За синей чертой горизонта

№ 2025 / 19, 16.05.2025, автор: Снежана КУЗНЕЦОВА

16 мая исполнилось десять лет, как ушёл из жизни мой отец, поэт, писатель, журналист Анатолий Фёдорович Суздальцев (1939–2015). Более сорока лет он работал в журналистике в Магаданской области. Стихи папы публиковались в толстых журналах, в коллективных сборниках, в разные годы выходивших в Кемерово, Томске, Магадане, Москве и Санкт-Петербурге. Выходили книги стихов «Далёкого детства река», «Прибавление света», повести «Красное яблоко на белой скатерти», книга избранных стихов и рассказов «Лебединый лёт».

Он был женат на Валентине Ивановне Григорьевой (Суздальцевой), с которой прожил 50 лет. Отец троих дочерей.

Возможно, поэтому, живя в глубинке, он не стал так известен, как московские поэты. Хотя в молодости очень активно участвовал в литературной жизни Сибири, посещал литературные семинары. Зачем он отправился на Север с молодой женой и со мной, трёхлетней дочкой?

 

 

Меня спрашивали люди, говоря по-магадански, «с материка», почему я родилась в Новосибирске, но большую часть своей жизни провела на Севере, в Магаданской области, на Колыме и Чукотке? «Твои родители – военные? Или они ехали заработать?», – спрашивали они, полагая, что добровольно или без серьёзных, на их взгляд, оснований никто туда не поедет. Вот как отвечал мой отец о своей в поэме «Далёкого детства река»:

 

Не надо нам южных красот,

Иные красоты мы ценим.

Тугой, словно лук, горизонт

На Север желанный нацелен.

 

Тогда, предаваясь мечтам,

С друзьями считали резонно,

Что жизнь настоящая там –

За синей чертой горизонта.

 

Я помню: промытый грозой,

Столь близкий, и ясный, и резкий,

Меня поманил горизонт

К земле этой гиперборейской.

 

Это были юношеские мечты. Но были и другие, более серьёзные причины. Дядя моего отца, Матвей Тихонович Скибо, был в Новосибирске крупным региональным экономистом, в 1938 году расстрелян как «враг народа». На его семью, семью моей бабушки и её детей падала тень «семьи врагов народа». Формулировка «15 лет без права переписки» давала надежду что-то узнать о его судьбе. Работая в Магаданской области журналистом, отец использовал все доступные источники о лагерной Колыме. К сожалению, о судьбе дяди он узнал только в 90-е, когда открылись архивы. Реабилитирован Матвей Тихонович в 90-х годах по отсутствию состава преступления.

Сочувствие и неподдельный интерес отца к незаконно осужденным, прежде всего поэтам, литераторам, привела в итоге к созданию в 2011 году «Полюса лютости», сборника стихов репрессированных поэтов. Он был составлен совместно с Иваном Александровичем Паникаровым, руководителем основанного им в Ягодном Магаданской области Общества незаконно репрессированных. За этот сборник отец и И.А. Паникаров в 2011 году стали лауреатами премии Правительства Российской Федерации в области культуры за 2011 год. Это была первая и единственная премия такого уровня в Магаданской области.

 

 

Вот такое интервью по поводу создания сборника отец дал Магаданскому радио (пунктуация моя):

«– К этой теме я исподволь шёл десятки лет. Ведь вся наша литература оказалась так или иначе репрессированной в прошлом веке. Мало было таких поэтов благополучных. Я встречался с замечательным поэтом Ярославом Смеляковым, – а он сидел, три срока. Он вёл поэтический семинар в Кемерове. Я встречался с Виктором Боковым, – а он сидел. Виктор Боков вёл поэтический семинар в Томске. Я встречался с Борисом Лозовым – он вместе с Ярославом Смеляковым вёл семинар, – он сидел на Колыме. Но к великому сожалению, я об этом не знал. Многие другие поэты, с которыми мне доводилось встречаться, были незаконно репрессированы. Вот Давид Лифшиц в Томске, оказалось, был осуждён за космополитизм. Человек просидел 15 лет, так и не понял, за что же его посадили. За то, что Сталина не восхвалял в своих стихах, или за то, что не всегда писал ура-патриотические вещи. Демант, я его хорошо знал в Ягодном (Петер Демант. «Зекамерон  XX века»), он к нам заходил в редакцию, когда я работал в ней ответственным секретарём. Я не так часто с ним говорил, и говорили о книгах. Доводилось встречаться с другими, правда уже шла непосредственная подготовка этой книги. Встречался с Галиной Воронской, которая публиковалась под псевдонимом Галина Нурмина, это дочь Воронского, руководителя знаменитой группы «Перевал», а с этой группой расстреляли Бориса Пильняка, Исаака Бабеля, репрессировали многих-многих других. А в конце концов, и его самого, Александра Воронского, хотя он считался сильным большевиком с революционным и послереволюционным стажем. Я видел картину в квартире Воронской Галины Александровны, там Сталин сидит, Горький, Крупская, Воронский Александр Константинович. Они обсуждают проект первого советского «толстого» журнала «Красная новь». Он был хорошо знаком и с Лениным, часто общался с ним, и со Сталиным, и с другими. Вот такая судьба была. А потом, когда его арестовали, жену его отправили в так называемый «Алжир», Акмолинский лагерь жён изменников Родины, а дочь его, Галину Александровну, отправили на Колыму, в Эльген на лесоповал. Здесь же родилась и её дочь Татьяна Исаева. Позже она сюда приезжала, встречалась в Магадане с Бирюковым, а потом она приехала на неделю или полторы в Ягодное, она жила в моей квартире. С ней мы часто говорили. Вот такая судьба, понимаете? Александр Воронский, дочь его Галина, внучка Татьяна. Сейчас Татьяна Ивановна занимается в Москве изданием книг, журналов бывших политзаключенных, насколько я знаю. Она приближена к Семёну Виленскому, тому человеку, который выпустил «Доднесь тяготеет» (воспоминания узниц сталинских лагерей, – Ред.), выпускает журнал «Воля», большую антологию стихов политзаключенных. С Виленским она очень тесно сотрудничала. Я не знаю, как дела обстоят сейчас. Но вот Татьяна Ивановна Исаева этим занималась основательно. Так получилось, что часто я встречался с бывшими политзаключенными, и литераторами, и не литераторами. Здесь же даже директорами приисков были бывшие заключённые, скажем, Василий Васильевич Позывной на Штурмовом, директор прииска Пятилетка Выгон едва не был расстрелян. О нём рассказывает Шаламов. Выгон был на Серпантинке. То есть сама действительность колымская в 60-х годах, когда я сюда приехал, в 70-х, была такова, что мы на каждом шагу встречались с бывшими политзаключенными, и не только. Некоторые сидели и по бытовым статьям, но, тем не менее, были и руководителями предприятий. …

– Давайте вернёмся к стихам политзаключенных, которые вошли в сборник. Как вы их добывали?

– По-разному. Одна из поэтесс, с которой я познакомился, когда прибыл на Колыму, была Виктория Юльевна Гольдовская. Виктория Юльевна работала на радио тогда, и вот она приняла к печати мои стихи, и мы с ней встретились у неё дома, и она читала стихи, написанные, видимо, уже позже того, как она вышла на свободу, а часть была написана и там, где она сидела. Вот я имел в виду, что непременно надо пошире опубликовать стихи Виктории  Юльевны, потому что это замечательная поэтесса, и если бы она раньше была опубликована, в полном или почти полном объёме, то она, конечно, стала бы одной их самых известных или известнейших в России поэтесс. Я рассказывал в предисловии, что был изумлён, когда Александр Бирюков опубликовал в газете Магаданский комсомолец её «Бармалея», это очень отчаянный человек, Бирюков, он за это мог серьёзно поплатиться, потому что такие вещи тогда не публиковали. Очень много тогда сделал для того, чтобы её произведения были опубликованы и Анатолий Пчёлкин, я имею в виду «Ветку стланника». К сожалению, эта книга была издана уже после того, как она ушла из жизни. Позже я прочитал её стихи в книге, много позже, конечно, в книге Бирюкова, где под одной обложкой опубликованы произведения двух литераторов, я имею в виду «Дело о литературном салоне». Там «Ветка чёрная ольхи», её стихи, которые появились в печати благодаря усилиям Бирюкова, он много лет с ней переписывался. А я общался довольно много с Бирюковым, и с Пчёлкиным. Вот с Бирюковым, кстати говоря, мы хотели совместно издавать этот сборник. Когда мы решили с Иваном Александровичем «Полюс лютости» издать, то обратились, прежде всего, к Александру Михайловичу. Я специально ездил в Магадан из Ягодного, чтобы обсудить с ним круг авторов, концепцию этой книги. То есть разговоры мы с ним вели, но он видимо был серьёзно занят другими проектами, поэтому не хотел отвлекаться. Но сохранилась у меня переписка, я долгое время верил, что нам удастся вместе с ним, совместно всё это выпустить.

Книги у меня были и есть. Дело в том, что когда была хрущёвская оттепель, стали чуть-чуть публиковать поэтов, которые пострадали. Вот, скажем, ещё в 63 году выпущен был сборник Бориса Ручьёва, и там опубликованы стихи многие, написанные здесь, на Северной земле, он здесь сидел в районе Оймякона, а потом в Сусуманском районе даже после освобождения работал. Был опубликован сборник Алдан-Семёнова «Метели солнца», был у меня сборник в то время Анатолия Жигулина «Полярные цветы», он издан, по-моему, в 65 году. Но когда я собирался ехать сюда на Колыму, я прочитал вдруг «Летели гуси на Усть-Омчуг…», для меня это как музыка прозвучало, потому что я в Усть-Омчуг и собирался ехать. Я имею в виду – какие-то стихи, конечно, известные, в списках стихи ходили – Ярослава Васильевича Смелякова, и Виктора Бокова, и других поэтов, они мне были известны, а в основном их начали печатать где-то в конце 80-х годов».

 

К сожалению, на этом интервью обрывается. Прислала мне его Евгения Ильенкова, радиожурналист, главный редактор радио ГТРВК.

Книга «Полюс Лютости» получилась, несмотря на мрачность темы, светлой и жизнеутверждающей. Хочется провести параллель с книгой Виктора Франкла, австрийского психотерапевта, прошедшего через три заключения в фашистских концлагерях, и не только выжившего, но и выстрадавшего главную мысль: человек может выстоять благодаря стремлению к смыслу. В предисловии к книге отец приводит слова Достоевского о живительной силе красоты, слова Пушкина: «Поэзия как ангел-утешитель спасла меня и я воскрес душой», Эмиля Золя: «Вне поэзии нет спасения». И сейчас нам как воздух нужна поэзия. Опыт выстоявших, выживших поэтов очень важен в наше тревожное время.

Думаю, что книга «Полюс лютости ждёт своего переиздания».