Великая русская литература продолжается

22.05.2018, 10:00

В Литературном институте состоялись Первые Всероссийские Бородинские Чтения, приуроченные к 80-летию большого русского писателя Леонида Ивановича Бородина. Один из наиболее ярких докладов на этих чтениях сделал Владимир Осипов.

 

СОВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО В ПОВЕСТИ Л.И. БОРОДИНА «РАССТАВАНИЕ»

(Доклад на Первых Всероссийских Бородинских Чтениях)

 

Выдающийся русский писатель-почвенник Л.И.Бородин (1938-2011) был репрессирован дважды. В 1967 г. он был арестован за участие в самой крупной подпольной организации послесталинского периода – ВСХСОН, получил 6 лет и освободился из Владимирской тюрьмы 18 февраля 1973 г. Через 9 лет вновь арестован 13 мая 1982 г., получил 15 лет за свои повести и рассказы (!), но, отсидев около 5 лет, освободился в связи с «перестройкой». Лучезарная перестройка провозглашала гласность и социализм с человеческим лицом, поэтому должна была амнистировать тех, кто был посажен в «безчеловечные» годы. 6 + 5 = 11.

Во время первого срока Леонид Иванович начал писать свои повести, сначала не придавая этому особого значения. Ибо весь он был устремлен на борьбу за правду, за Россию до конца своих дней, до смерти. Когда позже один из его соратников собрался уезжать в Италию, Бородин написал ему гневное письмо: «Как же так, ведь мы вместе принимали присягу стоять до конца!?»

С ранней юности писатель болел за СТРАНУ, интересы страны были для него выше любых личных. Чтил он и Сталина, портрет которого даже висел над его койкой. Хула Хрущева в адрес генералиссимуса явилась для него идейной катастрофой. Лично я помню только одного заключенного, посаженного в лагерь за критику доклада Хрущева на 20 съезде. Это был секретарь райкома КПСС. Один-единственный партляйтер на всю огромную страну. В повести «Божеполье» старая коммунистка в пансионате откровенно признала, что молчание миллионов однопартийцев после помоев Хрущева было предательством. Ладно, Сталин. Но в августе 1991 г. никто, кроме Жириновского, не выступил в защиту ГКЧП. А писатель А.А. Проханов с горечью сказал: «Восемнадцать миллионов коммунистов лежали под кроватями, как кролики, поджав хвостики». А ведь красные тамплиеры убеждали в правоте единственно верного учения 70 лет подряд. Сначала «воспитывали» русским холокостом, унесшим в 1918-1922 гг. 18 миллионов русских («буржуев», конечно) или 12 % населения России. Потом, после сатанинского геноцида Ленина и Троцкого был «обычный» человеческий террор. С годами он смягчился, но даже я в 1975 году был посажен не за призыв к революции, не за обличение Советской власти, а за «проповедь» славянофильства, за «пропаганду» Хомякова и Киреевского, Каткова и Леонтьева. Коммунизм своего «права» на преследование несогласных не уступал никому. Да, мы имели безплатное образование и безплатную медицину, некоторые другие скидки. Но они окупаются миллионами жертв и нравственным состоянием нации? Переформатированием народа?

Юношей Бородин столкнулся с фактом наличия многочисленных зон за колючей проволокой, где люди томились либо ни за что, либо за пустяки. Хотя вначале, как сам признается в книге «Без выбора», не брал этого факта в голову. «Меня никто не учил ТАК видеть и знать, то-есть как бы не видеть и не знать, этот способ самозащиты от чужого страдания и получил по совокупности всего воспитания в советском обществе, где реальны только собственные советские люди, а не советские, они как бы и не люди вовсе …» (Бородин «Собрание сочинений», том 6, стр. 17)

Сюжет повести «Расставание» прост, хотя и держит читателя в постоянном напряжении. Московский интеллигент Геннадий в 30 лет себя еще не нашел. Он – типичный представитель того общества, которое возникло в результате русского холокоста 20-х годов и десятилетий дальнейшего кровопускания. Например, неистовая борьба большевизма с религией, прежде всего с Православием, имела целью на 180 изменить народ, переделать его, навязать ему иную веру и иной склад мышления. Нарком Луначарский вопил о непримиримой ненависти к христианству и о полярной несовместимости христианства с коммунизмом. Цинизм и двуличие в тех или иных пропорциях заразили людей и особенно интеллигенцию. Приспособленчество стало нормой жизни. Геннадий весь в противоречиях. Он чувствует лживость среды, в которой он живет, клеймит себя последними словами («я – подлец» и т. д.) и инстинктивно рвется порвать с фальшивым образом жизни, с опостылевшей средой обитания, где он делает откровенную пропагандистскую халтуру, чтобы заработать и жить. И вот он оказывается в Сибири. Встречает замечательного священника отца Василия, влюбляется в его юную красавицу дочь Анастасию и намерен с ней начать новую жизнь и жить не по лжи, жить по правде. Возвращается на время в столицу. Его отец преподает марксизм-ленинизм в техническом вузе, но при этом он человек хороший, только на все трудные вопросы пожимает плечами. Родители давно разошлись. Мать с дочерью Люсей ударились в диссидентство. Ненавидят власть и враждебны русофильству. Геннадий откровенно говорит: «Я боюсь тюрьмы» и дистанцируется от диссидентства. Ищет деньги на покупку кооперативной квартиры, чтобы начать новую жизнь с «поповской дочкой». После венчания. Хотя «у них уже все было». Но для новой жизни надо вновь заняться халтурой, в данном случае писать угодный властям опус на военную тему. Это, мол, последний раз, а потом начну новую жизнь, жизнь по правде. Геннадий размышляет: «Вообще, интеллигент в современном варианте – это на редкость хитрое и, в сущности, жалкое существо. Легко ли в нашем жестком мире, который до последнего винтика подогнан под социальную конъюнктуру, сохранить позу независимой, да еще и мыслящей личности? Современному интеллигенту приходится и голову держать гордо, и хвостом вилять шустро, и корпусом примирять между собой ГОРДОСТЬ и ЛОВЧЕНИЕ» (Бородин «Собр. соч., том 3, стр. 18). Геннадий о матери: «Кому нужны ее ученые степени, добытые откровенной халтурой». Отец, преподаватель марксизма, защищает себя: «Именно в этой стране социализм победил полностью тем, что ПЕРЕРАБОТАЛ ДУШУ, не оставив ни одной свободной клетки для альтернативы» (Там же, стр. 31). И добавляет: вовсе не Солженицын настроил Запад против нас, а «Хрущев скомпрометировал наш социализм, он нарушил принцип некритикуемости пути» (Там же, стр. 67). Геннадий: «Мы живем в хитро устроенном БОГОУБЕЖИЩЕ». «Мы тоже научились столь искусно фехтовать делами, словами, всей жизнью нашей, что Богу не пробиться к нашим душам … лишь крохотные островки в мире житейском, вроде обители отца Василия, – случайные проколы в куполе всеобщего богоубежища, лишь там совершается, что предназначено было всему человечеству» (стр. 86). Приведем другие рассуждения Геннадия: «И вообще, мы простые советские люди – есть в нас что-то славное и сердечное! Может быть, мы даже вовсе и не мерзавцы и не прохвосты, ведь, учитывая все, к чему нас призывали и принуждали, мы могли быть намного хуже. После нашего пионерского детства, комсомольской юности мы еще способны интересоваться идеалами веры, разве это не чудо?» (Том 3, стр. 198). Что ж, в данном случае можно сказать, что нас еще спасают православные гены наших прадедов. И недаром в другом месте он признается, что совесть у него хотя и изрыта ущербинками, как лицо оспой, но она есть в наличии. Он же: «У человека должно быть в жизни что-то, за что он готов на жертву. Оно должно быть. Иначе нет человека, а только животное» (Том 3, стр. 142). Герой повести узнает, что женщина, с которой он дружил три года, беременна. Он ее тоже любит. И он решает жениться на ней, забыть дочь отца Василия и с ней, с прежней своей подругой, начать все-таки новую жизнь. И вот последние его размышления на свадьбе с Ириной: «Мы же, честные советские люди, погружаемся в веселье, как в хмель, как в наркотик, половинчатые радости нас не устроят, не удовлетворят, от половинчатости мы впадаем либо в хандру, либо в буйство. Мы знаем то, чего не знают несоветские народы – предельную степень веселья, в которой обретается реальное ощущение счастья, помогающее нам дожить до следующего повода к веселью» (Т.3, стр. 168). «Мы положим, не ах как чисты, но зато кротки. Мы живем своей странной жизнью, НЕ НАМИ ПРИДУМАННОЙ, но разве у нас есть выбор? И разве нам нужен выбор? И разве он возможен, выбор?» (Бородин «Собрание сочинений», том 3, стр. 169).

Сопоставляя советское общество в оценке Л.И.Бородина с теперешним западным обществом, поражаешься поразительному сходству СССР времен диктатуры с масонской диктатурой в США и Европе. Последняя, правда, почти не видима, в отличие от советской, но до чего же сплоченно и дружно расстаются народы Запада с христианством. Словно ими повелевает невидимый дирижер. Они отреклись от бинарного кода человечества, от 2-х данных Творцом полов, мужского и женского, в пользу неких «социальных полов». Они культивируют и насаждают гомосексуализм и другие извращения, официально прививают детям всевозможные пороки, отреклись от «мальчиков» и «девочек», насаждают понятия «родитель № 1» и «родитель № 2» и т.д., и т.п. Сегодня на Западе можно попасть в тюрьму за критику содомии с позиций Священного Писания и потерять работу за ношение нательного креста. Антихрист приближается без виселиц и расстрелов, с одобрения демократических парламентов. И уже на нас с надеждой смотрят лучшие люди романо-германской цивилизации.

Мы знали Леонида Ивановича Бородина, как стойкого борца за Правду и за Россию. Теперь мы все лучше узнаем его и как большого русского писателя. Отрадно, что великая русская литература продолжается.

 

 

Владимир ОСИПОВ