ЗАБЫТЫЕ ШТЫКИ

Арабески и истории

№ 2022 / 45, 24.11.2022, автор: Игорь ТЕРЕХОВ (г. НАЛЬЧИК)
Игорь ТЕРЕХОВ

Как хорошо быть клоуном

Когда меня в детстве спрашивали: «Игорёк, кем ты хочешь быть?», я, не задумываясь, отвечал: «Клоуном!». Взрослые улыбались, гладили меня по голове, одобрительно хлопали по плечу, какой, мол, весёлый мальчик растёт. Одна мама хваталась за голову: у всех дети как дети, хотят быть врачами, инженерами, учёными, а этот – изверг, – хочет быть ковёрным!

А я совершенно не понимал тревоги маменьки! Это же так прекрасно – ходить растрёпанным, в рыжем парике, с красным носом, в каком-то немыслимом пиджаке, огромных туфлях и, смеша людей, говорить им правду. Правду и только правду! Ничего кроме правды! И пусть кто-то посчитает её глупостью, кто-то чепухой (рениксой!), кто-то лишь криво улыбнется, зато многие засмеются, будут долго аплодировать, а потом пересказывать твою шутку знакомым.

Вспомнил об этом недавно случайно, когда в Нальчике открывали ретроспективную выставку моего друга народного художника Кабардино-Балкарии Андрея Колкутина. Тогда, выступая на вернисаже, я отметил, что его последний большой цикл «Цирк» навеян не столько конкретными впечатлениями от выступлений клоунов, эквилибристов, жонглёров и прочих артистов манежа, сколько авторскими впечатлениями от работ Пикассо, фильмов Феллини, Бергмана и соответствующими рефлексиями.

«Если представить размещённые в последнем зале работы художника в виде элементов некоей мозаики, то мы получим картину его внутреннего мира. Мира живописца, наблюдающего за окружающей его действительностью через маску циркача, мудреца, скрывающегося за маской простака», – сказал я тогда.

Поняли меня собравшиеся, не поняли, точно не знаю, но что аплодировали долго – это могу засвидетельствовать. А для себя понял тогда главное: мы потому так долго дружим с художником, что оба не боимся показаться смешными и нелепыми в этом жестоком и злом взрослом мире.

 

Родственная душа

 На Искоже, окраинном районе Нальчика, ко мне подошёл пьяный мужичок, по виду типичный бич, и попросил денег: «Дай сотку бывшему фээсбэшнику, бравшему Кабул».

Я дал ему денег, п.ч. сам иногда подшофе люблю рассказывать, что у нас с пацанами «дембельской работой» было освобождение Сайгона. А замечательный писатель Виктор Викторович Конецкий в аналогичных ситуациях вспоминал, как «брал с одним пистолетом Белград».

И только спустя какое-то время до меня дошло, что Кабул никто никогда не брал, наши штурмовали только дворец Амина, и тогда была «контора», а не ФСБ, и слова «спецназ» тогда не знали, были группы «Каскад», «Вымпел», «А».

И всё-таки нельзя сказать, что этот миляга меня развёл как лоха, нет, он встретил родственную душу, и эта душа откликнулась на его просьбу.

 

Годы чужой жизни

Когда объявили имя нового лауреата Нобелевской премии по литературе Анни Эрно, как обычно стал перелистывать свои огромные стопки «Иностранной литературы» (за сорок лет!) и не нашёл ни одной её публикации. Тогда в очередной раз подумал о том, что правильно сделал, что в последние годы прекратил подписываться на этот журнал, отражающий интересы и возможности редакции, но никак не мировой литературный процесс. Полез в Интернет, оказалось, что довольно много книг А.Эрно издано на русском языке. Заказал в интернет-магазине две из них – «Годы» и «Обыкновенная страсть», вскоре их прислали.

И вот прочитан роман «Годы» А.Эрно, и уже можно поделиться некоторыми впечатлениями. Автор короткими импрессионистскими пассажами почти на трёхстах страницах описывает страну и себя за «свой век», где-то от начала 40-х годов прошлого столетия до первого десятилетия века текущего. Вот как сама писательница объясняет в книге свой замысел:

«Это не будет старательным припоминанием, обычно практикуемым для связного пересказа жизни, для объяснения себя. Она будет заглядывать внутрь себя только затем, чтобы увидеть там отражение мира, память и образный строй прожитых этим миром дней, улавливать изменения в мыслях, верованиях и чувствах, метаморфозы людей и главного героя, которые знакомы ей…».

Наверно это удалось писательнице, поскольку роман увенчан двумя французскими литературными премиями – М.Дюрас и Ф.Мориака.

Мне же, как записному русскому читателю и младшему современнику писательницы, показалось до обидного малым упоминания русского контекста в романе. Есть Горби, Ельцин, Солженицын, но нет Победы в войне с фашизмом, смерти Сталина, ХХ партсъезда, полёта Гагарина и прочих важных вех нашей жизни. Впрочем, как говорил один мой приятель: «Если такой умный, напиши свой роман о той же эпохе».

Как бы там ни было, книгу прочёл с большим интересом, отметил высокий уровень профессионального мастерства как писательницы, так переводчика романа на русский язык Аллы Беляк. Однако подумал, будет ли интересен этот роман моей жене (младше меня на 15 лет), дочери (младше на 25 лет), внучке, которой на днях исполнилось шестнадцать и которая продолжает семейную традицию запойного чтения, и не смог однозначно ответить на этот вопрос, поскольку для них абсолютное большинство событий и имён, упоминаемых в интеллектуальной хронике Анни Эрно, являются настоящей terra incognita.

 

Забытые штыки

Мой товарищ известный поэт Аркадий Кайданов часто вспоминал, как старый наш литературный наставник Михаил Иванович Добрынин при встречах в городе постоянно спрашивал: «В отпуске был?». Сколько раз на неделе встретит, столько раз и спросит. Мы тогда по-доброму смеялись над пожилым Добрыниным, считая, что тот уже вступил в пору старческой забывчивости.

И только сейчас, когда сам достиг возраста тогдашнего Добрынина, понял, что для него это был важный, можно сказать, экзистенциальный вопрос. Михаил Иванович был профессиональным военным педагогом, участником Великой Отечественной войны, полковником в отставке, раньше преподавал в суворовском училище, потом на военной кафедре местного университета. Заочно закончил Литинститут, выпустил несколько книг рассказов и повесть о жизни суворовцев.

В то время, когда я с ним познакомился, Михаил Иванович был уже в отставке, работал в республиканской газете литсотрудником, руководил Литературным объединением, где мы – инженеры, рабочие, преподаватели, журналисты – получали азы (и буки, и веди, и глаголи!) писательской грамотности. Так вот, его вопрос об отпуске по сути был вопросом о свободе, о возможности не носить форму, не козырять старшим по званию, пить пиво у ларька, загорать на речке или просто сидеть целый день в библиотеке. Быть человеком и писателем, а не только винтиком дающей тебе средства к существованию профессиональной машины.

Вспомнил же я Добрынина, когда листал выпущенный к нынешнему столетию КБР республиканским Союзом журналистов справочник «Летописцы Кабардино-Балкарии». В нём есть справка обо мне и о моей жене, о многих моих товарищах, знакомых и коллегах, но нет заметок о целом пласте журналистов, с которыми мы дружили, выпивали, делились радостью и горем. Об ушедших и ещё живых товарищах по перу из «Кабардино-Балкарской правды» Аркадии Дмитриевиче Волосове, Михаиле Ивановиче Добрынине, Александре Михайловиче Шепелеве, Хасане Корнеевиче Карданове, Борисе Таукенове, Саше Шульгине, Людмиле Мирошниченко, Хадисе Мечиеве, Алексее Рехвиашвили, Ане Метелице. Не упоминаются мои друзья из других изданий – Борис Зумакулов из «Советской молодёжи», Римма Кумышева из «Северного Кавказа», Зарема Хадарцева из «Газеты Юга», Бекболат Жангоразов из РИА КБР и прочие. Можно, конечно, сказать (и успокоить себя этим!), что при последующих изданиях справочника все его недостатки будут исправлены. Но вспомнят ли в будущем журналистов былых времён – вопрос, как говорится, риторический!

 

Свобода как личное переживание

К свободе, как и к тюрьме, долго привыкаешь. Свобода – это возможность самому принимать судьбоносные для себя решения.

В молодости в стране провозглашённого всеобщего счастья тебя мучил вопрос о его сущности, мимолётности и переменчивости. Твои рабочие тетради тех лет пестрят сотнями определений счастья. А теперь тебя больше занимает проблема свободы.

Особенно в последние годы, когда ты наблюдаешь как молодые люди, едва ступившие на жизненную стезю, легко расстаются с личной свободой ради возможности ежедневно пользоваться кредитной карточкой, разъезжать по городу на навороченной иномарке, прислуживать за обедом начальству или получать мелкие преференции от финансовых воротил.

В стране провозглашённой свободы совершенно обесценилось то, за что мы боролись с тоталитаризмом.

 

Добрый совет

Дождливая осень. В квартире холодно – считается, юг, Северный Кавказ, – топить начинают только тогда, когда половина населения попадает с пневмонией в больницу или от безысходности записывается волонтёрами в зону проведения СВО. Ты же закутываешься в старый, оставшийся после мамы плед и читаешь современную русскую литературу. Помнишь, что «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?».

На этот раз читаешь роман «Скупщик непрожитого», написанный бывшим соотечественником, а ныне жителем города Парижа и преподавателем тамошнего ВУЗа. И только твоя целеустремленность и любовь к русскому слову заставляют дочитать до конца данный текст и прилагаемые к нему печатные пояснения и разъяснения. Нас не запугаешь малокровным сюжетом и постоянными ссылками на известных и малоизвестных деятелей культурки. Мы читали писателей Кабардино-Балкарии!

И только перевернув последнюю страницу, почувствуешь острое желание выпить. Просто какой-то нравственный императив заставит тебя налить граммов 200 водочки и наткнуть на вилку грибочек или килечку чтобы сразу закусить. И ты не станешь ему противоречить и кочевряжиться! Только вспомнишь бессмертную фразу бывшего начальника страны, уральского колдыря: «Граммов двести. Но не более!». И тут же незамедлительно выпьешь, как говорил уже другой специалист в данном вопросе, подлинный классик нашей литературы.

А после хорошей водочки всегда происходит просветление. И ты уже знаешь, что делать и можешь дать совет каждому. Так вот, если у вас есть приятель или сосед, который любит брать книги «чтоб почитать на ночь», а отдавать любит после многократного напоминания, так вот книга «Скупщик непрожитого» – это как раз для него! Дайте ему эту книгу, и он к вам больше никогда не придёт! И не благодарите меня! На моём месте так же поступил бы каждый бывший советский пионер, а ныне старый читатель и библиофил.

 

На Покрова

Виктории А.

Середина октября: падают каштаны, пожелтели листья на деревьях, но ещё радуют цветы на клумбах и в палисадниках. По утрам уже не прохладно, а реально холодно и темно. Отопление в квартире пока не включили. Когда читаю книги, набрасываю на плечи клетчатый плед. Кажусь себе старым ленинградцем-блокадником, вывезенным по Дороге жизни сюда, на Кавказ.

Сегодня с утра проверил компьютер: ни одного сообщения! А ещё год назад злился, когда по утрам будили корреспонденты с мест, сообщая о происшествиях минувшей ночи и спрашивая, в каком формате подавать ту или иную новость. Теперь же тишина, пенсия и запойное чтение.

Смотрю мобильник. Там поздравление с праздником Покрова Пресвятой Богородицы! Прислала старая приятельница, супруга моего товарища, преподаватель колледжа дизайна. И это стандартное пожелание мира, добра, любви и счастья сразу меняет настроение.

Если тебя вспоминает хотя бы один человек, значит, не всё так плохо на земле! А от осознания того, что тебя поздравили не дети и внуки, не родственники, не бывшие сослуживцы и не друзья-приятели, а якобы посторонний человек, становится ещё теплее. Свет христианского братства придаёт тебе силы и уверенности в будущем.

И тебе уже хочется обнять весь мир и сказать каждому, что всё будет хорошо! С праздником! Всем мира, добра, любви и счастья!

 

Но выцветает кровь…

Ведь как в жизни бывает? Регулярно покупаете книжки, складываете их штабелями на тумбочки книжных шкафов, подоконники, письменный стол, а потом – под настроение! – начинаете перебирать эти бумажные башни и вдруг находите ту книгу, которая станет вашей спутницей на неделю, месяц, а м.б. и на всю жизнь.

Так у меня было с книгой бывшей ленинградской поэтессы, а с постсоветских времён жительницы Иерусалима Елены Игнатовой «Тяжёлый свет». Если бы я был малообразованный варвар, то просто ручкой подчёркивал бы в книге все понравившиеся строки. Но поскольку я всё же худо-бедно образованный выходец из варварской страны, то просто переписал в свою тетрадь фрагменты её стихотворений.

Вот некоторые из них:

 

Я пустотой страницы много лет

бреду, как по пустыне в дни исхода…

 

Или вот:

 

И нить моей судьбы вплелась в судьбу державы,

оставив вкус железа на губах.

 

И в другом месте:

 

              … ночью светло от звёзд,

над сухомятью Руси персиянский рай.

 

А вот готовый эпиграф для моих записок:

 

                    … я льну к забытым,

тем вавилонским пятидесятым.

 

Мы с Игнатовой – люди одного поколения, она на год старше меня, и обоим уже за семьдесят. И самое поразительное, что мы могли пересекаться, когда я учился в Ленинградском университете, например, в «Сайгоне», Доме книги на Невском, в Эрмитаже или в Публичной библиотеке. И, наверно, пересекались. Но мы вращались тогда в совершенно разных плоскостях – я в математической среде, она – среди литераторов и диссидентов. И теперь, читая её стихи, путешествую по галереям памяти ушедших лет и мысленно благодарю за это прекрасного поэта.

 

Свойство гения

По дороге на казнь Андре Шенье и его друг поэт Руше говорили о Расине. «В свои последние минуты они беседовали о поэзии. Она была для них после дружбы, прекраснее всего на свете. Предметом их разговора и последнего восхищения был Расин. Они решили читать его стихи. Выбрали они первую сцену Андромахи», – пишет Пушкин в примечаниях к своему стихотворению «Андрей Шенье». В этом стихотворении проявляется гений Пушкина в чистом виде: освободители человечества казнят певца свободы!

Однако Б. Томашевский, осуществлявший академическое издание сочинений нашего гения, пишет об искажении Пушкиным исторического образа Шенье, бывшего крайне правым противником якобинцев. Это вообще свойство гения Пушкина: перестраивать исторические обстоятельства в художественную правду, превращать исторические факты в бриллианты русской словесности («Моцарт и Сальери», «Коран» и проч.).

Его гениальность проявляется и в способности предсказывать будущее. Вот он в одиночестве, в ссылке, в Михайловском в 1825 году отмечает День лицея. Пишет друзьям стихотворение «19 октября», в котором провидчески заявляет:

 

Запомните ж поэта предсказанье:

Промчится год, и с вами снова я,

Исполнится завет моих мечтаний;

Промчится год, и я явлюся к вам!

 

Через два месяца в Петербурге произойдёт восстание декабристов, о котором он ничего не мог знать, а в сентябре следующего года фельдъегерь доставит Пушкина в Москву к Николаю I, и после длительной беседы с новым государем поэт будет освобождён из-под надзора.

А вот как гений Пушкина проявляется в «Сцене из Фауста». Будучи знакомым только с первой частью гётевского «Фауста», Пушкин пишет сцену из современной ему жизни, помещает Фауста и Мефистофеля в свою эпоху, и эта поэтическая реплика русского гения ничем не уступает эпизодам второй части романа немецкого гения.

Академик М. Алексеев даже доказывал, что она послужила материалом для Гёте при написании финальных сцен романа. Так это было, или не совсем так, но Пушкин становится вровень с великим Гёте, и его пиеса не провисает на фоне шедевра мировой литературы!

 

Человек и хлеб его

Чтобы быть человеком человек должен трудиться. Без труда нет человека, говорит в своих философских лекциях Владимир Бибихин. И цитирует Писание: «В поте лица своего будешь есть хлеб».

Знаю много людей, особенно в различных государственных учреждениях и конторах, которые работают факультативно. Они вовремя приходят на работу, вовремя уходят с работы, но ничего полезного для общества не делают, разговаривают с коллегами, решают свои семейные и имущественные проблемы, играют с компьютером, смотрят новости в интернете, совершают онлайн покупки и просто бездельничают. Они считают работу сродни болезни, мору и гладу, и всячески сторонятся её. По большому счёту – это не люди, а захребетники, лишённые человеческих качеств, только порой, иногда в них мелькает что-то человеческое, как у чужеземцев, живущих в изгнании, иногда всплывают слова родного языка.

Бибихин рассказывает притчу о китайском мудреце, которому предложили поставить журавель над колодцем, чтобы легче было доставать воду. «Я знаю о таком устройстве, – сказал он. – Но за нетрудностью следует леность, а за леностью – все пороки».

Правда и чрезмерный труд, труд без продыха, с перерывами только на обед и сон тоже опасен для человека. Такой труд превращает человека в рабочее животное, отбивает навыки созидания.

Всё творческое, живительное, благое для человека возможно только при соблюдении золотой середины между трудом и весёлым бездельем.

 

Боль моя, Украина

Вечером на кухне разговаривали с Флорой об Украине. Читал ей из Лескова («Заячий ремиз») об отношении к москалям в дореволюционной Малороссии. Сказал, что так было всегда, просто раньше это старались не замечать, особенно в период «дружбы народов».

А главное: в руководстве страны всегда были малограмотные, но очень хитрые и изворотливые люди, которые не то чтобы Лескова, но даже Льва Толстого или Чехова никогда не читали.

И в разговоре пришло на ум: моя бабушка Маруся, по рождению чистая украинка, считала себя русской, а на половину русская мама была то, что называется щирой украинкой. А почему? Потому что бабушка заканчивала классическую русскую гимназию в украинском городке перед революцией 1917 года. А мама в том же городке уже училась в украинской национальной школе в 30-е годы. Всё закладывается в школе!

Эта истина стара, как мир. Но мы её постоянно забываем, поскольку являемся типичными образованцами и умствуем по лекалам последних прочитанных газетных или сетевых статей.

 

Пиррова победа

Однажды в пылу спора, в горячке возражений, в азарте взятия маленькой литературной Бастилии ты воскликнул, что ценность иных книг определяется только количеством килокалорий, которые они выделяют при сгорании. И в общем-то победил в споре, расчистил местным санкюлотам дорогу к победе, к принятию собственной Декларации прав человека и гражданина.

Но уже вскоре усомнился в своей правоте. Якобинская жажда переустройства мира, построения справедливого общества почему-то всегда оборачивается торжеством гильотины и, в конечном счёте, сожжением книг на площадях. Отсвет берлинских и мюнхенских костров лежит на твоей пирровой победе.

Люди эпохи Просвещения считали, что любые книги способствуют облагораживанию народных масс. Наш великий историограф Николай Михайлович Карамзин полагал, что по-своему полезны даже написанные без таланта романы. «В самых дурных романах есть уже некоторая логика и риторика: кто их читает, будет говорить лучше и связнее совершенного невежды, который в жизнь свою не раскрывал книги», – писал последний русский летописец.

Никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя утрачивать эту благородную веру в торжество знания, великую миссию книги.

 

Поэзия подозрительна

В молодости Вениамина Айзенштадта (Блаженного) в дурдоме заставляли читать свои стихи приходившим на практику студентам-медикам. «Ассистент психиатрии построчно объяснял их как бред параноика», – рассказывал В. Блаженный в письмах, которые отправлял вместе со своими стихами известным советским поэтам.

Павел Антокольский написал ему, чтобы он больше такого никому не рассказывал. И прекратил переписку с ним. А Борис Пастернак и Арсений Тарковский переписывались с поэтом, не брезговали, видели в нём собрата.

Публиковаться В. Блаженный начал только в последние годы перестройки, а первая книга стихов вышла из печати на пороге его семидесятилетия. Теперь же Яндекс говорит о нём: «Один из крупнейших русских поэтов ХХ века».

Общество всегда не готово к встрече с большими поэтами, для самоидентификации и репрезентации обществу достаточно когнитивного творчества политиков и журналистов. Поэзия, не обслуживающая интересы текущего момента и обещанного светлого будущего, всегда подозрительна для власти и мало убедительна для читательских масс.

Так было всегда и везде, не только у нас. Достаточно вспомнить судьбу Эмилии Дикинсон в либеральной Америке или Константиноса Кавафиса в Александрии, на краю греческой Ойкумены.

 

10 комментариев на «“ЗАБЫТЫЕ ШТЫКИ”»

  1. А может, начхать на то, что “говорит Яндекс”?
    А, Игорь Терехов?

    • Вы можете делать всё, что пожелаете. Я же делаю то, что здесь записано кириллицей, а именно – отдаю дань памяти замечательному поэту Вениамину Блаженному!

  2. Я что-то не понял «Годы» А.Эрно,
    “описывает страну и себя за «свой век», где-то от начала 40-х годов прошлого столетия до первого десятилетия века текущего. Вот как сама писательница объясняет в книге свой замысел:
    «Это не будет старательным припоминанием, обычно практикуемым для связного пересказа жизни, для объяснения себя. Она будет заглядывать внутрь себя только затем, чтобы увидеть там отражение мира, память и образный строй прожитых этим миром дней, улавливать изменения в мыслях, верованиях и чувствах, метаморфозы людей и главного героя, которые знакомы ей…».
    Наверно это удалось писательнице, поскольку роман увенчан двумя французскими литературными премиями – М.Дюрас и Ф.Мориака.”

    Но в романе вообще нет упоминания о Второй Мировой войне, о Победе над фашизмом? Воистину Анни в таком случае достойна Нобелевской премии (скорее, Шнобелевской)

    • Я могу отвечать только за то, что написано в моих текстах. А в тексте про А.Эрно написано: «Мне же, как записному русскому читателю и младшему современнику писательницы, показалось до обидного малым упоминания русского контекста в романе. Есть Горби, Ельцин, Солженицын, но нет Победы в войне с фашизмом, смерти Сталина, ХХ партсъезда, полёта Гагарина и прочих важных вех нашей жизни». Все остальное – игра вашего воображения!

  3. Да Вы отдавайте дань памяти кому хотите, Игорь Терехов, – но не нужно при этом клясться Яндексом Великим.
    Смешно, ей-Богу.
    Может, Вы еще и Пресвятой Википедии молитесь?

    • Вы себя называете профессором, но, к сожалению, не умеете читать элементарные тексты. Где я «клянусь Яндексом великим»? Совершенно не понимаю, зачем нужно приписывать свои фантазии другим…

  4. Цитирую:
    “В стране провозглашённой свободы совершенно обесценилось то, за что мы боролись с тоталитаризмом”. – И точка. На этом заканчивается рассказ автора о том, что теперь, в его солидные годы в отличие от молодости, “его больше занимает проблема свободы”, тогда как с этого места для меня, читателя, и должно бы начаться самое интересное – интерпретация ответа на вопрос “Почему нынче свобода никому не нужна?”
    Вот уж действительно:

    “В землю бросайте зерна –
    Может, появятся всходы.
    Ладно, я буду покорным –
    Дайте же мне свободу!
    …………………………………………
    Лили на землю воду –
    Нету колосьев – чудо!
    Мне вчера дали свободу.
    Что я с ней делать буду?”

  5. Уважаемый Александр Турчин, я написал арабеску, а вы требуете от меня монографии на тему «Почему нынче свобода никому не нужна?». Мне кажется, что данная арабеска выполнила свою задачу, хотя бы потому что у вас, как читателя и человека, склонного к литературному творчеству, возникла потребность в расширенной интерпретации данной темы. Дерзайте, голубчик!

    • Не обольщайся, старик, – “потребность в расширенной интерпретации” темы свободы возникла у меня 50 лет тому назад, когда я в первый раз прочитал и законспектировал “Государство и революцию” В. Ленина.

  6. Согласен с уважаемым “создателем арабесок” в том, что “В стране (декларативно) провозглашённой свободы совершенно обесценилось то, за что мы боролись с тоталитаризмом”. Но, я бы написал: долго и старательно обесценивали… И, я бы уточнил: свободы, необходимой для обеспечения созидательного труда… И, именно для этого она и нужна, и нужна многим! Но, как говорил один мой знакомый физик: Любой процесс в природе колебателен и волнообразен! Что касается упрёков к Лауреату по поводу неупоминания Сталина и т.п. то, она жила в другой стране, и, видимо, в этой стране были другие проблемы волновавшие общество. Хотя, (напомню цитату: Без умолку безумная девица кричала: Ясно вижу Трою павшей в прах!…) мемуарная литература не так опасна, как футурологическая, но, это такая же разница, как между холерой и ковидом – случаи бывают разные. Вспомните историю с мемуарами И.Эренбурга или П.Д.Боборыкина. Чтение “Арабесок” было познавательно…

Добавить комментарий для Игорь Терехов Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.