, жаловалась подружкам Алёнушка. «С ней невыносимо, а без неё совсем… никак», – откровенничал с приятелями Иванушка.
– Иванушка меня очень сильно любил. И я его. Бывало, едем с сенокоса, заберёмся на воз, обопрёмся на локоть и смотрим друг на друга. Мы были с ним – не разлей вода. До свадьбы дружили долго. Домой друг другу не ходили, не то что сейчас. Нигде не ночевали, не шарились. Зимой собирались большой компанией у кого-нибудь дома. Девчонки песни пели и пряли, а парни в карты играли, но не пили и не курили.
– Ну что, девоньки! Сидим сплетничаем, кто во что одет да чем дышит?! Забыли старуху рыбака? – ехидным голосом спросила старая Повариха. Бабки моментально повернули головы в её сторону и увидели смеющуюся Повариху. – До сих пор она сидит да ждёт, когда старик ей новое корыто выстругает! Денег-то нет, а рыбка уплыла.
– Если начались разногласия в деньгах, тратах, покупках, то восстановить отношения вряд ли получится. И если сразу не договориться, то так и пойдёт дальше, – сказала Василиса Премудрая.
– Посмотри на себя! – возмутилась Елена Прекрасная. – Вон разнесло-то как! Скоро в дверь не влезешь.
– Говорят, пилила ему мозги, что он с другими шуры-муры водит. Так ведь до такой степени запилила, что ему пришлось сбежать, – подстроилась к разговору старая Ткачиха.
– А что я-то?! Я просто вспоминаю, кого нужно жалеть! Давайте поговорим о старухе рыбака.
– Давайте попробуем, поговорим! – ответила сестрица Алёнушка.
– А-а-а, про деда и бабу, которые вечно спорят и ругаются?! И день, и ночь старуха ворчит! Как у ней язык не заболит? – удивилась Настенька.
– С утра до вечера, как заведённые гусли, – подхватила Марфушечка. – Надоела мужу, надоела всем, хоть со двора беги! Ну и скандалистка!
– Старик не вызывает у меня уважения даже в силу своего преклонного возраста, – печально вздохнула Марья Моревна. – Уставая, женщины становятся сварливыми и агрессивными, что не всегда сможет выдержать даже самый стойкий мужчина.
– Неужели старуха рыбака всегда была такой? – потрясенный рассказами, испытывая жалость к старым женщинам, спросил Иван.
– Нет, она была девушкой весёлой, пока замуж не вышла. С годами состарилась и утратила былую красоту. А мир её сузился до землянки.
– Живя всю жизнь в землянке без особых удобств, действительно волей-неволей озвереешь, – подыграл бабулям Иван и вопросительно посмотрел им в глаза, определяя их настроение.
Когда-то старик и старуха были молодыми, любили друг друга. Она была молода, а молодость уже сама по себе приятна. Вот они вырыли землянку. Мечтали со временем обзавестись другими вещами, построить дом, но не сбылось. Он рыбачил, а она пряла пряжу. 30 лет и 3 года они прожили в нищете, и ничего не менялось. Старик даже и не стремился обеспечить достойное существование себе и своей старухе. Даже рыбу за это время ловить толком не научился. Невод порванный был, поэтому часто оказывался пустым. И его это устраивало. Зачем ему напрягаться, когда у него жена пряжу прядёт? На хлеб хватит. При этом он спокойно ходил на рыбалку, занимался своими делами, ничем другим не был обременён. И тридцать три года она терпела, ничего ему не говорила, только ждала, что всё изменится. Потому что старик обещал, что и дом построит, и мебель сделает, и новое корыто выстругает. А на старости лет старуха поняла, что ничего уже не сбудется. Стал портиться характер.
– Зачем ему стараться? Старик был человеком, который живёт по принципу: и так всё устраивает. Жить есть где, покушать тоже. Да и старуху, видимо, такая жизнь устраивала, а иначе бы она и без рыбки старика могла попинать, чтобы тот наконец-то занялся мужской работой, хотя бы починкой избы.
– Ты вот спрашиваешь, откуда появляется строптивость, злость, сварливость. Вот тебе и пример, – довольно холодно и почти грубо сказала Наина. – Такая жизнь испортит даже ангельский характер. Не удивляюсь, что она сделалась вздорной и не умеющей соизмерять желания и реальные потребности. Когда у человека вечно нет средств, а потом внезапно они появляются, он сам не знает, что ему нужно в первую очередь, а что – в последнюю.
– Склочницей она стала от жизни такой. Вспомните Емелю дурачка, Иванушку дурака, которые предпочитали лежать на печи и ждать везения в виде то щуки, то жар-птицы. Тут любая женщина за это время может из веселой девушки превратиться в мегеру! – объяснила Варвара Краса.
– Старухин характер – злой и сварливый – вполне понятен. Жить в ветхой землянке с мужем, который только и умеет, что, закинув сеть, ждать улова, то ещё удовольствие, – добавила Марфушка.
– У этой несчастной женщины даже корыто было, видимо, то, что она из родительского дома принесла. Тоже 33 года служило, не мудрено, что прохудилось. Даже постирать его одежонку не могла нормально, потому что корыто дырявое, – недружелюбно отозвалась Мария.
– Ведь, по сути, эта старуха со своим стариком ничего хорошего в жизни не видела, всё делала сама для существования, – сдержанно отозвался чей-то строгий голос.
– И вот однажды старику не слыхано повезло: поймал он золотую рыбку, – Елена Прекрасная дополнила картину. – И вместо того, чтобы жизнь немножко улучшить, просто отпустил её!
– Дурак, даже хороший улов не попросил, – ехидно заметила Бабариха.
– Почему? – заинтересовался Иван
– Просто напрягаться старик не хотел. Почему? Да потому что любые изменения в его жизни повлекли бы за собой труд. И хороший улов, и своя артель, ей управлять надо грамотно… И за домом надо следить, он мужской руки требует, – покачала головой Алёнушка, вспомнив, что Иванушка так и не убрал свои инструменты, обещав отремонтировать избушку.
– Лень помешала. И невод-то он закидывал лениво, пустым вытягивал. Прожила с ним – как под забором выспалась. Борода до колена, а во дворе ни полена, – рассмеялась Наина.
– Старик сам не хотел трудиться. Лентяй. Сам починил бы и корыто, и избу. Но его всё устраивало, – поддержала Наину бабусечка Марфушечка. – Вот и стала сварливая, проклятая бабка, а так бы сам старик всё починил – и бабка была довольная и ласковая.
– Так что-о-о его, в принципе, всё устраивало в этой жизни, и вылезать из нищеты он не хотел. А старуха, узнав о случившемся, начала его хоть как-то направлять и решила взять всё в свои руки: мол, иди и снова попробуй, иди и сделай нашу жизнь лучше, – печально сказала Царевна Лягушка, понимая, что мужчины не любят ничего в жизни менять, надеясь только на магию, как её Иван царевич.
– Если она такая сварливая и житья не даёт, почему он не ушёл от неё? – поинтересовался Иван.
– Он прожил с ней всю свою здравую жизнь, и была бы она плохая – он бы ушёл, – усмехнулась старуха Ткачиха.
– А кто бы ему стал еду готовить, бельё стирать? – спросила Марья Моревна. – Старуха хоть и бранчливая, но от привычного комфорта на старости лет трудно отказываться, да и землянка одна на двоих.
– Старуху тоже понять можно, почему такой стала. Старик был таким плохим рыбаком, что ему не хватало рыбы на продажу. А раз нет денег, то не то что дом построить, даже нормальное корыто купить не на что. Поэтому она требовала от старика, чтобы он как-то постарался удачу в их сторону повернуть. Раз он не сумел от золотой рыбки получить необходимое, то это говорит о том, что мужчина плохо справлялся со своими обязанностями, а не то, что жена плохая. Тут и у святой женщины характер испортится, – поправила своё платье Царевна Несмеяна и потрогала на голове свой кокошник, словно проверяла, на месте ли он, не испарился ли случайно.
– У каждого своя правда, и порой мы не можем понять друг друга из-за того, что смотрим на ситуацию только со своей стороны и не видим общей картины, – назидательно заметила Елена Премудрая. – Запомни, Ванюша, злость – это ответная реакция на боль и предательство, на обман и насилие. Так что, если видишь злую женщину – в этом всегда виноват мужчина, который её обидел.
– Спасибо. Буду знать, что мы сами создаём для себя сварливых, злых жен.
– Знаешь, чем сказка отличается от были?
– Нет, – сознался Иван.
– Сказка – это красивый конец, а что после делается – скрыто за семью печатями. А быль – это когда сначала плохо, а потом как в сказке, но всегда ты знаешь, чем дело кончится. Либо останешься у разбитого корыта, либо в любви и согласии доживёшь до старости.
– Лучше, Ванюшенька, сходи-ка ты к Яге. Вот уж кто обижен на весь белый свет, потому и жестокой стала – от людской злобы.
– Спасибо, бабулечки-красотулечки, за ваши откровения.
Дорога к избушке Бабы Яги оказалась, как всегда, длинной. Через несколько минут деревья расступились, и он вышел к небольшому озеру. Солнце уже высушило росу, порывами налетал тёплый ветер, в воздухе сладко пахло травами. Под шум листвы и робкое пение птиц он дошёл до старой покосившейся избушки, которая отличалась от всех деревенских домов явной заброшенностью и упадком. Было в ней что-то, вызывающее тревогу и давно позабытый детский страх. Вокруг не видать ни души человеческой. Трава около домика была когда-то давно выкошена и уже успела прорасти молодой зеленью. Сама избушка была приподнята над землёй, опиралась на пни двух бывших деревьев. Небольшие подслеповатые окна одиноко смотрели на тропинку. Казалось, что тёмные провалы окошек подозрительно наблюдают за ним.
Что-то насторожило Ягу. Поднялась, покряхтывая, и через окошко цепко вперилась взглядом в подворье. Лицо напряглось, а в глазах появилось нечто хищное и жёсткое. Уверенность вдруг сменилась беспокойством. Стало страшно. Сердце громко стучало где-то под горлом. На цыпочках, пружинистой, почти невесомой походкой скользнула в сени, при этом дверь даже не скрипнула. Приоткрыв щёлку во двор, несколько минут втягивала в себя воздух и наконец учуяла. Хищная улыбка в свете полуденного солнца показывала решимость и предвкушение охоты. Иван передёрнул плечами от плохих мыслей, зная, что не должна она его съесть без приглашения в избу.
– Избушка, избушка! – обратился Иван. – Повернись к лесу задом, а ко мне передом.
– Не повернусь, – пробурчала избушка.
– Пожалуйста!
– И не проси, ни за что не повернусь.
– Бабусенька Ягусенька, пожалуйста, пусть избушка ко мне передом повернётся, а к лесу задом.
– Ни за что!
– Ягусенька, я же в гости пришёл к тебе. Ты бы чаем меня напоила, сказку рассказала, а я бы новости сообщил.
– Я тебя, добрый молодец, не приглашала в гости, так что иди своей дорогой. «Помой, покорми и спать уложи», – заворчала Яга, – Помою, да и съем тебя на ужин!
– Ягусенька, неужели ты так гостей встречаешь?! На тебя, бабулечка-красотулечка, это совсем не похоже. Не злая ты, бабусенька! Просто одна ты живёшь в глухом лесу.
– Что тебе нужно? – хмуро спросила Яга, когда Иван постучал в окошечко.
– Впусти меня, Ягусечка. Ты же знаешь, что гостей нужно привечать. Я буду тебе помогать. Не сердись, Ягусенька, душа у тебя светлая, чтобы сердиться, – попросил он.
– Ты мне уже помог, – усмехнулась Яга. – Иди-ка лучше своей дорогой!
– Избушка, избушка, пожалуйста, повернись ко мне передом, а к лесу задом!
– Ты упрямый, Иван! Вот сейчас как выскочу и в печь посажу, будешь мешать мне отдыхать!
– Бабулечка, я тебе подарок принес!
– Ну, если подарок, то хорошо. Давненько мне подарочки не дарили…
– Спасибо, Ягусенька, за тёплый приём.
– Проходи, мил человек. Проходи, Ванечка, золотце ты моё!
Вошёл Иван в избушку. Светлый угол печки, занавески, отгораживающие кухню. Посередине стол с лавками. А вот икон не было. Зачем они хозяйке междумирья? Но было чисто и опрятно. Яга любила порядок. Пол тщательно вымыт, стены побелены, под потолком висят вязанки с луком и чесноком, а вокруг печки – небольшие веники сушёного разнотравья.
– Доброго дня, хозяюшка!
Баба Яга сделала вид, что ничего не слышит, и продолжала себе полёживать с выражением безмятежности на лице. Постоял Иван у порога, не дождавшись приглашения, присел на скамеечку. Некоторое время посидели молча. Иван осторожно поглядывал на Ягу. Такой тип деревенского жителя был ему знаком. Возраст определить было уже практически невозможно. Худое, изрезанное глубокими морщинами лицо напоминало кору дерева, крючковатый с горбинкой нос. Глубоко посаженные глаза смотрели на Ивана изучающе, тонкий рот кривился в усмешке.
– Ну что, оценил? Хватит на меня пялиться!
Яга встала и начала накрывать на стол, ворча при этом. Наполнила чайник и поставила на печь.
– Зачем пришёл? Отколь идёшь и куда путь держишь?
– К тебе, Ягусенька, да с подарочком. Посидеть, чай попить, твою историю услышать. А иду от бабулек из деревни, они сказали, что жизнь тебя сильно потрепала. Хочу узнать, что заставило тебя стать такой нелюдимкой.
Она перестала улыбаться и села за стол. Вздохнула тяжко:
– Я ведь ведьма. Баба Яга костяная нога! Слышал, как люди меня обзывают? Вся деревня меня старой ведьмой считает.
– Так ты добрая ведьма. Расскажи про свою жизнь. Пожалуйста, поговори со мной, облегчи душу.
– Я у них во всём виноватая. А народ разбираться не стал: им нужен кто-то виноватый, – Яга брови подняла, злобно усмехнулась. – Вот и пошли все языками чесать! А мне что? Я уже старая. Никто ко мне не ходит, боятся. А мне и спокойнее, лишний раз не полезут. А в деревне на одном конце скажешь, а на другом уже слышно. Как будто ты не знаешь, – покачала она головой.
– Да не ворчи ты. До сих пор на всех обижаешься? Ну перестань!
Они сидели, пили чай. Яга вспоминала молодые годы. Кот Баюн, пристроившийся на окне, внимательно следил за каждым жестом гостя. Яркие образы далёкого прошлого нахлынули волной. Она, юная и лёгкая, как ветер, напевает что-то весёлое и собирает цветы на лугу возле леса. Солнце прогрело землю, и босым ногам приятно в тёплой траве…
– Давно это было… – начала Яга. – Девкой младой я ещё тогда была. Красивая, глазки голубые, губки алые, коса в руку толщиной. Все мною любовались, когда по улице шла, хвалили. Гордилась собой, красой своей. Ну, думала, обживусь, подругами обзаведусь! Но не так всё пошло с самого начала… Тогда про меня слухи разные поползли: мол, колдунья она, обходите её дом стороной и не вздумайте смотреть в глаза, иначе Яга мысли свои чёрные в голову вашу поселит и смерть призовёт.
– Откуда взялись эти слухи?
– Зависть, наверное, – прошептала тихо Яга. – Оскорбления, которые были мне невыносимы, я слышала каждый раз, когда проходила мимо, но терпела.
– Жутко было?
– Не то слово! Всякой всячины обо мне говорили, пугающей, зловещей.
– Выходит, это не жизнь несправедливая, непредсказуемая, а человек такой злой, что, оказывается, может другому хорошему человеку всё так испортить!
Людей она начала сторониться, о себе ничего не рассказывала, стала жить уединённо. А тайны, как известно, возбуждают любопытство, порождают сплетни и домысли. И вскоре по деревне поползли новые слухи, что бежала она из города от несчастной любви, прихватив с собой драгоценности богатого любовника. Вот и спряталась, дескать, с ними в глухой деревне. Хоть и неприятно ей было всё это слушать, а тут уж ничего не поделаешь, бесполезно отказываться: людская молва ничего не утаит да ещё и сверху прибавит – попробуй, докажи, что не так. Ягусенька же как будто всему миру за свою обиду отомстить хотела. Да разве этим отомстишь? Только мнение о себе ещё хуже оставила. Её дом сожгли, когда увидели в нём злую старуху. Ей ничего не осталось, ничего. Её боялись. Никто уже не помнил, что живущая в развалившейся лачуге скрюченная и седовласая женщина – на самом деле молодая и красивая девушка, однажды попавшая под злые сплетни деревенских. Никто не помнил этого, кроме неё самой. Она стала никому не нужна в этой деревне, стране, в этом мире. Её прекрасный облик забрала обида, ненависть. Обида на людей крепко засела в ней. Винит всех. Стала сгорбленной и измученной. Каждый день сидела на скамейке, склонившись над своими мыслями, и слёзы неумолимо текли по её щекам.
– Никого у меня нет, я одна-одинёшенька.
– Как так, никого? У тебя есть друг сердечный Змей Горыныч, Кощей Бессмертный…
– Эх, они тоже несчастные от злых наветов. Как только со мной стали дружить и мне помогать, сразу и о них поползли по деревне слухи да сплетни разные. Тут невольно станешь злым… – Яга замолчала и стала сердито сопеть. Видимо, вспомнила прошлые обиды.
Если людям кто-то не нравился, они создавали человеку такую репутацию, что спастись можно было только «бегством», т.е. переездом. Вот Яге и пришлось уехать: не захотела она жить среди людей, которые так легко в ложь верили да сплетни распускали. Оказывается, для того, чтобы людям не понравиться, совершенно не обязательно было совершить что-то предосудительное, часто для этого достаточно было стать в чём-то успешнее и талантливее, красивее. Так и жили – ненависть передавалась от родителей к детям и т.д. Жила Яга молча, ненависть принимала равнодушно, но сейчас её боль рвалась наружу, хотелось освободиться от несправедливости. Но сил не хватало…
– Сколько прошло времени, я не понимала уже, – с горечью рассказывала Баба Яга. – Для меня всё было как в дурмане. Я ела и спала, перестав убираться в доме. Даже расческу потеряла и начала прятать волосы-колтуны, повязывая на голову платочек. Я просто лежала на кровати и смотрела равнодушным взглядом в потолок. С тоской глядела в окно, зевала и собиралась с мыслями и духом. Мне стало трудно общаться с людьми и близкими, знакомыми. Не испытывала чувств, эмоций. Обиды даже не было большой, просто горечь. А потом ушла в лес.
Баба Яга стала владеть целым иным миром, напрямую контактируя с миром живых. Её власть распространялась везде, куда только проникал обжигающий холод обиды, ненависти, сковывающий движения любого человека. Она теперь стала хозяйкой древнего леса, хранительницей междумирья, её окружали верные помощники, но ей чего-то не хватало. В душе у неё были лишь пустота и холод. Ничто не могло заполнить эту боль, обиду в её сердце. Были у неё магические артефакты, вроде клубочка, блюдца с наливным яблоком и других аналогичных вещей, необходимых главным героям для прохождения сказочного квеста.
– А жители…
– Ну, всё как обычно. Не разобрались, не услышали, обвинили невиновного…
– Дело уже прошлое, чего кости-то перемывать тем, кого теперь нет? – ему показалось, что она видит его насквозь…
– А ведь и правда! Остались только царевны, царицы, но и они уже старые. А глупости люди болтают из-за того, что сами не очень умны, иногда от зависти, иногда от злобы. Много ещё в жизни тебе людей встретится, которые обидят, но ты на них зла не держи и обиды не копи, – Баба Яга весело подмигивает Ивану.
Она остановилась у зеркала. Взгляд выхватил сгорбленный силуэт. Тёмный платок, потерявший от времени первичную окраску, скрывал седые редкие волосы. Морщинистая жёлтая кожа лица, пергаментом обтянувшая скулы, была разорвана линией рта, давно потерявшего припухлость губ. Глаза выцветшие. Кровь уже не грела одряхлевшее тело, и даже в эту тёплую пору старуха укутывалась в две шерстяные кофты и толстый махровый халат.
– Ягушечка, за разговорами, я забыл про подарочек. Вот зеркальце волшебное. Если скажешь заветные слова: «Зеркало моё скажи, ну, а лучше – покажи…» – оно тотчас это покажет.
Яга долго смотрела на подарок и любовалась изображёнными на оправе диковинными птицами и животными. Держа в руках зеркальце, она вдруг преобразилась. Куда подевались её дряхлость и немощь?! Стала чувствовать силу молодую.
– Спасибо тебе за этот замечательный подарок. Отогрел ты душу мою внучок Ванюшечка!
Глянула Баба Яга в зеркало и увидела себя такой красоты неописуемой, что хоть целый свет изойди, а другой подобной не сыщешь! С каждым любованием она становилась моложе на целый год.
– Это же я! Точно? Я? Да? Это не сон! – она рассматривала себя, увидав изящную фигурку. – Сон-сон-сон! Счастье-то какое!
– Это не сон, Ягусенька! Это твоя душа – та, которую не видят окружающие.
– Спасибо, Ванечка, за твоё чуткое сердце к бедам чужим! – Баба Яга улыбнулась и погладила его по голове, глядя на Ивана так, как на него смотрела только родная бабушка.
Он засмущался, опустил взгляд в чашку. Но вдруг какое-то тепло внутри расплылось по всему телу, и ему стало уютно и радостно. Он почувствовал, что эта Яга становится для него близким человеком, а то, что она злоблива, было уже не важно. Душа-то не очерствела за тысячелетие! Очень захотелось с ней быть, разговаривать, помогать…
Начал было читать рассказ, но запутался в именах и сюжете, потерял нить рассказа прекратил чтение.
Это не рассказ, а рождественская сказочка. Если выбросить первую часть, где Иванушка дурачок болтает с деревенскими старушками, а оставить только встречу с бабой Ягой, то даже можно попытаться дочитать до конца. Вот и Иван Царевич находит свою половину -100О-летнюю Ягусеньку, оценив не её избушку, а ДУШУ!!! Актуальненько? Или скорее аллюзия на браки некоторых наших Иванушек – современников вроде однофамильца великого певца или… Лучше не продолжать.