«Знатный кегельбан» Александра Чистобаева
Рубрика в газете: Страна поэтов, № 2025 / 43, 31.10.2025, автор: Максим ШВЕЦ
И слова равняются в полный рост:
«С якоря в восемь. Курс – ост.
У кого жена, брат –
Пишите, мы не придём назад.
Зато будет знатный кегельбан».
И старший в ответ: «Есть, капитан!»…
Ник. Тихонов
Начнём с поэтического кредо разбираемого (не на запчасти) автора –
НАСТАВЛЕНИЕ
Угрожали: «Пиши – просто»,
умоляли: «Давай – ясно,
без – покойников, без – погоста,
и без зауми – явной».
Ну так вот: голый – сморщенный – стиш.
Без – аллюзий – на Древний Рим.
Без – претензий – на дряхлую Грецию.
Вот он мой – карандаш – коробок – коротыш.
Будьте бережней с ним –
не внесите – инфекцию.
Поэт Чистобаев бывает чрезвычайно едок (не путать с едок, ибо он, как раз производитель пищи, пищи для ума читателя, в конечном итоге, – Духовной пищи). Множество выражений на грани фола с перчинкой! Но – очень культурно!
Автор – нахален, беззастенчив и ни на кого не похож, только на своё отражение в бесчисленном множестве зеркал. Если и находятся в его творчестве какие-то ассоциации с предшественниками или современниками, так это – закономерность, поэт – в общем потоке культуры. Меткость «заумного» образа часто поражает своей достоверностью: «и в припаркованных роялях плачут окна» [описание машин в дождь на кладбище во время похорон].
Или: «грибами зонтики толпятся у колодца…» – это можно увидеть!
Вот, например, целиком об открытии и «закрытии» американского континента –
НА НЕЗАВИСИМОСТЬ
СОЕДИНЁННЫХ ШТАМПОВ АМЕРИКИ
Мы нашли острый остров, слепой окружённый водой,
с рожей плоской и постной мы высадились, козодой
нам запел непонятно, личины древесные лук
натянули, по пяткам стреляли ахиллам, из луп
изучали следы парадокса в камзолах и тучных доспехах,
мой король, возвращай мой украденный смех, ибо мне не до смеха.
Я готов умереть здесь за новую землю и новую воду,
это – плоть, это – плеть, и наш хор – это хор хоровода,
нам достаточно трон почитать за суконным скупым океаном.
Здесь ведь правит Плафон! дочь вождя смотрит в рот окаянно!
Их мы купим за грош, ты учил нас, как надо «купиться»,
ты и сам в том хорош – на английском престоле немецкая птица.
Отпусти нас, король, здесь воздвигнем империю сонной лощины.
На коре «кроатон» клювом выскребем ястребиным.
Чистобаев играет словами, но эта игра даётся ему, как наитие, открытие, озарение. Каламбур приобретает вес метафоры:
мой единственный талант –
баб от бабок отучаю
и в штанах ношу травмат.
Гм, я бы написал – «баб от бабок ОТЛИЧАЮ». Было бы смешнее. Или другой пример: «вдыхаю псину, дабы опо-пси-ться».
Кому из моего поколения не знакомо «ругательное» слово (в нашем понимании) – попса? Попса – это ниже плинтуса, развлекуха для пэтэушников. Сейчас она, к сожалению, процветает.
Трудно отнести эту поэзию к какому-либо литературному течению. Много у автора от почти современных метареализма и концептуализма, но в целом его авторский голос – своеобразен, оригинален, свеж; я бы назвал это сюрреализмом. И, как следствие, признание: «не уместен ты, ты вновь не с теми, запятая после запятой».
По крайней мере, ни «марсианин» Асеев*, ни «гвоздодел» Тихонов никак не вписываются в творческий акцент поэта Чистобаева. Разве что – он перенял у них дерзость и, в каком-то смысле, наглость, эпатаж, приметы эпохи бунта.
* – Кстати у молодого Асеева были подобные опыты игры словами –
Когда земное склонит лень,
выходит с тенью тени лань,
с ветвей скользит, белея, лунь,
волну сердито взроет линь,
И чей-то стан колеблет стон,
то, может, пан, а может, пень…
Из тины тень, из сини сон,
пока на Дон не ляжет день.
А коса твоя – осени сень, –
ты звёздам приходишься родственницей.
Поэт существует в своей версии параллельного мира, но никому не удаётся полностью абстрагироваться от реальности. На сцене появляются, проявляются новые аллюзии нашего самородка. Узнаваемы такие имена: «Голодающий» Тиняков, «дурак» Нельдихен, «кикапа» Чурилин.
ФИЛОЛОХИЧЕСКОЕ
Выдаёшь литеру «м» за мычание.
Но составителя словаря не проведёшь.
Собственно, все эти звукоподражания [«гав-гав»,
«тпру-тпру», «тяни-толкай», «миклухо-маклай»,
«эксен-мобайл»] – порочный круг, так сказать.
Раньше мы облизывали «родную речь»
[под редакцией Бабайцевой и Чесноковой –
сомневаюсь, что авторы – компаньонки.]
да-да, облизывали языком речь, извини,
не мог удержаться от дешёвого каламбура.
Что же – лучше каламбур-самосмейка, нежели
превентивный «дыр бул щыл» какой-то.
Гм… на данную букву есть приличное количество слов:
«мужчина», «мачете», «мускул», «мастиффф».
Похоже, это тот самый таинственный случай,
когда количество всё-таки победило качество.
В общем, перестань скулить, мычать, елозить
или чего ты там ещё умеешь, стоя в ряду однородных членов,
всё равно уже не заговоришь.
Вот, например, чистобаевский образ, родственный образу тинякова-авангардиста –
ТЕРПЕНИЕ
Пещера шепчет явно плотоядно,
не надо уверять себя в обратном,
она льёт воду, ублажая слух,
на страх животный ставит, на испуг,
на струнах слабых, низменных инстинктах
играет. Не давай себя увлечь.
пещера даст однажды течь,
и вот тогда не пригодится нитка.
И что-то родственное с нельдихенским мировосприятием:
Бог – это Три; а чёрт – один,
то есть последний вполне победим,
значит, не стоит мне заливать
в уши растопленный воск;
я застелил для тебя кровать,
я не услышу твой творческий рост,
так успокойся, усни; метель
дверь не сорвёт у гробницы с петель.
Ещё есть и чурилинская атмосфера –
ХОРОВОД
делаешь чувственный поворот –
римский сестерций – твой бронзовый профиль.
статуи сразу прервать хоровод
(видишь, как они округлили рот?
мёд клейковиной течёт из сот)
разом решили и сдвинули брови,
статуи – в формах остывший народ
в мягком садовом пчелином воске.
Улей, как ты, в профиль – сдержанный, плоский.
В гипсе романовы у ворот.
Можешь ожить, будет, видимо, в тему,
я начищаю короны царям –
ночью прикованы к якорям,
пялишься с ними в пурпурную стену.
Сделай движенье. Застанешь врасплох.
Не водрузить на меня венок?
Переложи. Нас никто здесь не спалит,
Все отвернулись, у мрамора память,
как у романовых в чёрный год.
Статуи – Время наоборот.
мне надоело подкрашивать тоги,
я – измельчал, состригая кусты
в парке, в котором застыла ты,
аргус дежурит – секатор стоокий.
Улей царей без меня был пустым,
так что обязан он мне очень многим.
Если сейчас не сойдёшь с пьедестала,
статуи пустятся вновь в хоровод,
плесень в романовых горлом пойдёт,
всё для того, чтоб ты с мрамора встала (?)
Чистобаев находится в поиске, пытается найти «ключ от всех дверей». Такого «золотого ключика» попросту не существует. И не надо его искать. Надо входить без ключа. Как свидетельствовал Даниил Хармс: «Если бросить стихотворение в окно, то стекло разобьётся».
Итак, мы видим реальные попытки автора найти свою новую, как ему кажется, поэтику, свой единственный в мире стиль, а почему бы просто не писать?
Большинство из стихотворений его довольно объёмной и масштабной книги – поэзия. При том – Большая! Высокая.
Кстати, стоит обратить внимание на интерактивность сборника, которая сама по себе – нововведение. Книга содержит «комменты» из сети «интернет», т.е., по существу, находится в реальности и в виртуальности одновременно. До создания сети подобное использовали в газете «Сорока» и в самиздатских журналах, в частности в «Арт-городе», родом из С-Пб. Там происходила заочная переписка между читателями и авторами.
Одно из славных стихов всего сборника и одно из самых моих любимых:
мне государь рисуется в бою,
поручики и юнкера на пирсе.
вот, собственно, для них мундир крою,
один – на всех… так Бог… распорядился…
Лучше происходит ещё с одной аллюзией –
ЛОРНЕТ
России нет и нет толстого,
и бродского не высылали из,
свободное естественное слово
в калошах встало на карниз,
склоняется и изучает трассу
в замыленный кривой лорнет.
…а царь уже Царём помазан
на земли, где нас больше нет.
Хочу заметить, что автору удаётся довести до потенциального читателя свою мысль, чувство, образ и смысл своего выступления. Например, стихотворение – «В трубе» содержит явную отсылку к творчеству Олега Григорьева (которого поэт, по собственному признанию, не читал), но не к юмористическому рассказу для детей «Две трубы», а к стихотворению «В том числе».
Читаем чистобаевское –
зачем возвращаться к тебе? твой голос в трубе огрубел,
и кислая мина в том только повинна, что горек её удел.
теперь ты в чужом приложеньи. Воскреснешь ли в Воскресенье,
когда ты слуга двух господ? Простит ли тогда Господь?
что ж… в этом моё пораженье; в трубе ты есть труп, трафарет.
зелёный мерцающий свет… скольжение… без скольжения.
И григорьевское –
Нашли труп
В системе отопительных труб.
А дом-то коробкой!
Ты лежала на тахте
С широко раскрытой топкой
И с кем-то другим говорила,
Кто был далеко-далеко-далеко…
Оба автора говорят об одном, но по-разному. Тут мы видим и «конёк» (найденный ключ) Александра Чистобаева, в сущности, ту самую «запятую после запятой», которая уже нам попадалась на глаза. Сталкивая слова, поэт сталкивает смыслы, что неизбежно приводит к парадоксам и антиномиям. Примеров предостаточно: «а в нём халат… в моём халате…»
Или –
я чудовище возьму и проглочу,
и чудовищем застрянет в горле ком.
Или: «Свеча не стоит свеч…»
Или –
барана прирезал второй баран,
он жертву принёс тельцу…
И даже такие: «Угловатым из угла…»
И: «через челюсть через…»
Приём, использованный трижды – это уже метод. Кроме того, возникает и определённый перевес –
Треугольный колодец послал в уголок.
Проиграть проигравшему мог только лох.
Ничего не сбылось, потому что я – тварь,
в джинсах плесень листает карманный словарь,
даже мне непонятно, что вымолвил сам,
почему эта речь для тебя не бальзам?
На самом деле, вся поэтическая чистобаевская доктрина – насквозь трагична, и все циничноватые и грубоватые «пещеры» и «щели» не прибавляют его стихам ни юмора, ни весёлости:
Вагон метро дарует шанс
не уступать бабище жирной.
«Бит-Ховен – Бах, когда не Брамс», –
Шер усмехается пружинно.
А следующую книгу автору рекомендую назвать – «Кегель-Бах». Будет стильно. Но возвращаясь к трагизму в чистобаевской поэзии… его трагизм – вне конкуренции. Не помню за последние 18 лет ни одного сильного поэта-трагика, теперь, видимо, читатели будут измерять уровень трагизма честобаеметром:
ПОД РАМОЙ
Колёса велосипеда во снах закругляют лето:
где мы с пацанами под рамой, в пропорции равной
ныряли в густой лягушатник, а после – к реке, в запруду.
Свело икроножную мышцу, тебя потащило ко дну.
Тогда… я с тобой утонул… колёса глотать не буду.
Иногда наш «защитник людей» пытается отвлечься от трагедии и переводит «стрелку» на траги-фарс. Появляются ещё в большом количестве парадоксы и антиномии, как например, в тексте, в котором угадываются брейгелевские мальчики на коньках:
НАБЛЮДЕНИЕ У ОКНА
дети катаются на коньках,
дети – предки ледяных макак,
я забыла купить молоко,
снег на руку, в передник упал,
снег мне сделал надрез, укол.
снег – спасительный спам.
сегодня – мой выход из кухни:
со стула толстуха рухнет.
чепец и передник – лён.
фартук снегом заражён.
дети провалились под лёд.
Молочник меня подождёт…
Не правда ли, чем-то напоминает «Бабушку» Олега Григорьева –
Старая, слабая бабушка
Оставила дома ключик.
Звонила старая бабушка,
Но не открыл ей внучек.
Старая бабушка ухнула,
В дверь кулаком бахнула.
Дубовая дверь рухнула,
Соседка на кухне ахнула,
Качнулся сосед на стуле,
Свалился с кровати внучек,
Упала с полки кастрюля
И бабушкин маленький ключик.
В общем и целом, это, конечно, славный сюрреализм, чистобаевский, но совсем не сюрреализм последних стихов Николая Гумилёва, а какое-то бурливое подводное течение, в котором всё варится, всё годится для «топки». Возвышаются здесь надменные и глубокие «дорогие многоуважаемые шкафы», родом, предположительно, из «Вишнёвого сада». Здесь летают босховские совы. Рассказываются притчи в духе Уильяма Сарояна. Звучат «Колыбельная» в стиле шекспировского Гамлета, хохмы в духе современного рэпа. И вся эта «музыка» – под сурдинку под Полонез Огинского. Утончённо лирический болезненный трагизм. Хочется плакать в умилении и жалости.
Но в чистобаевских стихах есть жизнеутверждающее начало!
«человеку нужна тишина» –
это – чушь наповал, на убой.
Вера в Бога – нужна!
и с какого рожна
я обязан искать покой?
Вера в Бога – вулкан! волнорез!
зря толпа ждёт бесстрастный амвон…
камнепад за окном, ледяной косохлест,
но в кармане нагрудном достаточно мест
у Него.
у Него.
у Него.
Сравните, с гумилёвскими строками –
но всё в себя вмещает человек,
который любит жизнь и верит в Бога.
Но кроме Высокого в этой поэтической линии всего сборника не обошлось и без театра абсурда:
ДЕРЕВО ИЗ ЧУГУНА
Возле дерева из чугуна
трётся о корневища волна.
Лижет, шлифует чугун.
Даже – сгибает в дугу.
Вот как – чугун во рту.
Что же – исправь металл
к вечеру или – к утру
сделай – как я – сказал.
Сделай и станешь сыт
кованой – сбитой – волной.
Сушу – засей, стружкой – засыпь –
цинковый лес, стальной.
Может, вручу ясак,
дабы латать Язык.
Сделай – как я – сказал.
Или – изыдь.
Чаще всего литературное сообщество таких реформаторов стиха, как наш герой, не принимает. Примеров подобных множество: Асеев, Чурилин, Николай Гумилёв, Нельдихен, Олег Григорьев…
Да что там? Общество «Арзамас» («Арзамасское общество безвестных людей») с такими кружковцами, как Светлана – Василий Жуковский, Армянин – Денис Давыдов, Пётр Вяземский, Василий Львович Пушкин с двумя кличками – «Вот» и «Вот я вас!» (Первая кличка – из баллады Жуковского, но и потому, что В.А. всякую фразу начинал с этого слова. Вторая появилась после того, как поэта стали называть «Ватрушкой» и он обиделся! Последовала жалоба, и кличку поменяли.), Сверчок – «Наше всё» Александр Сергеевич, Ахилл – Константин Батюшков, Чёрный вран – Алексей Плещеев, пожалуй, достаточно, тоже не было принято своими старшими современниками.
Максим ШВЕЦ,
поэт, критик, постоянный автор и со-редактор
журнала «ПроФан»
Едок Чистобаев был едок,
Ему не хватало таблеток,
Но баял он чисто конкретно…
И всем это было заметно!
И вот что интересно: по интернету ходит текст баллады Н. Тихонова с ошибками, авторы друг у друга его копируют и множат в какой-то прогрессии. Для эпиграфа этого сочинения стихи взяты тоже из такого бракованного текста. А чего бы не книгу полистать?
Вполне неплохо.