Не юношеский писатель
№ 2012 / 12, 23.02.2015
В девятом номере вашей газеты вышла статья Максима Артемьева «Лондон и Куприн», в которой сопоставляются два замечательных писателя. Сопоставление не бесспорное, оба писателя очень значимы и судьбоносны для многих из нас.
В девятом номере вашей газеты вышла статья Максима Артемьева «Лондон и Куприн», в которой сопоставляются два замечательных писателя. Сопоставление не бесспорное, оба писателя очень значимы и судьбоносны для многих из нас. Некоторые и спустя годы сверяют по ним свои жизненные ориентиры, как по надёжному и неразрушимому компасу. Такие писатели – планеты на небосклоне литературных созвездий.
А.И. Куприн, который, как отметил Максим Артемьев, «кончился как писатель» после революции 1917 года, на мой взгляд, расцвёл в этот период как блестящий публицист. Да что и говорить, окружающая действительность стала куда невероятнее и трагичнее любого вымысла. Слова Куприна из статьи «Нация», с болью брошенные в эмигрантской печати, и сегодня для меня тиснены золотом: «…Вокруг памятника Рунеберга горят разноцветные электрические огни. Плотным хвойным барьером обнесён пьедестал. Груды живых цветов лежат у подножия. Кто-то произносит на чужом для меня языке речь (финск.); слова мне не понятны, но я чувствую их душу… Студенты поют национальный гимн. Тысячная толпа скована почтительным вниманием. Нация приветствует своего поэта.
Нация!
…Видал ли кто-нибудь хоть раз в жизни хоть один цветок у ног Пушкина?.. с апломбом, с наслаждением копаемся в интимных обстоятельствах, сопровождавших дуэль и смерть Пушкина… И так со всеми: с Гоголем, Толстым, Тургеневым, Достоевским… со всеми…
…Плевали мы на своё историческое прошлое, на светлую память своих праведников, на своего кормильца – великий русский народ, на своё национальное достоинство, стыдясь и высмеивая его. В дни неудач оплёвываем русскую армию…
Плюём и удивляемся: «Что это нас как будто мало уважают!»
А.И. Куприн, как и Л.Андреев, после 1917 года скорее кончился как либерал. Но мне бы хотелось поделиться своими мыслями (никого не сравнивая) о другом писателе.
Лондон, конечно, считается писателем юношества и идёт в разряде «приключенческая литература». Но лично у меня всё существо этому сопротивляется. Джек Лондон гораздо шире привязанного к его творчеству термина. Да и юношеская любовь, как самая чистая и пронзительная, оставляет след на всю жизнь. Не раз приходилось видеть 50-летних «юношей», которые, с грустной улыбкой глядя на запылившиеся книжные полки, говорили, что им хотелось бы перечитать Лондона.
Для меня Лондон близок русскому сердцу духом борьбы и неуспокоенности. Частым отсутствием happy end-ов, но бесконечной «любовью к жизни», к которой писатель продирается через суровую и беспощадную действительность.
В рассказе Лондона «Закон жизни» племя оставляет старого индейца на верную гибель. Но сколько в принятии старым индейцем этих обстоятельств и понимании их – человеческого достоинства, сколько вызова пошленькой трусости и уважения к ходу времени. А как близко русскому сердцу сочетание «Белое безмолвие». А сколько самопожертвования, так понятного русскому, в рассказе «Конец сказки», когда герой отпускает свою жену, полюбившую более достойного. Редкостное мужество, проявленное при таком отказе, возвышает человека над незавидными обстоятельствами.
А как глубоко оригинальны и ни на кого не похожи романы «Межзвёздный скиталец» или «Джон – Ячменное зерно» (как и эта тема становится до боли знакомой и понятной в нашей не всегда трезвеющей стране). И разве не слышится чеховское из «Дяди Вани»: «Я бы мог стать Шопенгауэром, Достоевским…» в человеке, сидящем в тюрьме и сублимирующем, проживающем в своём сознании другие жизни. Какой шаг за грань невероятного и необъяснимого. Неужели и в этом Лондон не сделал никакого открытия?
А всемирно известный роман «Мартин Иден»? Неужели это просто «становление интеллигента и непонимание его средой»? Почему же роман стал настольной книгой многих русских писателей, определившей их жизненный, творческий путь? Почему Лондона ценила такой несредний и не юношеский писатель, как М.И. Цветаева, назвав «Мартина Идена» бессмертной книгой? Почему В.В. Маяковский снимал по «Мартину Идену» на русский манер фильм «Не для денег родившийся». А матрос Шукшин зачитывался им в Севастопольской библиотеке. В числе почитателей Лондона можно было бы назвать даже такого не простого и не оптимистичного писателя, как Леонид Андреев. Да и «дедушка» Ленин пустяками не увлекался (впрочем, тут пример неудачный – Гитлер тоже к Достоевскому неплохо относился).
Во всяком случае, видимо, есть в Лондоне какая-то невероятно притягательная сила, которая делает его «нашим», родным писателем, включая незаконнорожденность, вечное желание обрести корни («Зов предков»), семью, дом; и трагический конец в середине пути.
С Лондоном можно было бы сравнить многих русских писателей: и Горького, с которым себя сравнивал и сам Лондон, и, скажем, Юрия Казакова, которого тянуло не на Чёрное, а на Белое море, но, в конечном счёте, судьба и творчество каждого выдающегося писателя – уникальны. Лондон несопоставим.
Что до русского собрата по перу, каковым в статье Максима Артемьева представлен А.И. Куприн, то сам А.И. высоко ценил Лондона и дважды отозвался о нём в статьях. В одной сто лет назад, в 1911 г. («…В Америке, в стране штампа, деловых людей и бездарностей, появился новый писатель – Джек Лондон…»). И в другой, на кончину писателя в 1916 г.: «Все кто читают, – а русские читатели в очень большой степени, – как будто изверились в том, что в человечестве испарилось и выдохлось, пропало навеки героическое начало. Мы уже начали было думать, что человек должен умирать от сквозного ветра, не верить в дружбу и слово… Мы как будто никогда не знали, что человек, каждый человек, умеет презирать самые тяжёлые страдания…
…Нам, именно нам, русским, вечно мятущимся, вечно бродящим, всегда обиженным и часто самоотверженным стихийно и стремящимся в таинственное будущее, – может быть страшное, может быть великое, – нам особенно дорог Джек Лондон. И оттого-то у свежей могилы – земной поклон этому удивительному художнику. За веру в человека».
На этом можно было бы и закончить. Но мне кажется правильным привести в заключение грустные слова самого Лондона: «Лучшее, что было создано моим умом и сердцем, фактически прошло незамеченным для мирового читателя… читатель восторгается в моих произведениях грубой, полнокровной силой и тому подобной ерундой… меня окутали грубость, темнота, невежество. И смотрел я больше не вокруг, а вверх».
Хочется и нам всем пожелать прислушаться к этому мудрому совету – невзирая на годы, не убивать в себе мальчишку, и тогда, быть может, кто-то из нас на сером промозглом небе увидит алмазы.
Алексей ДЕРЯГИН,г. ПЕРМЬ
Добавить комментарий