КРАЙНЯЯ ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНОСТЬ ДЕВУШКИ-ВУНДЕРКИНДА

№ 2006 / 47, 23.02.2015

«Если в тексте отсутствует сюжет, ещё не значит, что перед нами бессюжетный текст», – признаётся Василина Орлова где-то в середине своей новой книги «Пустыня». Уже после того, как читатель, привыкший к сбивчивости повествования, и сам созрел для понимания этой непростой истины.
В чём прелесть неклассической сюжетности? В том, что не знаешь, где, в каком отрезке своей молодой 24-летней жизни захочется побывать автору в следующем фрагменте текста. При этом достаточно знать, что героиня только что рассталась с мужем Дмитрием и приезжает в Ялту насладиться одиночеством и воспоминаниями. Всё остальное – сложная кардиограмма её впечатлений и размышлений, согласно логике мировосприятия и особого склада ума. А «склад» этот не просто философский, но профессионально философский. Нет-нет да и напомнит нам автор об этой страничке (философский факультет университета) своей биографии тем, кто ещё готов принять её бессюжетность за элементарное лит. дилетантство. Судите сами: героиня делала в юности «доклад по Плотину», писала дипломную работу по теме «Проблема свободы в философии Шеллинга», знакома с философией отчаяния Киркегарда (так в тексте) и сартровской «Тошнотой». Ведома ей и опасность «смерти автора», но только «реальной, физической, а не слёзной жиль-делезной, мартовской-бартовской, бредовой-дерридовой». Может быть, поэтому она рождается, живёт и умирает в каждом из множества фрагментов своей дискретной прозы, как в последнем. Как Бог, который «каждую секунду творит мир заново», оставляя, однако, «зазор свободы, в который может вклиниться человек».
Так и в горестные мысли о вечной необустроенности человека в мире и мира в человеке, то и дело «вклиниваются» микро-эпизоды, мини-истории, просто штрихи и наброски к пейзажам и судьбам всего, что мало-мальски значимо для автора. Тут и Ванька, наполовину завскладом, наполовину «партработник», тут и Наталья, сочинительница сценариев для ТВ и завсегдатай престижных столичных клубов, у которой всякий хлам в доме и голове вроде «потрясного секса» с «презервативом с пупырышками». Тут и дорожная знакомая Светлана Ивановна, и итальянка «мадам Фу-фу», и баба Федосеиха с её украинской родины, и ещё с десяток мгновенных, ситуативных персонажей. Среди них больше запоминаются мужчины, включая офисных донжуанов Толю и Володю, обоеполого клубного приятеля Рому, ялтинского горемычного слесаря без имени. Потому они ей, наверное, и интересны, что её неутолённая женская суть готова обернуться своей изнанкой: «В глубине души я мужчина». Добавляя, что даже «рассказы и очерки мои… написаны как будто мужчиной». Но всё же: «Родись я мужчиной, я стала бы гомосексуалистом, как пить».
Фантомы мыслей, подобных таким, оборотническим, – свидетельство неустойчивости (чуть ранее она писала о чёрной ненависти к представителям «сильного пола») и крайней впечатлительности этой непрерывно что-то пишущей девушки-вундеркинда. Так что непонятно: разошлись они с Дмитрием, потому что она слишком усердно рефлектировала, или наоборот, этот письменный поток сознания явился следствием их разрыва. Но если попытаться отфильтровать «балласт» тонких, умных, всегда уместных мыслеобразов автора, то останется одна проблема проблем – самопознания человека-одиночки. Ибо всегда кто-то должен быть рядом, тот, кто сказал бы: «Ты – это я», а «Я – это ты». Как сказал ей когда-то Дима, её неудавшийся муж, через три года изгнанный за чёрствость и попытки рукоприкладства.
И тогда пришла пустыня. Образ, слово, понятие пустыни пронизывает собой весь этот неформатный, но такой живой текст. Тишина и пустота, монастырь, море, «глубина вселенной», в пустыне которой, верит автор, «однажды зажжётся звезда» – всё это её грустные имена. В конце концов, пустыня – это сама душа героини романа, мучающейся невозможностью «понять, что такое я, зачем я». Она пишет, оказывается, лишь коллекционируя «пустоты, каверны, провалы». И всё будет иначе, если её «Я» снова отождествится с «ТЫ» и если Дима вновь отыщется в огромной пустыне Москвы.
Но главное мы нашли и увидели – человека живого, пусть и не идеального, но честно ищущего свое «Я» и свое «ТЫ» в пустыне человеческой жизни.Владимир ЯРАНЦЕВ