Тайный русский либерал

№ 2013 / 43, 23.02.2015

В самом слове «либерал» есть что-то неприятное на уровне фонетического звучания: отдаёт просроченными анализами. Сравнение грубое, но эмоционально оправданное

В самом слове «либерал» есть что-то неприятное на уровне фонетического звучания: отдаёт просроченными анализами. Сравнение грубое, но эмоционально оправданное, тем более что ценности, которые пропагандируют современные отечественные либералы, от содержимого этих анализов не особенно отличаются, и с либеральными ценностями в их изначальном смысле не имеют ничего общего. Поэтому, безусловно, талантливый и уважаемый мною писатель Дмитрий Быков заслуживает определения либераль – этот окказионализм точнее и изящнее характеризует его публицистику, внося необходимую каплю эстетики: ложка мёда в бочке дёгтя.

В конце 2012 года в издательстве «Астрель» вышел в свет сборник статей Дмитрия Львовича под претенциозным названием «Тайный русский календарь». Страниц там больше тысячи, но к объёмам этого автора все уже давно привыкли, тем более что, как правило, монументальные объёмы не сказываются на качестве текстов Быкова. Там всё на высоте, комар носа не подточит. С идейной составляющей можно спорить, и, наверное, нужно это делать, но художественная ткань всегда на высоком, требовательном к себе и к реальности уровне. Сборник состоит из двух частей: «Разговоры о главном» и «Споры о бесспорном», каждая из которых является условным календарём 2010 и 2011 годов соответственно. Даты автор выбирает по своему усмотрению: это может быть день рождения (смерти) писателя, день премьеры спектакля (фильма), день первой публикации романа (рассказов) и т.д. Культурное или культовое событие, годное для интерпретации. Год не имеет значения: Быков оперирует огромным пластом истории, от гибели Юлия Цезаря до наших дней.

Прежде всего, надо сказать, что критиковать Быкова чрезвычайно сложно. Во-первых, причинно-следственные связи в любом его тексте выстроены безупречно. Во-вторых, для того чтобы критиковать Быкова с полным правом, надо прочитать столько же, сколько прочитал Быков. Его начитанность и эрудиция воистину восхищают. Из всего корпуса литературных текстов, так или иначе затронутых в «Тайном русском календаре», я лично прочитал от силы четверть. А читаю я много и каждый день. Свой читательский багаж Быков использует мастерски и на полную катушку, возводя эрудицию до уровня приёма: когда читатель понимает, что автор много его умней, степень доверия невольно возрастает. И как органичен у Быкова этот приём, – никакого снобизма, автор на самом деле эрудированнее большинства своих читателей, и знает об этом.

Но если отбросить в сторону стилистические приёмы, жонглирование биографиями, датами, текстами, то стержень всей книги оказывается прост и желчен: «Россия – каша, субстанция вязкая, глинистая, сырая, неоформленная, но липкая и живучая». Я с опаской брал эту цитату, проверяя сам себя, не вырываю ли её из контекста. Ещё раз пролистал книгу – нет, не вырываю. Практически в каждой статье именно об этом, другими словами, с иных ракурсов, но об этом.

Есть ещё один не очень честный приём, которым повсеместно пользуется Быков: доказывать спорное, отталкиваясь от бесспорного. В этом смысле «Тайный русский календарь» – софистика в чистом виде. Мало кому, например, придёт в голову защищать художественные достоинства «Брусков» Фёдора Панфёрова; но, высмеивая этот роман, Быков издевается над ощущением русским человеком земли, почвы, над тончайшими национальными скрепами. Мало кто будет спорить, что «Тихий Дон» Шолохова – кипящее варево русской трагедии начала XX века, но Дмитрий Львович пытается доказать, что «ничего более русофобского в советское время не печатали». Литература, как русская, так и зарубежная, нужна автору для обоснования своих идейных предпочтений. Весьма спорных. Но зато те места, в которых Быков увлекается, в которых чистая эстетика перевешивает идеологические соображения, – читать одно удовольствие. Убеждён, что никто так сегодня не напишет о Маяковском, Шаламове, Домбровском, О.Генри, Макаренко, Федине, Менделееве, Джеке Лондоне, Конан Дойле. А эссе о Лескове я считаю лучшим, что вообще написано об этом писателе. Я уже не говорю об Эразме Роттердамском и Блаженном Августине, прочитать которых только Быков и может сегодня подвигнуть. Всё это порождает ощутимую амбивалентность «Тайного русского календаря».

Рискну предположить, что Быков отчаянно жаждет стать русским писателем, но не знает, что для этого нужно сделать. И сделано, вроде, немало; по крайней мере, барьер попадания в литературную программу успешно преодолён (в вузовскую точно), но чего-то главного не хватает. Попробую высказать страшную и смелую мысль, но это главное и составляет суть внутренней драмы писателя. И в этом отношении «Тайный русский календарь», безусловно, является тайным: слишком глубока, интимна и иррациональна владеющая автором мысль. Вот замечательный современный писатель Михаил Тарковский никогда в учебники не попадёт, но он русский писатель от первой и до последней строчки. Нет, никакой зависти быть не может, Дмитрий Львович слишком умён и честен перед собой, чтобы допустить это чувство, но внутренний зуд, не высказываемое вслух недовольство проскальзывает с явственной горечью.

Пресловутая еврейская тема так же не причём, хотя Быков и не лишён чувства корпоративной этики. Но в прозе и стихах Быков не ставит акценты «гонимости» и «богоизбранности», как это делают Улицкая с Рубиной. Изредка, может, и промелькнёт тоска о генезисе еврейского мифа, но без пестования, живо и органично. Так живо может прозвучать только нарочно замалчиваемое, случайно прорвавшееся за ограду интеллекта и воли. Дело, мне кажется, совсем в другом.

Я не вписываюсь в ряды, выпадая из парадигмы Даже тех страны и среды, что на свет меня породили…

Эти строчки сравнительно раннего стихотворения Быкова предельно ёмко и точно описывают суть внутреннего конфликта. Быков пишет о России, не чувствуя её, как часть себя самого. Эти тонкие связи человека с землёй, небом, родом и даже набившими оскомину берёзами высмеиваются им в духе серости и пигмейства: и национальность для него «в общем, вторична», и «Тихий Дон» русофобский роман, и стихия рода – тёмная, невысокого порядка, и русский народ «сам себе чужой». Но как быть с тем, что без этих связей не стать русским писателем? Это не должность, не звание, не орден: на грудь не нацепишь, корочку не выдадут. За корочками – в Союз писателей, будьте добры, а принадлежность к литературе либо ощущается тобой на уровне крови, либо не ощущается вовсе. Быков, как заправский алхимик, пытается вывести её интеллектуальными и культурологическими мантрами, но нет философского камня под рукой. Да и поможет ли он? Читая статьи «Тайного русского календаря», меня не покидало ощущение, что Быков пишет о России, как о чужой, не родной, вторичной. Попробуйте ради эксперимента в текст его размышлений о стране добавить местоимение «эта» – ущербное, ублюдочное в применении к Родине, – и ничего не изменится ни в содержании, ни, тем более, в стилистике. Россия у Быкова не болит, поэтому он с изяществом хирурга препарирует её острым ножом своих слов и оценок: не по живому режет. Объяснить узость подобного взгляда легко, а вот дать прочувствовать – невозможно. Так бездетному мужчине не объяснить радости отцовства.

К слову сказать, «почвенников» Быков ненавидит лютой ненавистью и не считает нужным это скрывать. «Наш современник» для него, что красная тяпка для быка, прошу прощения за невольный каламбур. Но ненависть ведь показательное чувство: ненавидеть будешь лишь то, что внушает опасность, что обладает силой и потенциалом разрушить твой мир и твою платформу. Всё остальное достойно жалости. Но и в ненависти своей Быков осторожен, не рискуя хаять Распутина или Астафьева, отыгрываясь на писателях второго плана. Это типично для русского либерала, ненавидеть народ, который ты не понимаешь и даже боишься, и при этом учить его жизни. Боится Быков, конечно, не самих «почвенников», но тот национальный глубинный нерв, который они выражают. Но в своём «учении жить» автор опирается на категории эстетического порядка, поэтому он либераль, натура возвышенная и утончённая, плавающая сама по себе.

Что в «Разговорах о главном», что в «Спорах о бесспорном», очевидной становится невесёлая мысль: любит Быков не Россию, и даже не себя в России, но те пресловутые противоречия, которые русскому интеллигенту хочется видеть неразрешимыми. Разве что в «Спорах о бесспорном» тон становится более едким, местами даже желчным. И при этом в глубине души Быков остаётся неисправимым романтиком. Этот романтизм прорывается сквозь мировоззренческие и культурологические построения, и ничего с ним не поделать. Чья вина, что в русском национальном Быков видит только низовое, тёмное, пошлое и грязное? Если и самого Быкова, то вина эта опосредованная, выпестованная сменой эпох, загубленными судьбами, либеральной конъюнктурой.

Ещё одна отличительная особенность «Тайного русского календаря» – видимая мифологичность при таком же видимом стремлении её избежать. Быков выдумывает Россию с её прошлым такую, какой она никогда не была, и старается выдать мифологему за реальную историю, в доказательствах не нуждающуюся. Попытка простительная, тем более что она бросается в глаза на уровне замысла. В конечном счёте, каждый писатель создаёт свой собственный миф. Угаданный, выстраданный миф становится народным. Все прочие забываются, остаются достоянием литературоведов.

Показательна обложка книги: на чёрном фоне золочёная замочная скважина, из которой смотрит на нас хитрый быковский глаз. Удивительно верная обложка, пророческая. Автор обречён смотреть на Россию со стороны, по другую сторону дверей. Он потому и не видит полноты картины, что не рассматривает, но подглядывает. Именно поэтому у Дмитрия Львовича много хороших романов, великого – ни одного.

Дмитрий ФИЛИППОВ