Заметки на полях войны

№ 2022 / 20, 27.05.2022, автор: Лев АЛАБИН

Предисловие

Этот очерк 2015 года я предлагал во многие газеты и журналы. В частности, в газету «Завтра», в любимый патриотический «Наш современник». Мне даже звонили из журнала, предлагали изменить название, разбить очерк по главам, я был не против, но напечатать так и не решились. Может быть, думал я, напечатали что-то другое, более талантливого автора. Ничуть ни бывало. Кроме писательских разборок ничего журнал не печатает ныне. Никакой политики здесь нет, только путевые заметки, наблюдения. Я решил издать этот очерк с фотографиями самостоятельно, за свой счёт, ведь он тянет на целую книгу, всё-таки 7 печатных листов. Издательства приняло мою рукопись, но дело сразу застопорилось. Одна часть редакции решительно воспротивилась изданию. Издательство на моих глазах раскололось надвое. Вторая половина расколовшегося издательства всё же решила выпустить мои очерки отдельной книгой. Но дело затягивалось, мы слали друг другу письма по и-мейлу, переписка сама по себе могла составить интереснейшую книгу, и, наконец, когда я уже готов был перечислить деньги, и вторая половина редакции отказалась от издания…

 

Никогда не засиживайтесь в подвале ЦДЛ

Не знаю, кому пришла мысль, Юре или мне, назваться делегацией Союза писателей России и отправиться в Луганск. И вроде бы и пьяными совсем не были. Просто засиделись в ЦДЛ, это к добру не приводит. Ничего бы этого не произошло дальше, если бы рядом не сидел Петя, и не обещал претворить наши застольные порывы в реальность. Петя был «проводником» в закрытую зону АТО. Своего рода сталкером. И своё дело он знал.

 

Каменск-Шахтинский – Изварино

По географии у меня была твёрдая пятёрка. Я знал множество всяких иностранных городов, больших и маленьких, о которых принято было говорить в обществе, и осведомлённость о существовании оных, считалась признаком культурности, а вот где находится российский город Каменск-Шахтинский, я не знал. Мало того, я был не уверен, что такой город вообще существует. И, тем не менее, через некоторое время, мне предстояло лично убедиться в его существовании. Мы приехали туда во втором часу ночи. Прошли по улицам. Молодёжная жизнь у каких-то кафешек, тычков и ларьков, кипела.

Из этого Каменск-Шахтинского предстояло найти дорогу в ещё один странный город под названием Донецк. Оказывается, у городов есть дублёры. Это совсем не тот Донецк, о котором вы подумали. Этот Донецк стоял на границе, и там была таможня. А за таможней нас ждало Изварино.

Отныне я буду всеми силами презирать людей, которые знают, где находится Куршавель, но не знают ни Каменска, ни Шахтинска, ни Донецка РФ, ни Изварино. Это просто отбросы общества, не иначе. Изварино, как много в этом звуке! Здесь был первый котёл для бандеровцев, здесь главная артерия, связывающая Новороссию и Россию, здесь творится история.

Так передаёт корреспондент Украинского информационного агентства УНИАН, спикер АТО Андрей Лысенко на брифинге в Киеве: «За последние двое суток РФ через пункт пропуска “Изварино” перебросила на территорию Украины установки “Град”, БТРы, значительное количество тентованных грузовых автомобилей с личным составом.» Также, по словам Лысенко, «российско-террористические войска» подтягивают к Новоазовску технику и личный состав, и что оной тёмной ночью границу в районе Изварино пересекли 50 танков, 40 залповых систем и 40 БТРов. Новости 2015 года.

Всю эту информацию постоянно перепечатывали в «Новой газете», передавали по «Эху Москвы». И она внушала тревогу.

Честно говоря, я мечтал увидеть эту технику, пересекающую границу под покровом ночи. Нас взял таксист, и за 600 рублей обещал довезти до таможни. Уж таксист-то должен был всё знать. Таксистам открыто многое из тайного! Вот находка для опытного журналиста. Таксист был у нас в руках, мы захватили его как «языка». А он и не подозревает о своём истинном предназначении, пока крутит свою баранку. Хитро, издалека, я завёл разговор.

– Дорога-то какая плохая… наверное, тяжёлая техника разбила.

– Что-о? Какая техника, да тут никаких военных нет уже с год. «А были?» «Да, когда тут война началась, то наших несколько дивизий было. Сюда и снаряды залетали…» – И он показал в сторону границы. – «Как начинаются там обстрелы, так откуда ни возьмись, появляются наши танки. Как грибы после дождя. Я, наверное, сразу штук двадцать видел. А в лесополосах установки разные стояли…» – И он, не скрывая ничего, показал рукой, где стояли УЗО.

– Появились невесть откуда – продолжил он, – а потом так же неожиданно исчезли.

– Наверное, на ту сторону перешли? – спрашиваю с надеждой, что вот-вот узнаю всю правду.

– Да какое там, погрузили в составы и увезли подальше.

– А кто ж там воюет-то?

– Если б вся эта техника там воевала, то война давно кончилась бы. Там наших нет. Поэтому всё так тянется.

Я молчал. Хорошо бы, чтобы замолкли и вражеские газеты, лауреаты Нобелевской премии, печатающие ложь.

Таможня Изварино встретила нас длиннющей очередью. Машины растянулись на много километров. А для нас путь был отрыт, без машины пройти таможню можно без очереди.

– Сколько вы стояли, – спрашиваю у водителя, подъехавшего к окошку вместе с нами.

– 8 часов.

Вот сколько времени мы сэкономили, пускаясь в путь без машины, на перекладных.

Таможня всюду укреплена блокпостами с бетонными блоками, мешками с песком. Чувствуется уже близость фронта. Этот пропускной пункт длиннющий. До другой стороны почти полкилометра, и опять мешки с песком, бетонные плиты.

Таможню ЛНР охраняют ополченцы. Нас пропускают, даже не взглянув на документы, только отобрав разноцветные полосочки, которые дали в России. Прощай Россия. Почти так же прощался тут, на берегах Северского Донца с Русью князь Игорь. «О, русская земля, ты за шеломянем еси!»

После всего, что наговорили украинские историки и политики, «Слово о полку Игореве» кажется невозможно крамольной книгой. Почему Игорь Святославич, проехав с дружиной от Киева до Северского Донца, обернувшись назад, назвал свою землю «русской», а не украинской? «О, украинская земля, ты уже за холмом!» – так политкорректно надо было восклицать князю. Не воскликнул, а стало быть, от Киева до Луганска со времён легендарного Бояна вся земля всегда была русской.

Выходим на другой стороне. Мы в Изварино. Луганская республика. И голосуем прошедшим таможню машинам. Все машины останавливаются, но вежливо отказывают. Они до крыши забиты кладью. Ну, всё правильно, смешно гонять туда-сюда через такую загруженную границу порожняк. Но вот, наконец, нас сажают, договариваемся по сто рублей с человека… До Луганска 60 км. И везёт нас на «шевроле» местный житель.

Едем «дорогой смерти», – как её называют, настолько она изрыта.

– Наверное, танки, техника испортили? – с надеждой спрашиваю я, – а может обстрелы?

– Нет, это местные власти испортили. Никакой танк так не испортит дороги, как администрация, – получаю ответ.

М-даа. Крыть нечем. В который раз поражаюсь остроте русского слова.

Совсем недалеко, километров в 20-ти по шоссе от границы, проезжаем героический Краснодон. Несмотря на пытки, никто из Молодогвардейцев не стал предателем! Это надо бы помнить сотрудникам ГРУ. Ещё немного и на шоссе встретится подбитый танк. Танк ЛНР. Он весь в цветах, на нём множество свечей, икон. Танк – памятник. И больше, танк – святыня. Танк оборонял главный рубеж. Ведь это жизненно-важное шоссе хотели перерезать. И тогда Луганск оказался бы в полном окружении и отрезанным от России. Судьба Луганской республики висела на волоске. Вряд ли кто-то об этом задумывался. Здесь шли жестокие бои, и всё-таки, отстояли шоссе.

Если кто был на Луганщине, знает, что здесь степь на сотни километров. Укрыться негде. Если и укроешься, закопаешься в какой-то лесополосе, то стоит тебе выехать на дорогу, как ты опять открыт на все стороны света. Ни пригорка, ни буерака, ни кусточка – всё видно, как на ладони невооружённым глазом. Если появится колонна техники на шоссе, то сфотографировать её не представляет никакой сложности. Однако подобных фотографий нет. Я исследовал асфальт на границе, на пропускном пункте Изварино. На асфальте нет ни одной заусеницы. Ни одна гусеничная машина тут не проходила. Это факт. Поэтому, когда спикер АТО Андрей Лысенко на брифинге в Киеве сообщает, что «через пункт пропуска “Изварино” РФ перебросила на территорию Украины 50 танков, 40 залповых систем и 40 БТРов» – он безбожно врёт. И все так называемые «оппозиционные» СМИ, повторяющие эту ложь, конечно, должны ответить за это. Пусть их каждый день Запад награждает Нобелевскими премиями. Ложь должна быть наказана.

 

Автостанция

Въезжаем в Луганск уже на рассвете. Выходим на автостанции. Собираемся где-то здесь переждать комендантский час. Но все залы ожидания разбиты. Видим первые разрушения от обстрелов. Выбитые стёкла, оббитые осколками стены. Неприятные ощущения. Переждать негде, всё разворочено, а уцелевшее закрыто, ни автобусов, ни людей, автостанция не работает. Решаемся идти на свой страх и риск пешком.

 

Луганск

Луганск нас встретил залпами сирени и свечами каштанов. Город полон воздуха и света. Это воздушный город. Отовсюду виден горизонт. Здесь широкие, пустынные улицы. А на домах отметины осколков и прямых попаданий. Чёрные проёмы окон выглядят устрашающе. Из них торчат и развеваются на ветру ошмётки разбитого домашнего уюта. Кому пришло в голову накрывать залпами «града» жилые кварталы? Ответ на это можно найти на этих же, побитых обстрелами стенах. Красиво нарисованный жовто-блакитный флаг Украины с восходящим солнцем перечёркивает надпись: «Флаг убийц и недоумков». Война граффити.

Недоумки, дебилы, придурки, ну ещё и фашисты, только и могут обстреливать жилые кварталы. Ну, может быть, прибавим к списку и американцев, советников ВСУ, именно американская тактика предполагает уничтожение инфраструктуры. Дома тоже ведь инфраструктура. Лишить людей домов, сравнять всё с землёй. Вот тебе и победа. Странно, почему сами американцы негодуют, когда взрывают их собственные башни. Странно, пора бы принимать это как должное.

Первое, что поражает в Луганске, – открытость небу. Горизонт виден практически с любой точки города. Улицы, спускаются по наклонной вниз, утончаются и, кажется, что тонут в небе. В небо тут попасть просто. Можно доехать на трамвае. Говорят, их скоро пустят.

Уникальный город. Такого второго нет во всём мире. Мы идём по длиннющей, так созвучной всему происходящему своим названием, Оборонной улице. Она пересекает весь город. От автостанции, через центр и на другом конце города спускается Северскому Донцу, за рекой уже силы ВСУ – враги, которые обстреливают город день и ночь. Справа вдруг открывается памятник Великой отечественной войне. Вздетые вверх руки, в одной руке сразу узнаваемый ППШ. Кажется, что эти бронзовые солдаты и сегодня с родным городом, они тоже восстали. Потом мы увидим множество разных памятников, и среди них больше всего памятников, связанных с Отечественной войной, и все они теперь несут двойной смысл, они вдруг обрели новый смысл, и новую жизнь, эти бронзовые солдаты. Они вновь защитники. Недаром, их сносят по всей Европе. Ох не даром. Боятся даже мёртвых героев упыри и вурдалаки.

На улицах Луганска, я часто встречал мужчин призывного возраста, в гражданском, которые шли по своим, совсем не военным делам. Сначала я удивлялся, почему они не идут защищать родной город? Сюда приезжают из Владивостока и вступают в ряды ополчения только потому, что не могут видеть несправедливость. А они, казалось бы, обязаны только по своему месторасположению влиться в вооружённые ряды соотечественников. Но здесь порядки оказались удивительными. Всеобщей воинской повинности не существует. Не существует призыва в армию, принимают только добровольцев. Поэтому патрули не задерживают мужчин в маршрутках, не отлавливают их на улицах, как это происходит на Украине. Не запихивают силой в военную форму, не грозят тюремным сроком в случае неповиновения. Конечно, это влияет на настроение в армии. Это укрепляет дух. Это делает армию совершенно особой. Армией добра, я бы сказал.

Первый налёт был совершён 2 июня 2014 года. Занесём эту дату в чёрный календарь истории.

Я поначалу думал, что попал на ту часть города, которая наиболее подверглась обстрелам. Автовокзал, а там, слева по дороге, и Музыкально-драматический театр. Всё было продырявлено как сито. Особенно страшную, и одновременно комическую, картину являло заведение, над которым огромными скачущими и, в былые времена, светящимися буквами, было написано: «Фуршет». Явно не военный объект. В него угодил снаряд, пробив огромную дыру и разворотив заведение практически пополам. Хорошо повеселились. «На славу «фуршет» закатили», – сострил Юра.

Приближаясь к центру, разрушения нисколько не уменьшались. Город был как бы равномерно нафарширован металлом. Дырки сквозили повсюду. Сначала я снимал только фасады и окна. На них следы виднелись отчётливее всего. Потом заинтересовался асфальтом. Ведь снаряды должны были взрываться где-то. Находил вспученные следы взрывов на асфальте. Больших воронок не было. Обстрел скорее всего производился минами. А потом увидел дырки и пробоины даже на фонарных столбах, на решётках, и тонких декоративных ограждениях клумб и палисадников. Чтобы пробить тоненькие кованые столбики в нескольких местах… это какой плотности должен быть обстрел. От таких осколков ничего живое не скроется. Этот город был превращён в настоящий дуршлаг. И из каждой дырочки выглядывало восходящее солнце. Из каждой пробоины выглядывало небо, сочилось голубизной. Кровью этого города было небо и свет. И они светили, сочились, брызгали из всех незабинтованных ран.

 

Город, истекающий небом

У нас в детстве во дворе была такая игра: «На кого Бог пошлёт». Детворы было много, и когда собирались все вместе, кто-то неожиданно кидал высоко вверх булыжник или осколок кирпича и кричал: «На кого Бог пошлёт». Все разбегались с криком и визгом. А можно было кинуть и что-то ценное. Перочинный нож, кепку или мячик. И тогда все с криком бросались ловить эту вещь. Это называлось кидать «на шарапа», или на «шару».

Исследуя ущерб, нанесённый городу, я не мог понять, куда целились стрелки. И хотя это очень странное сравнение, но стреляли именно на воздух, «на кого Бог пошлёт». Определённых, «точечных» целей не существовало. Эти смертоносные подарки летели с неба, взрывались в небе и предназначались всем, кому угодно. То есть, совершенно как расшалившаяся детвора, вела себя украинская армия, накрывая город дождём смертоносных осколков. На кого Бог пошлёт. Даром, «на шару», «на шарапа» летела шрапнель, картечь, осколки, мины, пули, стрелы, «Ураганы», РСЗО, «Смерчи», рассыпался над городом смертоносный «град». Я не знаю, из каких видов оружия можно так стрелять. Не знаю, что это за боеприпасы. Но точно они не летели в цель, они летели «на кого Бог пошлёт». На детей, стариков, собак и городских кошек, на памятники старины, памятники подвигам и славе, на саму землю, на всё живое и неживое. В Луганске нет живого места. Луганск весь равномерно изрешечён.

 

День первый

Утром за аккредитацией мы пришли в информационный центр, и нас пригласили присоединиться к группе военных журналистов и посетить передовую. Руководил всем секретарь союза Луганских писателей Глеб Бобров. С ним был писатель и военный корреспондент, прошедший множество горячих точек, Олег Татарченков, из Ярославля. Автобус уже ждал внизу.

Я сопротивлялся всеми силами. Но сопротивляться было невозможно. Потому что я просто обмер. Ясно, что мне туда, в окопы, где стреляют, ни в коем случае нельзя. В День музеев, в Ночь музеев, вместо того, чтобы мчаться на вернисаж, на фуршет, знакомиться с девушками, ехать на передовую совсем не хотелось. Тем более, высокое давление. И множество других уважительных причин мне никак не позволяли туда ехать. Но вот мы грузимся, и какие-то суровые люди в камуфляже нас мчат на двух машинах сопровождения по направлению к фронту. Туда, где по линии реки Северский Донец идёт линия разграничения. Я весь сжался и пытался изобразить, что меня вовсе не существует. Я пытался впасть в анабиоз, перестал откликаться на имя. Не откликался на тычки справа, слева и снизу. Перестал чувствовать, закрыл глаза, и в ушах стоял только гул от мотора. Но сквозь гул мне слышался разговор. Говорили о том, как убили такого-то, как ранили такого-то. В принципе, я никогда не держался за жизнь, но конкретно сейчас я как бы не совсем готов был к этому. Ведь я ещё не оплатил за электроэнергию за апрель, не сдал данные о водопотреблении за май. Внутри изредка возникал какой-то робкий протест. Ну, почему, меня-то?

Наконец, мы приехали. Это была комендатура Родаково. Посёлок в корне названия которого «род», отсюда наш славянский род и берёт начало, подумал я. Нас провели к коменданту в светлый домик. Комендантом оказался милый, доброжелательный подполковник. Луганчанин. Он рассказывал, сколько человек в комендатуре и как они вооружены… чему я несказанно удивлялся. А как же военная тайна? Я включил фотоаппарат на запись и сделал полное видео нашего интервью. Он говорил, что им приходится восстанавливать село, отбитое от «укров». Здесь все употребляли это слово, поэтому и я иначе не могу написать. Они восстановили школу, в которую было прямое попадание снаряда. Восстановили повреждённый мост. В общем, хозяйственных дел было предостаточно. Мирная жизнь налаживалась.

– А когда же на передовую? – спросил я с некоторой претензией, сам не ожидая от себя такой наглости. Обманули мол. Какая-то мирная, никому не нужная жизнь тут, а хочется огня.

– Едем. – Этот короткий ответ опять послал меня в ступор. Я уже думал, что всё позади. Ан нет. Приехали в Славяносербск. Тут стояли казаки. Местные жители. Зашли в штаб…

Очень хочется спать. Допишу потом, что происходило на передовой.

Начинается комендантский час, хотя совсем не строгий, как мы успели заметить. Улицы, тем не менее, пустеют, ночная жизнь замирает, и в воцарившейся тишине доносится с окраины звуки пулемётных очередей и уханье миномётов. Наши не отвечают. Завтра будет ещё день.

 

Т-образный перекрёсток

Из Славяносербска нас везли показывать передовую. Всё-таки допишу об этом. Меня учили, что, если услышу свист, надо срочно ложиться на землю. Значит, летит мина. Время как раз несколько секунд… Осмысливаю эту информацию.

Нас везут в совершенно разбитой «Газели». Я увидел, что тоненький лучик света падает мне на колено. Проследил, откуда он светит, оказалось, что таких лучиков несколько, и свет заиграл на мне. Присмотрелся: я был весь в солнечных зайчиках от пулевых отверстий.

– Это с пулемёта по нам били, – заметив мои исследования, пояснил сосед в камуфляже из нашего сопровождения.

Зайчики весело бегали по мне, пока мы крутились во все стороны, по изрытой минами дороге. Какая-то странная ассоциация, которая могла возникнуть только в обсмотревшейся американскими боевиками голове. Эти ласковые солнечные зайчики представлялись лазерными прицелами, со всех сторон сошедшимися на мне под разными углами. И я цепенел, и уже поднимал руки вверх.

И сквозь мысли слышу опять обсуждение на одну и ту же тему.

«Таксист вёз пассажиров. Но забыл снять Георгиевскую ленточку с машины. Так его укропы остановили, избили. Машину сожгли, а самого потащили в штаб, и там до смерти забили».

Сожжённую машину обещают мне показать как доказательство. С нами едут из Луганского информационного агентства. Корреспондент, он же председатель Союза писателей Луганска, и его фотограф. Это не бабушка сказала, они-то инфу проверяют. Базар фильтруют. Убили зверски за георгиевскую ленточку.

Работает агентство оперативно, и видно, что пишет материалы не простой журналист, а писатель. Кроме простой информации там регулярно появляются очерковые материалы. Бери и публикуй в толстом журнале новые севастопольские рассказы. Далеко ходить не надо. Они есть. Но никому они не нужны. Наши толстые журналы, похоже, за «правый сектор».

У меня георгиевская ленточка тоже есть. Ощущаю, словно она горит. Словно жар от неё. Может подальше спрятать?

Пытаюсь превратиться в слух и первым услышать свист мины. Дорога становится всё хуже. И достигаем тех мест, которые попали под обстрелы. На дороге воронки, которые мы объезжаем, шофёр крутит баранку, словно на конкурсе по фигурному вождению.

Наконец, останавливаемся. Выходим. Уже?

Высовываю робко голову из машины. Оглядываюсь. А зачем лезть на рожон?

Все давно вышли, и рассматривают в бинокль сгоревшую машину на той стороне Северского Донца.

– Ты особо тут лицом не играй, на перекрёстке, – наставляют меня ополченцы. – Тут и снайпер работает, и обстрел в любую минуту начаться может. Видал? – кивают на изрытую воронками землю.

И я отхожу поближе к кустам. И выглядываю из кустов, посматриваю по сторонам. Вот она какая – передовая. И вдруг замечаю такое, что переворачивает моё сознание на этот раз в другую сторону.

Медленно крутя педалями, едет по разбитой дороге на велосипеде старенькая, уставшая бабушка, объезжает воронки. На багажнике у неё прикручена приоткрытая сумка с двумя буханками хлеба. И весь постыдный страх с меня мгновенно схлынул. И правда этой войны предстала передо мной сразу вся, как есть.

Никакой эвакуации нет и быть не может. «Некуда деваться». Обстрел или нет, а ехать надо. И весь мир за то, чтобы охотиться за этой бабушкой и прибить её прямо тут, на искромсанной войной дороге. Но она упрямо едет, тихо, у всех на виду, спокойно принимая свою участь.

Сначала Порошенко клялся и божился, что мирное население никак не пострадает, только «террористы». Сейчас нашли другое оправдание уничтожению мирного населения. Оно, мол, страдает с обеих сторон. И приводятся факты потерь среди мирного населения на занятых украинской армией территориях вследствие обстрела ополченцев. Значит, они виноваты, не Украина. Но это ведь ещё ужасней.

Есть возражения. Выведите войска из населённых пунктов, и никто по ним не будет вести огонь. Но нет, как раз мирным населением и прикрываются.

Украинская армия превзошла всякие мыслимые и немыслимые варварские приёмы ведения войны. Уничтожается не только мирное население, забившееся в щели и подвалы. Уничтожается всё. Идёт тотальная война. Американские советники знают своё дело. Обстрелы ведутся там, где и следа нет никаких ополченцев. Огонь по больницам, роддомам, детским садам, яслям, школам, библиотекам, театрам, Домам культуры, церквям. Так делали и фашисты. Тактика не американцами придуманная.

Теперь уж я смело выхожу на перекрёсток. Ну, давай. Пуляй! Ничего не боюсь! Мне дают бинокль. Рассказывают куда смотреть. Оказывается, рассматривают бандеровский чёрно-красный флаг, который только вчера появился на нашей стороне Северского Донца. Говорят, что это нарушение Минских соглашений. Кто-то смелый, переплыл реку и водрузил этот самый флаг. А это значит, что кроме ВСУ, «Айдара», «Азова», «ДУК ПС» «Золотых ворот», «Киев-1», «Киев-2» пришли сюда и «правосеки», которых раньше не было (Киев 1 и 2 – это не воинские подразделения, это отделы Украинской госбезопасности. Украинское Гестапо).

«Правый сектор» или «ПС» – псы, их называют карателями. Они не только воюют. Войны они боятся. Трусливые твари. Они кошмарят мирное население. Выявляют сочувствующих Луганску, Новороссии. Допрашивают, чтобы выяснить, где родственники, не на той ли стороне. И тогда не пощадят. Эти места уже были под оккупацией. «Оккупация» – тут так и говорят. Местные жители, бывшие под оккупацией, рассказывают, что когда пришли ВСУ, то они нормально себя вели, но вслед за ними пришли «каратели». К-1, К-2, то есть Киев-2. Карателями их назвали по первой букве и по тому беспределу, который они устроили на захваченных территориях. Они перевернули всё вверх дном, заходили в каждую хату. Искали спрятанных мужчин. Допрашивали, допытывались, не воюет ли кто из родственников на той стороне. Проверяли телефоны… кому звонят, кто в списке контактов. Они ходят в масках. Скрывают свои лица. То есть, как бы показывая тем самым, – они не люди. И грабили. Много раз, от разных людей приходилось слышать, что даже стеклопакеты выбивали из проёмов. Всё награбленное грузилось в контейнеры и организованно вывозилось. Это не было мародёрством. Грабёж организован, как военная операция.

Интересны символические совпадения дат. Выставили их отсюда 2 сентября, как раз в этот же день и от фашистов освободили эти станицы в 1943.

Место, на котором мы стоим, называется «Т-образный перекрёсток». Налёты артиллерии тут были самые беспощадные. Меня ведёт по позициям командир, Вячеслав, показывает хозяйство. Окопы, блиндажи. Всё выкопано вручную. И хоть у блиндажей два наката, выглядят они очень хило. Ни от ветра, ни от прямого попадания не спасут. Сам он из города Свердловска. Ещё один топоним-двойник. Спасает лесополоса, которая находится перед дорогой. Мины в основном ложатся сюда, их цепляют ветки, а гранаты пэгээсов взрываются при первом соприкосновении с кустами. Мы идём по разбитому в щепы лесу. Я трогаю ногой какой-то предмет в богатой оплётке, потом пинаю его ногой.

– Ты что, это же неразорвавшийся снаряд! – Командир в гневе быстро заслоняет меня собой. Но ничего, к счастью, не взрывается.

– Лучше отойдём. – Он опять увлекает меня на дорогу.

Опять пробираемся по бурелому, и я замечаю, что тут и там, из размолотых в щепы стволов тянутся к солнцу зелёненькие листочки. Им не сказали, что тут опасно, что тут обстрел. Они тянутся к новой жизни с детской наивностью. Вот кто верит в Минские соглашения.

Последний обстрел тут был 1 мая. В честь праздничка, как говорится.

Я всё это сфотографировал. Записал имена, позывные ополченцев. Тут только граждане Луганщины. Но публиковать всё это и не подумаю. Уже потом, в Москве, я убедился, что киевская сторона очень внимательно отслеживает подобные публикации, и не только официальная военная разведка, но и все заинтересованные интернет-пользователи. Копируют себе фотографии, размещают в фейсбуке, на других сайтах. Нет, поберегу своих новых друзей.

И на передовой есть быт. Стоял погожий весенний денёк, градусов так 25. Горел костерок, на нём готовился обед. Одного ополченца отправили за грибами (там грибы уже пошли, юг всё-таки!), другой находился на посту, на дороге, он останавливал транспорт, проверял багажники. Этому бойцу было далеко за 50, всю жизнь он работал в Луганске инкассатором. «С АКС знаком хорошо» – на этом военное образование у здешних ополченцев заканчивалось. Ещё трое ушли в пеший патруль по шоссе.

Кадровых военных в армии республик очень мало. Потом я понял причину. На другом блокпосту, который мы посетили, через несколько дней, стояли только русские ополченцы. Блокпост находился в другой стороне, тоже на берегу Северского Донца. Тут никто из ополченцев не имел никакой страховки. То есть, если его убьют, то семья никакой помощи не получит, если ранят и останется инвалидом, то никакой пенсии не будет. Конечно, кадровые военные на такое не соглашаются. Иначе тут их были бы целые дивизии, – профессиональных русских военных, вышедших в отставку и не нашедших себя на гражданке. На Т-образном перекрёстке было и снабжение, и обмундирование, и ротация. Находились тут по 10 дней, потом домой на отдых, постираться. У ополчения граждан России такого нет. Нет смены, нет амуниции. У всех, кто стоял там, на передовой, не было даже смены белья. Постирался, жди пока просохнет. С БК, вооружением – тоже так. Говорят: «Хотите танк? Пожалуйста, а у вас водитель есть? Наводчик есть? В том то и дело, что нет. Хотите СВД? А снайпер есть? Вы же друг друга перестреляете. Хотите мины? Растяжки? А сапёры-минёры есть? Умеете, навыки есть?»

Вот так и остались они с подержанными, списанными АКС, в одном камуфляже, ПТР-ми 1940 года выпуска, и ездят на «запорожцах» между постами. Что же их тут держит? Большинство не вписались в жизнь. Нет ни работы, ни семьи. Таких в России много, никому не нужных, ограбленных государством и олигархами людей. Там они, без миллиарда на счету – никто, их посылают в то самое место, о котором говорил один, ныне наконец находящийся за решёткой, миллиардер. А здесь, под обстрелом – они герои. Тут они «Кто»! И с известным превосходством посматривают на нас, мягкотелых, обывателей из Москвы.

Луганский инфо-центр едет дальше в Сокольники. В Сокольники нас не взяли. Опять топоним-двойник. В отличие от московских Сокольников тут ударение на последнем слоге. Там противник расположился в пределе видимости. Село окружено с трёх сторон. Мы только взглядами провожали машину, а вскоре донеслись и выстрелы. Значит, доехали. Значит, засекли их.

– Пулемёт работает, – определил ополченец. И назвал какой. «Утёс».

Если бы у нас с экономикой, с политической системой было бы всё в порядке, разве гнили бы наши соотечественники в тонком застиранном камуфляже в окопах Новороссии? А пока мы проигрываем и на масс-медийном фронте мелкому «Серебряному дождю» и Савику Шустеру, и национальной олигархии, норовящей всё так же, тем же путём, перекинуть свои средства подальше на Запад и скрыться в Лондоне.

Но, чу. Нас приглашают на обед. Обед на передовой. Среди побитых «градом» берёзок. Столовая. Вид, знакомый по слётам КСП. Четыре жерди, натянутый тент, сбитый из неструганых досок, длинный стол. Огромная, закопчённая кастрюля, черпак, железные миски. Ломти хлеба. И вкуснейший суп с дымком. Самый вкусный обед в моей жизни. Я бы стал это отстаивать на любом гастрономическом форуме. Я ёрзаю на скамейке. Что-то режет бок. Это маленький осколок, застрявший в толстой доске. Не даю воображению разыгрываться, кто сидел тут до меня? Жив ли? На столе красивый предмет, в котором поставлены ромашки. Вазочка. Рассматриваю… Это хвостовое оперение мины, которыми накрывают пятачок этого блок-поста. Вот что так предупреждающе свистит, перед тем как исторгнуть смерть.

А вот и обстрел. Это РПК, – сообщает наш командир, и продолжает жевать. Стреляют далеко, в Сокольниках. Через короткое время приезжает наш обстрелянный автобус с журналистами Информационного центра. Забирает нас домой.

 

Небо и красота победят

На другое утро нас ждали в Луганском Университете. Собрался полный зал девушек, одна краше другой (студенты, стало быть, на фронте), и мы почти два часа говорили о литературе. Поэтическая блокада прорвана. Успехом пользовались мои послания в стихах Джейн Псаки и министру иностранных дел Польши – Гжегошу Схетыне. Посмеялись.

Потом поехали в школу № 5, имени В. Даля. Тут на нас бросили 10-й класс. Принимали нас ещё лучше. Я держал примерно такую речь:

«Если бы был объявлен конкурс городов, я стал бы доказывать, что самый красивый город земли – это Луганск. Много на земле прекрасных городов, созданных самыми выдающимися архитекторами. Рим, Венеция, Париж и Лондон… Но Луганск побеждает в сравнении. Да, его не строили великие архитекторы, но этот город переворачивает основополагающие представления о градостроительстве. Город опровергает даже правила филологии. Сам корень слова «город» говорит, что тут всё «огорожено», «нагорожено», а значит и «загорожено». А Луганск наоборот, отгораживает, открывает. Из самого центра во все стороны виден горизонт, а не небоскрёбы. И когда улицы этого города спускаются вниз и равняются с горизонтом, то кажется, что улицы уходят прямо в небо. Это единственный город, в котором можно встречать и закаты, и рассветы, ничто не загородит солнце. Этот город открыт небу. И я бы даже дерзнул сказать, что его архитектором и было само небо. И тот, кому пришло в голову бомбить этот город, обстреливать его, следы этих варварских обстрелов мы с содроганием видим сейчас, тот покушается на саму красоту. Он воистину безумен. Он ополчается против самого неба.

Мы тут общаемся со многими людьми, и с военными, и спрашиваем, какая стратегическая цель в обстреле гражданских объектов? И нам все отвечают, что никакого смысла в этом нет. То есть это делают безумные люди, чтобы посеять страх. Вместо красоты – страх. Я гоню мысли о политике. Я просто спрашиваю, кто победит? Красота или страх? Небо или тот, кто хочет затмить его пожарищами? Солнце или безумие?»

Я спросил детей, и они единодушно, не задумываясь, ответили: «Красота победит». И в классе воцарилось молчание. И я не собирался эту дорогую тишину прерывать.

Честно говоря, я сам не совсем искренне говорил. Я говорил так, потому что так положено говорить. Но когда услышал этот ответ чистых душ, то сам поверил в свои слова. Так и будет. Красота победит.

Здесь я тоже читал стихи, посвящённые Псаки и Схетыне. Когда я напомнил, что Схетына, историк по образованию, заявил, будто Освенцим освобождала украинская армия, а значит и Польшу освободили украинцы, иначе откуда бы они взялись в Освенциме, то мальчик из 5-го класса, тоже захотевший присутствовать на нашей встрече, поднял руку и звонким дискантом воскликнул: «Тогда не было украинской армии». Поразительно: что знают наши дети, для министра иностранных дел Польши недоступно.

Потом мы выступали в библиотеке им. Горького. Эта библиотека огромная, мало уступает Ленинке. Здесь мы встретили писателей из Петербурга, Рязани… В общем, мы тут, оказывается, не одни.

Ночью город погружается в полную тьму. Не подсвечивается ни одно здание, не горят фонари. Хочется сказать: «Это так авангардно», если бы не было так тревожно. Тут всё по-настоящему. Город во тьме, только небо и звёзды. Погода прекрасная. На небе ни облачка. Но гулять ночью опасаешься, ведь комендантский час всё-таки.

Очень неприятно слышать рассказы – вот здесь убило человека. Там – сразу нескольких. «Тут всё было залито кровью», – и показывают тебе под ноги. Хочется подпрыгнуть, взлететь, но не попирать чужую кровь. Значит, и с тобой могут сделать всё что угодно. Безо всякого повода. Переступаешь на другое место, но слышишь обречённо: «Тут тоже всё залито кровью было». Во время этих рассказов я ощущаю, как вся сила уходит из меня, покидает вся энергия. Нет сил ни возмущаться, ни протестовать, ни сопереживать, ни поддерживать. Просто мертвеешь. Даже рукой пошевелить трудно. И это долго не проходит. А эти рассказы повседневны, обыденны.

Люди, которые всё это пережили, конечно, уже совсем другие люди. Маргарита, наша коридорная, администратор, молодая хохлушка с высшими образованиями, была тут во время всех военных действий. Жили без света, газа и воды три месяца. Рядом с гостиницей упало несколько мин, разбило все стёкла. Они всё это убирали, восстанавливали. И теперь содержат в идеальном порядке. Но восстановлением мало кто занимается, потому что положение неопределённое. Боятся нового наступления.

– Как же вы тут жили?

– А куда нам деваться? – Маргарита очень весёлая девушка. Она никогда не унывает.

Готовили во дворе на кострах. Воду возили по городу в специальной бочке. И длились обстрелы почитай весь 2014 год. А началось сразу, после переворота в Киеве.

Наш охранник говорит, что его мать на «Той стороне». И он может только по телефону с ней переговариваться. Матери за 70. Связь работает, вот что интересно, но проехать через линию фронта нельзя. Мужчинам, по крайней мере, нельзя. А женщины, бывает, проходят, чтобы получить пенсию. («А куда деваться»?). Мать рассказывает по телефону, что станицу занимают нацгвардейцы и они грабят всё подряд. Относятся к населению, как к скоту. У соседки забрали старый холодильник. Отправляют во Львов.

– А зачем вам нужен такой хлам? – спрашивают. – А сгодится хоть на металлолом. Лишь бы вам не досталось.

И каждый день зачистка. То есть вваливаются в дом и начинают допрос. За кого голосовали на выборах, участвовали ли в демонстрациях? Если прицепятся хоть к чему, например, что сочувствуют ЛНР, то тащат в Службу Безопасности. Если есть родственники в Луганске, то проверяют каждый день.

Считается, что Луганск – Украина, и его захватили террористы. Поэтому сообщение украинские власти не могут запретить. И вследствие этого, ополченцы всё знают о передвижении украинских войск. Воистину «гибридная война». Здесь в средствах массовой информации войну называют «национально-освободительной». Национальную украинскую гвардию называют «карателями».

Достоверность рассказов, которых мы наслушались вдоволь, трудно проверить. Но они настолько эмоциональны, что им веришь не как фактам, а как переживаниям ужаса. Одна сотрудница Юридического Лицея, например, видела, как на неё летит огромный украинский вертолёт, она даже присела от испуга. Вертолёт пролетел над ней и завис над руслом речки Лугани. Открылся люк и из него посыпались трупы. Трупы выбросили прямо в реку. Люк закрылся, и вертолёт со страшным рёвом улетел. Это украинская армия выбрасывала своих убитых бойцов, чтобы не отчитываться перед родственниками.

Директор Юридического Лицея, это в Октябрьском районе, рассказала, что, когда начались обстрелы, погибших было очень много. Потому что люди не прятались, не верили, что Украина может по ним бить, и мины попадали в скопления людей: в очередь на остановке или в очередь за гуманитарной помощью.

«Мёртвых убирали довольно быстро. Идёшь с работы вечером, видишь и на перекрёстке, и на остановке, всюду лежат убитые, а утром идёшь на работу, все уже убраны.

Но один ополченец долго лежал. Он был без документов и его не могли опознать, а потом похоронили прямо в клумбе. Сделали маленький холмик, даже креста не поставили. Сейчас этот холмик уплотнился, земля осела, и даже незаметно, что там могила. Да уже и забыли все, что там похоронили неизвестно кого. Клумба и клумба, высадили цветы…

Потом стали прятаться, убитых стало меньше».

Или такой рассказ: «Сначала украинские солдаты были совершенно дикие, неизвестно где их только находили. Однажды, рано утром, наша сотрудница шла на работу, вдруг из кустов навстречу ей выскакивает солдат в украинской форме. Весь грязный, оборванный.

– Тато, дай попыти.

– Да вы знаете, где вы находитесь?

– Нам сказали в Житомирщине».

Развеселил нас рассказ шофёра.

– Сижу на скамеечке, вдруг слышу, мина свистит, ну думаю, куда летит, лёг на землю. Жду, жду, нет взрыва.

Потом вторая… «тиииууу» и тоже без взрыва. Надо ж, мины все просроченные, испорченные, не взрываются, думаю. Говорю соседу: «Слыхал, обстрел был? Мины просвистели, а где, куда прилетели и непонятно».

– Это скворцы теперь так поют, – отвечает.

Официально в Новороссии ходят две валюты. Гривны и рубли. Например, проезд на маршрутках, переделанных из «Газелей», стоит 3 гривны, это 6 рублей. Даёшь одну гривну и 4 рубля. И так во всех магазинах и кафе, в которых мы обедаем. Если даёшь рубли, то сдачу дают в гривах. Рубли ценятся выше.

Зарплату выдают в гривнах и скопить рубли, чтобы, например, уехать в Россию, невозможно. На доллары гривны тоже не поменяешь. Так что «деваться некуда».

 

Как воюет Россия

Сегодня был на пресс-конференции с Игорем Плотницким, главой ЛНР. Он объяснил введение рубля тем, что гривны украинцы стали портить, обливали краской и т.д. То есть деньги, предназначенные для Луганска, приводились в негодность. И введение рубля – это ответ на подобное хулиганство.

Я задал вопрос о двух офицерах ГРУ, задержанных в ходе боя около города Счастье. Плотницкий был готов к вопросу. Представил документы, что эти люди официально состояли в ополчении. Я сфотографировал эти приказы. То есть это, действительно, реальные офицеры, уволенные из вооружённых сил России и поступившие добровольцами в армию ЛНР.

Воюет ли на Украине российская армия, для меня был вопрос риторический. Конечно, воюет, но скрытно. Как же эти два города могут сражаться с армией целого государства? Немыслимо. Невероятно. Невозможно! Горстка шахтёров против регулярной армии. Открыть завесу этой скрытности очень хотелось. Но ни одного российского военнослужащего мне найти не удалось. Я познакомился с несколькими добровольцами, россиянами. Один был по национальности армянином, записанным в казачье ополчение. Другой был питерским тусовщиком, не служившим срочную. Он был активным блогером, печатавшимся в «окопке.ру» и на других сайтах и форумах.

Мало того, два раза я был на передовой и несколько раз в расположении воинских формирований. И не видел ни одной пушки, ни одного танка, ни одной установки ОЗУ. Мало того, я не видел ни одной каски и ни одного бронежилета. Не видел касок, не только одетых на бойцов, но даже висевших на гвоздиках. Только автоматы и камуфляжи. Однажды, выпала удача – увидел пулемёт на трёх ножках, закрытый от дождика рогожей. Правда, я видел ПТР, – противотанковое ружьё 1940 года, видел танк Т-34, на постаменте. Он исправный, и время от времени проезжает по улицам города, вселяя бодрость. А потом опять въезжает на свой постамент. Может быть, я выдаю военную тайну, но никакой другой техники у восставших нет. Ни российской, ни украинской, ни луганской. Поэтому тут предпочитают единственно возможную войну, – партизанскую: вылазки и окружение. Окружить кого-то, отрезать от снабжения, заставить прорываться или сдаться. И никакого лобового силового противостояния. Поэтому так долго отступали. Заманить, потом окружить. Вот тактика, которая сразу показала себя очень успешной. Конечно, техника есть, но её крайне мало.

Видел несколько «Уралов», но в основном ездят на легковых автомашинах. А на передовую попадали на рейсовых маршрутках. За 6 гривен. Мне говорили в Москве, что техника отведена. Отводить-то собственно некуда, если только в Россию. До границы с Россией от передовой 100 км, в среднем. Как от Москвы до Троице-Сергиевой лавры. В конце концов, есть презумпция невиновности, пусть представят доказательства, что мы воюем. Но об этой «презумпции» Европа почему-то совсем забыла. Доказательств нет. И нам незачем оправдываться. Европа несёт новый тоталитаризм. Как и во времена третьего рейха, она объединилась, и лжёт, и клевещет.

И всё-таки я узнал правду. Россия воюет. Да, всё-таки Россия воюет здесь и воюет не скрытно, воюет самым решительным образом. Когда в первый же день в комендатуре одного разбитого села, в кабинете коменданта, увидел портрет Путина на фоне нашего триколора, то понял, что Россия никуда не делась. Она тут, она вместе с ополчением, вместе с народом. Россия воюет под руководством своего президента. Собственно, этим тут и живут. Это и подпитывает силы. Трёхцветный российский флаг тут самый популярный. Если увидишь: георгиевская ленточка и российский флаг, – значит перед тобой свой.

Слышал я и о другой важной российской помощи ополченцам на передовой. Приезжала одна молчаливая женщина из Рязани. Перестирала всё бельё, застелила чистое. Обработала потёртости и ранки. Вымыла полы и готовила два дня обеды. В пятницу приехала, в воскресенье уехала. На работу спешила. Да, приходит помощь, и помощь самая нужная: мытьё, стирка, помывка. Такую помощь приемлют, уважают, любят.

 

Лирическое наступление, а не отступление

Россия воюет, и это не только гуманитарная помощь. И не только политическая, но и поэтическая. Не мы первые, но всё же прорвали поэтическую блокаду. Приехали со стихами, которые сразу же были опубликованы на сайтах информационных агентств.

Нам удалось встретиться и с главой ЛНР Виктором Плотницким. И он, узнав, что приехали с поэтическим визитом, сам стал читать стихи. Начинаются они так:

 

Замри, паскудная Европа,

И не «качай» свои права!

……………………………

 

Он попросил меня уточнить авторство. Тютчеву оно принадлежит или Саблину. Потому что тут произошла некая литературная мистификация. Стихотворение появилось в социальных сетях как тютчевское. Хотя ясно, что выражение «качать права» не может принадлежать Тютчеву. На самом деле, это стихотворение Владимира Саблина, 1929 года рождения. Вот оно полностью. Тут и «мерседес», совсем уж не знакомый Тютчеву.

 

Замри, паскудная Европа,

И не «качай» свои права!

Ты у России – просто жопа,

А думаешь, что голова.

 

Тебе всегда, такой вальяжной,

Усмешечка кривила рот…

Но разве сволочи продажной

Известен истины полёт???

 

Измазав рыло в шоколаде,

Руля шикарный Мерседес –

Не знаешь ты: к какой «награде»

Тебя подталкивает бес!

 

Итак, рули пока рулится –

Пока в России смута прёт…

Но знай: беда уже стучится!

Твой час последний глухо бьёт…

 

И стихи нужны, когда за горло возьмут, как взял весь мир за горло Луганск. Выступление Плотницкого c чтением стихов показали по Луганскому телевидению. Мы тоже попали в кадр. И когда мы проводили свой творческий вечер в школе, меня спросила учительница литературы, так кто же написал стихотворение. Теперь уверенно отвечаю, что это Владимир Григорьевич Саблин. Очень хороший поэт. Живёт в глуши. За всю жизнь выпустил две книги: «Между добром и злом» и «Познай свои печали». Почитать его можно и на сайте, прозванном поэтами «стихирой».

Когда мистификация была раскрыта, интерес к Саблину иссяк. Странно, что она, вообще, удалась, «мерседеса» никто не заметил, так была велика жажда найти родных классиков, урезонивающих «паскудную Европу». Но у Тютчева есть отповеди Европе не хуже. Так зарядим же и настоящего Фёдора Тютчева. Есть же чем пальнуть, чего стесняться?

 

СЛАВЯНАМ

 

Man muss die Slaven an die Mauer drucken *

 

Они кричат, они грозятся:

“Вот к стенке мы славян прижмём!”

Ну, как бы им не оборваться

В задорном натиске своём!

 

Да, стенка есть – стена большая, –

И вас не трудно к ней прижать.

Да польза-то для них какая?

Вот, вот что трудно угадать.

 

Ужасно та стена упруга,

Хоть и гранитная скала, –

Шестую часть земного круга

Она давно уж обошла…

 

Её не раз и штурмовали –

Кой-где сорвали камня три,

Но напоследок отступали

С разбитым лбом богатыри…

 

Стоит она, как и стояла,

Твердыней смотрит боевой:

Она не то чтоб угрожала,

Но… каждый камень в ней живой.

 

Так пусть же бешеным напором

Теснят вас немцы и прижмут

К её бойницам и затворам, –

Посмотрим, что они возьмут!

 

Как ни бесись вражда слепая,

Как ни грози вам буйство их, –

Не выдаст вас стена родная,

Не оттолкнёт она своих.

 

Она расступится пред вами

И, как живой для вас оплот,

Меж вами станет и врагами

И к ним поближе подойдёт.

 

Эпиграф к стихотворению *«Славян должно прижать к стене» – слова австрийского министра иностранных дел гр. фон Бейста, проводившего политику подавления славянских народностей Австро-Венгрии. (Дословно его высказывание повторила Виктория Нуланд. Ничего не меняется на земле.)

И ещё одно короткое стихотворение Фёдора Тютчева 1867 года.

 

Напрасный труд – нет, их не вразумишь, –

Чем либеральней, тем они пошлее,

Цивилизация – для них фетиш,

Но недоступна им её идея.

 

Как перед ней ни гнитесь, господа,

Вам не снискать признанья от Европы:

В её глазах вы будете всегда

Не слуги просвещенья, а холопы.

 

«Паскудная Европа» получила своё. Теперь покроем майданутую Украину ядрёным поэтическим словом нобелевского лауреата Иосифа Бродского. Не менее сильный залп, чем из «Василька», но минскими соглашениями он не запрещён.

 

…………………….

Скажем им, звонкой матерью паузы метя, строго:

скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.

Ступайте от нас в жупане, не говоря в мундире,

по адресу на три буквы на все четыре

 

стороны. Пусть теперь в мазанке хором Гансы

с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.

Как в петлю лезть, так сообща, сук выбирая в чаще,

а курицу из борща грызть в одиночку слаще?

 

Прощевайте, хохлы! Пожили вместе, хватит.

Плюнуть, что ли, в Днипро: может, он вспять покатит,

брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый

отвернутыми углами и вековой обидой.

 

Не поминайте лихом! Вашего неба, хлеба

нам – подавись мы жмыхом и потолком – не треба.

Нечего портить кровь, рвать на груди одежду.

Кончилась, знать, любовь, коли была промежду.

 

Что ковыряться зря в рваных корнях глаголом!

Вас родила земля: грунт, чернозём с подзолом.

Полно качать права, шить нам одно, другое.

Эта земля не даёт вам, кавунам, покоя.

 

Ой-да левада-степь, краля, баштан, вареник.

Больше, поди, теряли: больше людей, чем денег.

Как-нибудь перебьёмся. А что до слезы из глаза,

Нет на неё указа ждать до другого раза.

 

С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!

Только когда придёт и вам помирать, бугаи,

будете вы хрипеть, царапая край матраса,

строчки из Александра, а не брехню Тараса.

 

В этой поэтической перестрелке я могу быть только в роли заряжающего. И последний залп, контрольный. Из упомянутого уже здесь Александра Пушкина.

 

О чём шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?

……………………………………………………….

Так высылайте ж к нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России,

Среди нечуждых им гробов.

 

Казаки

Кто ж не знает, кто такие казаки? Мы в Москве вдоволь насмотрелись на лихих мужчин в лампасах, в подбитых мехом шапках с красным верхом и нагайкой в сапоге. Оказывается, за 70 лет безбожной власти они не забыли свой статус, своё предназначение, свою историю. Возродилось казачество, словно и не было расказачивания.

Я смутно представлял, что Луганщина это ведь тоже казаческая земля. Но казаков нигде не видел. Танков не видел, об этом уже написал, конницы тоже.

Впервые я столкнулся с казаками в Славяносербске. На рукаве одного ополченца увидел шеврон «Всевеликое войско донское» и герб – раненый стрелой олень.

– Так вы казаки? – спрашиваю.

– Да.

– А где же лампасы, нагайки?

На меня посмотрели удивлённо.

– Это у вас в Москве ряженые так ходят, нам не до того.

Оказалось, что все населённые пункты Луганщины это бывшие станицы, переименованные в деревни, сёла, посёлки городского типа. А это настоящий казацкий край. Территория войска Донского. И как до сих пор унижают казаков средства массовой информации, называя их просто ополченцами, наряду с другими. Казаки есть казаки. Они всегда казаки – и в мирное, и в военное время. Воюют тут не только русские и украинцы, главная сила, которая воюет тут, это казаки.

Единственный населённый пункт на Луганщине, сохранивший название станицы, это станица Луганская, – по сути, пригород самого Луганска, как и посёлок Счастье. И то сохранилось это название благодаря тому, что полное название звучит так: «посёлок городского типа Станица Луганская». Слово станица вошло в само название. В России это так бы звучало: посёлок «Деревня Кулемово», деревня «Село Луганское». Смешно. Вот такие пережитки расказачивания и советской власти, и новой политики Незалежной Украины, которой возрождение казачества тоже ни к чему. Всем казаки поперёк горла со своей независимостью.

Я рассматривал казачье ополчение Славяносербска с огромным удивлением. По сути, я впервые видел настоящих казаков. Это были совсем молодые ребята. На вид, немного за двадцать. Собрались, чтобы защищать свою станицу. Не по домам же сидеть. Одеты они были в обычные камуфляжи, а то и просто в какую-то рабочую одежду.

Вот тут я и встретил армянского беженца из России, как он себя называл, вступившего в казачество. Шолохову такое и не снилось. Теперь казаком может стать каждый. Настоящим казаком, а не ряженым.

Этот армянский казак просто сразил меня своим остроумием. У него на рукаве был нашит шеврон российской армии. Я ему заметил, что увидят этот шеврон – и на самом деле решат, будто российские войска тут воюют.

– Кто увидит? – спросил он.

– Ну, нацгвардейцы какие-нибудь.

– Пусть смотрят, а только мы их сюда допускаем только в холодном виде.

Чёрный юморок.

Вооружены казачки были плохо. На шее у некоторых болтались не настоящие «акаэсы», а маленькие «ксюшки», пригодные лишь для ближнего боя.

Из штаба к нам вышел командир этого отряда, которого все называли не по званию, а по имени-отчеству – Денис Иванович. Больше всего он походил на ниндзя. Монголоидные черты, длинные смоляные волосы. Двадцати ему явно не было. Вооружения на нём тоже никакого не было. Да и зачем ниндзя оружие… Достаточно «железной пятки». Он и был в тапочках.

Но самое сильное впечатление оставалось от того, как его беспрекословно слушались. Как мгновенно исполняли его распоряжения. Нам мгновенно выделили автобус и поставили в салон две скамейки. И так же мгновенно мы продолжили путь.

Казаков, как мне кажется, могут победить только казаки. И, увы, так и есть, казаки Луганщины разделились. Как потом выяснилось, загадочное соединение украинских военных «Золотые ворота» сформировано тоже из луганских казаков, которые служили в местных отделениях милиции. И это самое ужасное, что несёт гражданская война. Сосед идёт на соседа. Родственник на родственника.

 

Кого защищают ополченцы

 

«Война в Новороссии быстро стала войной ни за что,

а войну ни за что выиграть просто нельзя,

особенно если противник воюет за родину»

(Олег Кашин, «Серебряный дождь»)

 

В городе мы были приняты очень хорошо. Нам уделила внимание Оксана Сергеевна Кокоткина – министр культуры. Рассказала, что 25 лет сюда не поступали книги из России. Это мы почувствовали очень хорошо. Российских писателей тут так же давно не видели, и интересуются, как там, литература живёт? Я думал, что на наши встречи будут приходить по два-три человека, как в Москве, каково же было моё удивление, когда залы были битком забиты. Мало того, нас не отпускали. Вопросы сыпались непрерывно. Просто рай для писателей и поэтов! Ты снова кому-то нужен! Как странно и приятно это ощущать.

Культурная жизнь в Луганске бьёт ключом, выставки художников в музее сменяют одна другую. Работают все 4 театра. Детский, кукольный, музыкальный (на украинском языке) и драматический. Только расписание очень странное. Вечерних спектаклей нет. Вечерние спектакли начинаются в два часа дня. Комендантский час всё-таки. И репертуар подходящий. Рок-опера «Молодая гвардия». В Драматическом поставили сценарий остросоциального и чернушного нашего кинорежиссёра Василия Сигарева. Спектакль по сборникам современной военной поэзии.

Благодарим Жанну Викторовну Марфину, декана филфака, она устроила нам мгновенно встречу, полный зал в Университетской библиотеке. Благодарим Наталью Антоновну Расторгуеву, директора центральной библиотеки им. Горького, которая сразу, при первом нашем появлении, без всяких проверок, рекомендаций и документов, пригласила нас выступать на презентации общества «Русский мир». Благодарим Твердохлебову Ларису Валерьевну, директора юридического лицея.

Вот, собственно, что защищают ополченцы. Они защищают свою родину, свою историю, свою культуру, живопись, своих артистов, свою «Молодую гвардию». Свой самый красивый город на земле (это я доказываю) – Луганск.

Я вот думаю, беспокоюсь, а что будет с этими замечательными женщинами, которые в любых условиях – и без воды, и без света – продолжают нести свою культурную вахту, если город займёт сумасшедший Правый Сектор. «ПС – псы», как они сами себя называют.

 

Когда это началось

Когда это началось? Катя, девушка, с которой я встречался тогда, вдруг сказала:

– Как хорошо, «ватников» и «колорадов» сожгли.

Это про Одессу. Любимый город, который может спать спокойно. Вроде договаривались когда-то, что убивать людей нельзя. Вроде написано было когда-то в заповедях. Вроде мама говорила, в школе говорили. Это людей нельзя, а «колорадов», оказывается, можно. Тогда я, может быть впервые в жизни, увидел человека, родного человека, который радуется убийству.

Нет, это началось раньше. Когда не милая девушка, а вся страна решила, что красно-коричневых убивать можно. И никакая конституция, на защиту которой они встали, им не поможет. Людей нельзя, а красно-коричневых в 1993 году было можно.

– Москаляку на гиляку.

Я спросил в лицее, как это понимать? Вы могли бы скандировать, например: «Киевляку на гиляку?» Засмеялись. Такой здоровый смех. Обнадёживающий. А потом нашлась и целая страна «колорадов» и «ватников». Страна – ужас. Ось зла. Страна, гордая и самостоятельная. Достойна санкций – решили. Достойна бойкота. Достойна, чтобы стёрли её с лица земли. Страна, которую уже 500 лет объединённая Европа хочет завоевать и никак не удаётся. То тевтоны, то поляки, то Наполеон, то Гитлер.

В передаче Савика Шустера постоянно твердят, что весь мир считает: Россия воюет с Украиной. И весь мир с Украиной. И с Наполеоном, и с Гитлером на нас тоже вся объединённая Европа наступала. Тоже считала нас вредным рассадником ортодоксии, угрожающей всему миру. И кто же оказался прав? Весь этот мир оказался не правым и поверженным.

Прибытие «Правого сектора», как поясняет мой провожатый и наставник, очень тревожно. Они не военные, ничего в военной технике, тактике не смыслят. В боях не участвуют, но заставляют других творить беспредел. Бывали такие случаи: приказывают какому-нибудь кадровому военному, командиру батареи вести огонь по населённому пункту или жилому кварталу. Он переспрашивает начальника: есть там военные объекты? Уточните приказ. Или просит дать приказ в письменном виде. И тогда на него натравят «правый сектор». И они уж начинают издеваться. Позвонят ему домой, поговорят с мамой, женой, детьми. Тогда кадровый офицер соглашается на всё. А если нет семьи, то много и других средств воздействия, вплоть до расстрела. Псы неподсудны.

Удивительно, как в Москве, так и тут, не все за Новороссию. Однажды я познакомился с таким в центре Луганска. Случайно познакомились. Просто спросил дорогу, разговорились. Его звали Володей. Живёт в соседнем доме. Утверждает, что сами ополченцы город обстреливают.

Доказательств нет. Просто так считает. Не могут, мол, хорошие, европейски-направленные киевляне по городу бить. Реально так думает. Из доказательств такое: показывает дыру в жилом доме и утверждает, что сюда никак украинская армия не могла попасть. Это ополченцы ездят на машинах и обстреливают дома в упор. Россия, говорит, никогда не будет демократической. Русские – рабы по жизни. Когда я вдруг понял, что он ещё к тому же считает себя выше всех интеллектуально, то просто сбежал от него.

– Не знаю, какой у вас уровень? – запомнилась его фраза, которую он повторял. – Уровень-то какой у вас?

Да, лаптем щи хлебаем, до вас не достанем. Нет, это не сумасшедший. Ему доставляет удовольствие считать, что он самостоятельно и независимо мыслит во враждебном окружении.

Ещё одного поборника украинской власти я встретил в Родаково, когда мы рассматривали разрушенную прямым попаданием школу. Это был мальчик, он вышел из дверей школы с ранцем за спиной. И встал, рассматривая нас, а потом обратился к нам.

– Если бы тут украинцы были, то всё было бы дешевле и порядка было бы больше.

Не в школе его этому научили. Значит, в семье так думают.

Я не успел ему ответить, потому что начинался обстрел и мы заняли свои места: «По машинам!»

Как раз в эти дни шёл новый сериал «Молодая гвардия». Никогда не мог понять, откуда столько русских людей добровольно шло в услужение фашистам. Не военнопленные, нет. Обычные граждане становились примерными полицаями и зверели. И зря их в фильмах делают какими-то подонками, недочеловеками. Создавая такой образ предателя, нас усыпляют, они – не мы. Всё нормально, мы хорошие. Но нет! Нет, они – это мы. Они среди нас.

Есть такие, кто думает, что с Украиной будет лучше. Многие думали, что с фашистами будет лучше. Порядка будет больше. Смердякова потрясала мысль, что Франция, которая в культурном отношении была несоизмеримо выше, потерпела поражение в России. А ведь с ними было бы лучше! Это что! Постоянно находятся популярные поэты, смакующие эти мысли. Вот знаменитые стихи Джека Алтаузена.

 

Я предлагаю Минина расплавить,

Пожарского. Зачем им пьедестал?

Довольно нам двух лавочников славить,

Их за прилавками Октябрь застал.

Случайно им мы не свернули шею.

Я знаю, это было бы под стать.

Подумаешь, они спасли Россию!

А может, лучше было не спасать?

 

Ещё пример. Нормальный (психически), популярный бард Юлий Ким, любимый мною, любимый многими. Пишет сегодня такую песенку, пародию на наш гимн.

 

Россия родная, страна дорогая,

ну что ж ты, Россия, стоишь и поёшь

всё снова и снова стихи Михалкова,

где каждое слово – дешёвая ложь?

 

Припев:

 

Пой, моя Родина, пой горемычная,

Пой, дорогая родная земля,

вечно послушная, вечно привычная –

петь, что велят господа

из Кремля.

 

Вот это и есть подлое предательство. И такому подонку аплодируют. Такие же подонки. Их много. Они дружны, сплочены, у них под рукой средства массовой информации, международные фонды, гранты, издательства…

А за этим – разрушенные города, мёртвые дети. За этим – пытки и увечья.

 

Бесовщина

От ополченцев наслушался много жутких историй. Я уже пересказывал историю о том, как забили до смерти айдаровцы таксиста, перевозившего пенсионеров получать пенсию – за то, что он забыл снять георгиевскую ленточку с машины. Много и других примеров пыток. Поэт Юрий Юрченко сам попал в плен, сам был наглядным свидетельством, он хромал и поседел до последнего волоса. И всё же я ко всему относился недоверчиво, особенно к рассказам о случае, когда у ополченца, украинца по национальности, попавшего в плен к «добробатам» Правого Сектора, оторвали указательные пальцы. Те самые, которыми нажимают на спусковой крючок. Мне нужны были не просто эмоциональные рассказы, а документы. И вот, как только вернулся домой, совершенно случайно нашёл эти доказательства. И доказательствами стали не только фотографии, но комментарии к ним.

Эти фотографии, выложены каким-то правосеком в фейсбуке. У ополченца, попавшего в плен, отрезаны указательные пальцы на обеих руках. Вернее, как оказалось – отстрелены. Причём, выяснилось, что он местный житель, по национальности – украинец. Защищал свой дом, свою землю. Снято это в разных ракурсах. Снято и на видео. Потом показано по украинскому «громадянскому» телевидению. Хвалятся палачи своей работой. Хорошо, надо чтобы весь мир знал. Но вот подписи под фотографиями – это уже за пределами понимания. Это не психология, а метафизика. Это бесовщина. Вот эти комментарии, скопированные мной из Фейсбука.

 

 мирослава журба: «Яшка, а ви його кастрируйте на память».

 Валерий Елисеев: «Если гавно не ковырять, оно и вонять не будет. Забудьте за гниду».

 Masha Manilova: «Надо было ему яйца отрезать и на аукционе выставить, ну и чтобы такая мразь не размножалась».

 Лидия Корнева: «Умнички вы наши! Гордимся вами и люблю вас»

 Татьяна Озерова: «О, вы уже стали знаменитостью. Кассад в своём блоге выложил ваш пост и фото»

 Елена Васильевна: «Молодцы, ребятки. Храни вас Бог. Мы за вас молимся».

 Гру Зин: «Красавцы!!!»

 Oleh Abdul: «Більше не буде на спусковий гачок натискть»

 Світлана Кубрак: «Так тримати!!! Молодці !!! Скотч таки так – шикарний !!!)»

 Беляков Евгений: «Вы ему пальцы отрезали? Чем от сепаров отличаетесь?»

 Гру Зин: «Беляков Евгений, приезжай и покажем чем;)!!!»

 Oleh Abdul: «Евгений, а інших взагалі вбили, уяви собі! Який жах… Молодці, хлопці! Оце справжній ДУК!»

 Денис Харченко: «А с пальцами что? Чтобы больше не воевал».

 Юлия Вергун: «в носу теперь не поковыряешься Смайлик «frown»

 Яна Червоная: «ААААААААА……СУПЕР !!!!!!»

 Виктория Цыганенко: «Спасибо, ребята! Вы – самые-самые классные!»

 Вячеслав Слепцов: «Пальцев нет, зато жить будет. Пусть скажет спасибо что не башку отрезали. Это гуманно. Неизвестно сколько он наших до этого убил».

 Ирына Королева: «Дорогенькі-рідненькі, бережить себе і бережи Вас Боже! Бажаю усім Вам ПЕРЕМОГИ і вертайтесь здоровими та неушкодженими! Дякуємо Вам! МОЛОДЦІ»

 Yashka Tsygankov: «Вот ето я с прошлого года гаварил.. Красава!!! В жизни не сможет взять оружие в руки а ракается то каждый божий день будет!!!»

 юля шубина: «Надо было ампутировать по горло ему всё….большой тоже надо было резать»

 Helen Parshina: «Дякую вам, захисники! Бережи вас Боже!»

 Irene Koval’: «И руки связаны скотчем “народного тыла” – эпично»

 Pashko Taras: «Беріжіть себе Козаки, вас чекають і люблять».

 Alina Huss: «Нічого собі!!!. Молодці!! Гордимося вами»

 Olga Westfall: «Телеканал Звезда в Фейсбуке тоже указал ваше имя, выложил фотки, сославшись на ваш пост».

 

Это далеко не всё. Тысячи радостных комментариев. Их радуют пытки пленных. Тысячи лет человеческой культуры прошли мимо них. Мы даже с пленными фашистами обходились по-человечески. И поминают Бога… Ладно бы парни. Но девушки. Это не вмещается в сознание. И Европа не протестует. Европа не против.

 

Ожившие памятники

Я никогда не любил помпезных памятников советской эпохи. Но когда я ранним луганским утром увидел памятник героям войны, – бронзовая группа с воздетыми вверх руками, – то вдруг ощутил, что они живые. Только их плоть – бронзовая. Этот памятник стоит на Оборонной улице. Над группой и поднятым полотном знамени возвышается высоченная стела в виде штыка. Группа с воздетыми руками как бы обращалась ко мне, а штык, вонзая своё остриё в облака, вопиял к небу.

Озноб пробежал по позвоночнику. Сильное впечатление я объяснил бессонной ночью и тяготами путешествия. Потом не только каждый памятник – каждое здание, разбитое налётами с прошлого лета, казались мне живыми. Здания и памятники жаловались, говорили со мной, негодовали, возмущались. Каждое здание с чёрными окнами, побитыми стенами, а то и проломленными стенами, как бы обращалось ко мне с какими-то жалобами, претензиями, просьбами. Я принялся фотографировать ущерб, нанесённый налётами. Я, движимый какой-то неясной силой, как сумасшедший, бегал и фотографировал все дырки, разбитые стёкла, и разрушения. Я надоел своим спутникам. Прохожие останавливались удивлённо, а я неутомимо все результаты жестоких ударов фиксировал фотоаппаратом. И здания как бы были мне благодарны. Здания уже не смотрели на меня укоризненно и осуждающе.

Причём ничего военного, даже отдалённо военного в городе и в помине не было. Если не считать множество памятников нахмуренного Тараса Шевченко, чьи слова оживали и летели в ответ на обстрел.

 

Пришли ксёндзы – и мир наш возмутили,

Терзали нас, пытали, жгли, казнили,

И морем слёз и крови стал наш рай.

 

Особенно много бюстов, скульптур, барельефов Тараса Шевченко было в университете его имени. Он встречал нас на улице, в фойе и в кабинетах, на каждом столе. И каждый раз, смотря на его кое-где посечённое лицо с висячими до плеч усами, огненными вспышками вспыхивали в мозгу строки. И казалось, что ими можно дать ответный отпор, можно послать их как очередь, как заряд горячего неба.

 

Рыданье всю Украйну огласило.

За головой катилась голова;

И посреди народного мученья –

Те-деум! ксёндз ревел в ожесточеньи.

 

«Западенцы», «правый сектор» – это же униаты, А теперь и язычники, о которых и писал поэт, которых и натравили на Украину зарубежные, современные, европейские и американские «ксёндзы».

 

В те дни, когда мы были казаками,

Об унии и речи не велось:

О! как тогда нам весело жилось!

 

История повторяется в более чудовищном варианте. «Те Деум», – христианский гимн, который поют и православные за богослужением: «Тебе, Бога хвалим. Тебя, Господа, исповедуем…». Но какая огромная разница, – «реветь в ожесточеньи…» и петь. Именно «ревут в ожесточеньи» те, кто радуется, мукам, пыткам, пленных, и, глядя на их увечья, славит бога.

Луганск расположен не на семи холмах, как Рим, а на одном. Поэтому улицы, спускаясь вниз, в перспективе кажется, уходят в небо. Отсутствие высотных домов создаёт впечатление открытости небу. Я уже говорил, что этот город, по моему ощущению, создан, задуман и возведён самим небом и самим солнцем. Город, посвящённый небу. Поэтому его даже сравнивать невозможно с другими городами земли, построенными людьми. И, конечно, только демоны, могут покушаться на творение неба. Порошенко назвал новороссийцев «недочеловеками» – это слова самого демона. Зря его называют фашистом, хотя фашисты называли русских так же «унтерменшами» – недочеловеками. Это же антихрист. Вот его проклятья роду человеческому:

«У нас работа будет, у них нет. У нас пенсии будут, у них нет. Наши дети пойдут в школы, в детские сады, их дети будут сидеть в подвалах. Они ничего не смогут сделать и так, и только так, мы выиграем всю войну».

Борьба с демонами – нечеловеческое дело. Тут приоритет нужно отдать церкви. И церкви в городе есть. И службы правятся каждый день. Кресты церквей видны издалека. В этом городе кресты подняты к небу. Кресты ничто не заслоняет. В этом городе доминируют кресты. Первая церковь, которая нас приветствовала пятью горящими в лучах восходящего солнца золотыми крестами, была посвящена мученице Татьяне. Мы и поселились в гостинице вблизи неё.

Когда мы ехали в лицей, который находился в далёком Октябрьском районе, огромная железная фигура загородила солнце. Показалось, что это сцена из фантастического фильма, из «Трансформеров». В руке человек с напрягшимися мышцами держал факел. Он стоял посреди дороги, на спуске, и был прямо весь полон протеста, возмущения. Готовности ринуться на врагов и жечь их бронзовым огнём своего факела. На нас, горожан, он не обращал внимания, он был весь устремлён вдаль, за горизонт, где были враги.

Какая кровь течёт в бронзовых людях. Может быть, расплавленный металл кипит внутри? Я думаю, что-то другое. Может быть, какие-то нано-элементы придали им новые силы, новый смысл. За время общения с памятниками я стал их чувствовать и понимать.

На Оборонной я засмотрелся на огромного Дзержинского в шинели. Он почему-то всегда стоял спиной к свету, оставаясь в тени. В принципе, так и должно быть. Секретные службы не любят света. Он весь съёжился, сморщился от ужаса. Острой колючкой торчала борода, углом – воротник шинели. Нет, он не был защитником, скорее – жертвой.

Вскоре мы набрели на аллегорический памятник, по мотивам известного стихотворения Расула Гамзатова.

 

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей.

 

Обмякший, убитый бронзовый солдат, падая на землю, вдруг превращается в журавля и летит, уже не касаясь земли, вместе с другими, такими же, журавлями. Казалось, что памятник поставлен прямо вчера, настолько актуален он был, настолько он был наполнен свежими сводками с полей сражений. И, несмотря на свою монументальность, несмотря на свой совсем не воздушный материал, в нём сквозила, держала и взмывала его вверх, поэзия.

И тут я понял, что нет, не расплавленный металл в жилах луганских памятников, а поэзия. Эта невещественная субстанция поэзии их и оживляет. Поэзия не только в лирике, нет! Но и в возмездии. Поэзия возмездия – грозная поэзия.

Но самый невероятный памятник нам ещё только предстояло увидеть. Он был совсем рядом, только не сразу заметен. Его скрывали кусты сирени.

Рассмотреть его можно было только вблизи, оттого он и был так установлен, без перспективы. Общие очертания его были бесформенными и ничего не говорящими. Зато вблизи… Это были слившиеся в одно три бронзовых фигуры. Стоящий на коленях полуголый мужчина со связанными сзади руками. Над ним возвышалась женщина-мать, содранное платье обнажало её грудь, толстая верёвка обхватила её тело, как змея. И тянущийся к умирающей матери ребёнок.

Что бы это могло быть? Удивлению не было предела. И мы прочитали вбитые в металл строки, которые всё объясняли: «Правда забвению не подлежит».

«Жителям Луганщины, павшим от рук карателей-националистов из ОУН-УПА, 1945-1956». И далее следовали имена казнённых.

Весь памятник был иссечён осколками. Он был установлен в нулевых годах как пророчество. Каратели не заставили себя ждать и опять нанесли свой удар. Пробоина в груди женщины вся завилась, скрутилась металлическими лепестками. Пробит лоб мужчины. И символика говорила сама за себя. Она вопила из каждой раны. Свидетельство обвинения было создано самими карателями. Они верны себе. Злобные фашистские подручные. Они опять пришли уничтожать.

 

Луганская мадонна

Нашим ориентиром в городе стал только что построенный храм Божьей Матери «Умиление». Он стоит почти в самом центре. «Умиление» – любимая икона Серафима Саровского. На ней изображена Богородица совсем молодой, без младенца Христа на руках. Этот храм внушительных размеров, его кресты видны издалека. Он ещё не совсем достроенный, но тоже подвергся обстрелу. Разрушена значительная часть фасада. Но за ремонт тут же взялись – и уже всё восстановлено, в отличие от других строений. Осталось только снять леса. Мы долго фотографировали этот прекрасный храм. На северной его стороне во всю высоту фасада изображена Божья Матерь, она смотрит на площадь и главную магистраль города. На южном фасаде – огромная фигура преподобного Серафима.

Сначала мы думали, что это фрески. Потом нам растолковали, и мы убедились сами, что это витражи. И взрыв, по всей видимости, мины произошёл в непосредственной близости от Богородицы. И камень разлетелся, оставив в стене огромную дыру и щербины от осколков. Но вот стеклянная Богородица совсем не пострадала. Как и почему это произошло, непонятно.

Когда люди впервые увидели эти разрушения, они подходили, удивлялись, вкладывали свои персты в раны на стене. Ужасались и дивились на то, как могло такое быть, чтобы стекло от взрыва не разлетелось на мелкие осколки, а камень разлетелся. Окна-то домов разбиваются не только от осколков, но и от взрывной волны. А тут ни одно стёклышко не пострадало.

Женщины говорили нам, что каждый день ездят на работу мимо этого храма и смотрят на это необъяснимое чудо, и каждый раз ободряются духом. «Есть теперь и у нас заступница». И мы сами благоговели перед чудесами, которые были явлены здесь.

 

Князь Игорь, Игорь Святославич

Пока я жил в Луганске, «Слово о полку Игореве» вспыхивало у меня в памяти – словно огненные стрелы, летели строки. Непростая это земля, былинная. Она сама пробуждает прапамять, сама говорит с тобой.

«О, русская земля, ты уже за холмом». Князь всё пространство от Киева до Дона великого назвал «русской землёй». Литературное произведение неожиданно превращалось в публицистическое, в политический манифест. И киевские князья почему-то называли себя русскими, и свою землю русской. Идеология Киевских князей, гнезда Ольгова, то есть вещего Олега – это и наша идеология, наша современная политика, Киевские князья – это наши князья. Киевская история – это наша история. Это история Руси, и никакого иного государства. Мы ничего не собираемся забывать. Это не история современных половцев, под другими именами отвоевавших себе эту территорию. Это наша история.

У краеведческого музея, на лестнице, спускавшейся к Северскому Донцу, километра два, гораздо грандиознее, чем одесская, чуть повыше двух танков времён Первой Мировой войны и Интервенции, встретил меня и памятник с гуслями на коленях. Памятник безымянному, но гениальному автору «Слова». И нестерпимо захотелось посмотреть на памятник князю Игорю и его полку.

Повезли меня туда ночью. И я увидел на фоне заревого неба силуэт с левой стороны. Спустились густые сумерки, и начался обстрел. Летели в нашу сторону трассёры. Летели отдельными зарядами и пунктирами. И в свете вспышек памятник освещался, конь вставал на дыбы, оживал. Это же огненные стрелы! – всё во мне внутри вскричало, и я мгновенно перенёсся на 900 лет назад. И казалось, что битва, описанная в «Слове», разгорается вновь. И Князь Игорь ведёт свой полк в атаку, и мечом, и щитом отбивает летящие в него огненные стрелы.

 

«кровавые зори свет возвещают,

чёрные тучи с моря идут,

хотят прикрыть четыре солнца,

а в них трепещут синие молнии.

Быть грому великому,

идти дождю стрелами с Дону Великого!

Тут копьям преломиться,

тут саблям побиться

о шеломы половецкие,

на реке Каяле,

у Дона Великого».

 

Я не верил своим глазам, настолько это всё было нереально. И я, привыкший ко всякого рода зрелищам, световым и лазерным эффектам, не мог поверить, что это наяву. И только противный холодок в позвоночнике предупреждал, что стреляют в нашу сторону, и каждый выстрел – не шутиха.

Потом, уже в Москве, я стал изучать материалы, касающиеся этого памятника. Он воздвигнут в нулевые годы, реконструирован и закончен в 2008 году – в то же время, как и памятник жертвам УАН-УПСО. Нет, не спонтанное это было решение: к войне готовились загодя! Об этом говорят эти монументы. Они говорили, что о надвигающейся бандеровской грозе знали: теперь не со стороны степи, а со стороны Киева гремела угроза. Поэтому и памятник ориентирован на запад – на левую сторону Северского Донца, где ныне бесчинствует украинская нацгвардия, «айдаровцы» или «нацики», как их называют в народе. Полк Игорев с четырьмя князьями, «четыре солнца» – так названы они в «Слове», шёл на восток, чтобы преломить копья в степи половецкой, потрещать по шлемам половецким мечами харалужными… А теперь повернул. Теперь его путь – на запад. И путь домой – на родное пепелище, захваченное бандитами и ворами.

Бронзовый всадник сводил меня с ума – совсем так же, как некогда «Медный всадник» свёл с ума бедного Евгения. Но это были петербургские легенды, байки от Пушкина. А тут всё на самом деле.

Изучив фотографии, я обнаружил, что конь Игорев, Игоря Святославича, совсем не встал на дыбы, нет, не вздыбленный это конь! Бронзовый конь стоит как вкопанный, да и не бронзовый, как оказалось по описанию, а цементный, только подкрашенный под бронзу. Да что там в ночи разглядишь. Князь поднялся на стремена, и меч его воздет к небу. Меч не показывает на противника. Одна нога коня прочно стоит на земле, а вторую он поднял как бы в нетерпении. Вот-вот забьёт копытом. Своё ночное видение со вставшим дыбом конём я никак не мог объяснить. Не мог же конь на самом деле оживать и вставать на дыбы, закидывая копыта на небо… Я пересматривал видео ночных обстрелов, попавшее в интернет. И опять огненные стрелы летели в князя, и опять конь поднимался на задние ноги и, казалось, беззвучно ржал. А, может быть, и на самом деле ржал, только гул разрывов заглушал его живой голос.

Наконец, я разобрался. На самом деле в свете огненных стрел я видел только одну ногу коня, которую он поднял, а вторую, на которую он опирался, не мог видеть. Поэтому и казалось мне, что при каждом разрыве конь встаёт на дыбы, как собственно и в реальности, наверное, было бы. Но всё равно, видение ожившего коня не отпускало меня. Это был какой-то мистический, сверхъестественный знак, знак от Киевских князей, которые называли себя не иначе, как русскими. Да и сам Киев – Русь. И точно не Украина. Это знак от моей истории, которая не просто какой-то памятник, закосневший в бронзе. Эта история жива. По крайней мере, я её чувствую живой. И если нет во мне силы Бояна (а жаль, да откуда взялась бы…), нет, не по «замышлению Боянову» приходится писать ныне, иными словами, более топорными, но я скажу всё-таки об этом.

Мы единая Русь. И не даром Святослав когда-то обронил «золотое слово со слезою смешанное» о ссорах русских князей. Подхватили это слово древние поэты, донесли до нас. Не умерло Слово. Наша сила в единстве, а мы друг другу не враги.

 

«Уже бо, братие, не весёлая година въстала, уже пустыни силу прикрыла. Въстала обида в силах Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синем море у Дону: плещучи, упуди жирня времена. Усобица князем на поганыя погыбе, рекоста бо брат брату: «Се моё, а то моё же». И начяша князи про малое «се великое» молвити, а сами на себе крамолу ковати. А погании с всех стран прихождаху с победами на землю Рускую.

А въстона бо, братие, Киев тугою, а Чернигов напастьми. Тоска разлияся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи. А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами, победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле от двора».

 

Восстонал Киев бедою, а Чернигов напастями. Тоска разлилась по русской земле, печаль жирна течёт средь земли Русской. С большой буквы! С каких пор Киев не русская земля? А с тех самых, когда началась усобица, князьям на погибель, тогда поганые стали приходить с победами на землю Русскую.