Заметки на полЯх статьи В. Огрызко об А. Твардовском

№ 2008 / 9, 23.02.2015

С большим опозданием мы ознакомились со статьёй об А.Т. Твардовском, занявшей несколько полос в Вашей газете (9.V.07.). Впечатление было обескураживающим – столько в ней неверных сведений, фактических ошибок (в том числе в именах, датах, названиях книг и статей, на которые давались ссылки). В.Огрызко взялся писать о Твардовском, имея самое смутное представление о его жизненном пути и творчестве, не познакомившись с произведениями самого поэта, многое сообщая «со слуха», не проверив, а о многом и вовсе не зная. Разумеется, наш отклик на страницах «Лит. России» не появится. Но и не отозваться на произведение В.Огрызко мы не могли.
Представляем здесь свои «заметки на полях» этой более чем странной статьи, пособной лишь дезориентировать читателя и запутать его. Итак, следуя по тексту по порядку:

К зажиточным крестьянам сельского кузнеца Т.Г. Твардовского автор относит без всяких оснований и какого-либо обоснования. «Судя по материалам проверки, хозяйство Твардовского Т.Г. было не кулацким, а крепким середняцким хозяйством, удовлетворявшим личные потребности семьи. Постоянная наёмная сила в нём не применялась», – докладывал о результатах проверки архивных материалов секретарь смоленского обкома П.Доронин в 1954 году в МГК. Документы по проверке давно опубликованы.
У автора единственным доказательством богатства отца поэта служит стихотворение А.Т. «Отцу»-богатею». Но ведь и школьнику известно, что писать в поэзии от первого лица не значит писать о себе. На то он и поэт, чтобы говорить от имени самых разных персонажей. Так в стихотворении А.Т. «Матери» (1928), написанном от лица сына-пионера, фигурирует мать, идущая в своём лучшем платье на женское собрание. Но Мария Митрофановна, реальная мать поэта, никогда не была общественницей. Если следовать логике автора, можно подумать, что у А.Т. старший брат был комсомольцем, политруком, павшим смертью храбрых на войне «с белополяками» («Стихи о старшем брате и о первой ячейке», 1928) Но ведь в жизни у Константина Трифоновича – реального старшего брата поэта – ничего даже отдалённо похожего не было. Точно так же усадьба «отца-богатея» не имеет ничего общего с хозяйством Трифона Гордеевича, у которого не было ни породистых коней, ни пышных лугов, упомянутых в одноимённом стихотворении. Из той же проверки его хозяйства следовало, что у Т.Г. Твардовского имелось 2 коровы (на семью, состоявшую после отъезда Александра в Смоленск из 8-ми человек) и (в разное время) 1 – 2 лошади.
«Из-за своего происхождения», по словам автора статьи., А.Т. «начал бояться оставаться в деревне и в 1928 году, разругавшись с отцом, поспешил перебраться в город». Иначе как измышлениями написанное здесь назвать трудно. Автор совсем не озабочен хоть чем-нибудь подтвердить эту новую для литературы трактовку появления А.Т. в Смоленске. Из дневников самого А.Т., его воспоминаний, записанных А.Кондратовичем и В.Лакшиным, воспоминаний его смоленских друзей, рассказов его братьев с очевидностью следует, что уехал А.Т. из Загорья из-за стремления к учёбе и литературной работе. Его среднее образование оборвалось с закрытием единственно доступной для него школы. Оставаться на хуторе, в глухом углу, отрезанным от возможности получить образование, значило остановиться в своём развитии. Разве стал бы он писателем, если бы не сделал этот свой выбор и не уехал в Смоленск? Да и какой страх «из-за происхождения» мог быть у парня-комсомольца, родителей которого никто ещё не квалифицировал как кулаков? В его поступке не было ничего необычного: молодёжь и в те годы (как и сейчас) покидает деревню, тянется в города с разными целями: в поисках работы, заработка, возможности учиться. Надо ли выискивать какие-то особые причины, чтобы объяснить, почему парень 18 лет захотел покинуть хуторское захолустье, ощутив призвание к литературе? Но если уж Вы предлагаете своё особое мнение на этот счёт, расходящееся с общепринятым, то надо хоть чем-то его подкрепить. Голословность заявлений в этом, как и в других случаях, почему-то не смущает автора.
В воспоминаниях братьев А.Т., где описан отъезд А.Т. из дома, нет сведений о том, что он «разругался» с отцом: это явная «отсебятина» автора статьи.
«В Смоленске его чуть ли не сразу под свою опеку взял А.Македонов». Надо совсем не знать А.Т., чтобы признать его опекаемым его же сверстником.
«Какое-то время молодому поэту отчаянно везло», столь же бездумно заявляет автор, приведя в доказательство «отчаянного везения» устройство на работу в конце 1930 г. (спустя почти три года после переезда в Смоленск) и, по-видимому не зная, что в июне 1930 г. А.Т. был исключён из смоленской писательской организации как «богемствующий поэт», «оторвавшийся от класса».
В.Огрызко весьма многозначительно замечает, что «как уцелел молодой стихотворец», когда раскулачивали его семью, «точно неизвестно». Но ведь ему должно быть точно известно, что под репрессии не всегда попадали поголовно все члены семьи: живущих от неё отдельно они могли и не коснуться. Например, недавно в передаче о композиторе Т.Хренникове говорилось, что его братья были арестованы, а он, получается, «уцелел». Известный правозащитник генерал П.Г. Григоренко рассказывает, как был арестован в 1932 г. его дядя, заменивший ему отца и сыгравший особую роль в его развитии, а сам он, выходит, «уцелел». Разве автору не известны другие подобные случаи? А.Т. к моменту высылки родителей не жил с ними более трёх лет, к хозяйству уже не имел никакого отношения и потому за родство ответил по-другому – своей анкетой. Намекать тут на что-то «неизвестное» более чем странно и недостойно. Нужно начисто быть лишённым представления об эпохе 30-х годов, чтобы упрекать поэта – «кулацкого подголоска», что он не укрыл самовольно покинувших ссылку отца и брата, «побоялся, что кто-то возьмёт и донесёт на него». Но бесстрашный В.Огрызко, уличающий поэта в трусости, вряд ли ответит на вопрос, где А.Т. мог укрыть сосланных и надолго ли? В своей комнате в коммунальной квартире, в городе, где все знали о судьбе его родни? Известен ли хоть какой-либо случай подобного укрывательства, закончившегося благополучно? А разве не было у А.Т. ответственности перед своей семьёй – женой и дочерью, о которых сообщается в той же статье? Имел ли он право ими рисковать? Похоже, над всем этим В.Огрызко и не задумывался, упрекая Твардовского, что он «не всегда демонстрировал своё благородство». Но А.Т. благородство никогда не «демонстрировал» – оно было у него в крови. Именно поэтому он не донкихотствовал, а искал реального способа спасти ссыльную родню и, как только упрочил своё положение, именно он вернул их в родные места, создав им все условия для нормальной жизни. Но об этом-то в статье как раз ничего не сказано.
Автор, по-видимому, полагает, что, не имея законченного среднего образования, можно «попроситься в институт» и быть принятым без экзаменов! Именно так, по его уверению, произошло с А.Т. Однако А.Т. был принят в институт с условием сдать все полагающиеся экзамены, но «в рассрочку».
Статьи, которую называет В.Огрызко как якобы воспринятую А.Т. как «тревожный сигнал» (В.Горбатенков, Н.Рыленков, К.Долганенков. «Кулацкий подголосок» // Большевистский молодняк, 1934, 14 июля), в природе не существовало». И если кто-либо из читателей захотел бы её разыскать, то по данным, приведённым автором, не смог бы. В газете «Большевистский молодняк» появились не «тревожные сигналы», а прямые и открытые политические доносы на А.Т.: 17 июля 1934 г. – статья В.Горбатенкова «Кулацкий подголосок», а 14 апреля 1935 г. – там же – статья В.Горбатенкова, И.Каца и Н.Рыленкова «Стих – это бомба и знамя», где рассматривались «кулацкие стишки» А.Твардовского. Шла массированная травля поэта, которому понадобилось немало мужества, непреклонности и терпения, чтобы продолжать работу над «Страной Муравией». Он явился в Москву не в стремлении «затеряться», как это приписывает ему В.Огрызко, а триумфатором. «Страна Муравия» получила самые высокие оценки таких разных поэтов, как Б.Пастернак, Н.Асеев, М.Светлов, В.Инбер, В.Луговской и т.д. Вопреки утверждению В.Огрызко, тон критических статей не менялся «как по команде», установившись сразу. Лишь в Смоленске попытались в 1937 г. доказать «контрреволюционные тенденции» поэмы и собирали досье на А.T.
Об отзыве М.Горького логичнее бы рассказать со слов самого А.Т. по его дневниковым записям того времени, а не по записи Лакшиным в 1970 г. воспоминаний А.Т. Но дневники А.Т автор почти не использует.
Вопреки сведениям В.Огрызко обсуждение «Страны Муравии» организовал Секретариат СП СССР, а уж после его успеха поэмой заинтересовался журнал «Красная новь». Выступление Пастернака, высоко оценившего его поэму, А.Т. тогда не выделял как «особенно важное». В ту пору, к примеру, для него больше значил отзыв Фадеева – одного из любимых писателей его молодости.
Самому А.Т., по собственному желанию, «оформиться» в ИФЛИ, как это рассказано в статье, вряд ли было бы возможным, имея за плечами три курса провинциального института. Поэт был командирован на учёбу в этот престижный вуз Союзом писателей СССР, установившим ему стипендию.
В.Огрызко, для которого поэма «Страна Муравия» – поэма сталинистская, даже не задумывается, почему же её обличали как кулацкую. Он считает, что Сталинскую премию поэма получила именно «за вклад в сталиниану», хотя в чём этот вклад, вряд ли отдаёт себе отчёт. Только в упоминании Сталина? А за что тогда дали премию поэме «Василий Тёркин», где ни о Сталине, ни о партии нет ни единого упоминания? Читал ли автор статьи «Страну Муравию»? Никто из современников не посмел поставить перед Сталиным такие вопросы, какие поставлены в поэме от лица крестьянина: «Товарищ Сталин, // Дай ответ, Чтоб люди зря не спорили // Конец предвидится, ай нет // Всей этой суетории? // И жизнь на слом, // И всё на слом, // Под корень, подчистую»… Поэма отразила тревогу и смятение крестьянства в период коллективизации, и одновременно надежды на лучшее будущее, в которое верил и сам молодой автор.
Поэма «Дом у дороги» была не только задумана, как сообщается в статье, но и писалась в войну.
Премии, полученные А.Т. за военные поэмы, автор статьи считает, по-видимому, тем же «отчаянным везением», что сопровождало, по его словам, молодого А.Т. Он не знаком с опубликованными военными дневниками поэта и знать не знает, с каким трудом прорывался «Тёркин» к читателям, как приостанавливались и запрещались публикации очередных глав поэмы и чтение их по радио. Говоря о том, как «не повезло» «Родине и чужбине», подвергшейся критическому разносу, он объясняет это тем, что «фортуна изменила» А.Т. Здесь нет и попытки понять, почему книга не пришлась ко двору. На судьбе книги, по мнению В. Огрызко, сказалось то, что брат А.Т. побывал в плену. Но у Ивана Трифоновича, благодаря помощи брата-поэта жизнь сложилась намного удачнее, чем у множества других бывших пленных. И уж совсем абсурдно соображение В.Огрызко: что для А.Т., «имея родного брата во врагах народа (?), бороться за справедливость было бессмысленно». Бессмысленны эти фразы, за которыми нет реального содержания. А.Т. никогда не считал невозможным бороться за справедливость – он хлопотал и за ссыльную родню, и за брата, и за арестованных друзей, и за всех, кто нуждался в его помощи. Автору это неизвестно, но его незнание не освобождает от ответственности за ложные выводы.
Поражает наблюдение В.Огрызко, что «слишком велико было у А.Т. желание печататься». И за этим, опять-таки голословным, утверждением нет реальных фактов. Любой писатель пишет, чтобы печататься, но А.Т. печатался как раз весьма скупо и нечасто. Он годами работал над стихотворением, прежде чем отдать его на суд читателей. Это видно по Рабочим тетрадям: сколько неопубликованных стихов так и осталось здесь, появившись в печати лишь посмертно. Сам В.Огрызко, например, замечает, что записи, сделанные на финской войне, А.Т. «отдал в печать лишь в 1969 году». Кстати, А.Т. назвал эту войну «незнаменитой», а не «незаметной», как приписал ему В.Огрызко.
А чего стоит его замечание, что А.Т. «просчитался» с поэмами «Тёркин на том свете» и «По праву памяти», которые не прошли цензуру. Вот рассчитай он всё правильно, с учётом цензурных требований, они бы и были напечатаны. Здесь В.Огрызко, по-видимому, исходит из своих собственных представлений о творчестве.
То, что написано им о «Тёркине на том свете», – мешанина из слухов («так говорили») и голословных заключений. Нельзя же вывод о том, что все «литературные вельможи» были в восторге от поэмы строить на записи К.Чуковским отзыва К.Федина. Секретаря ЦК П.Н. Попкова не существовало в природе: в обсуждении поэмы принимал участие П.Н Поспелов.
А где В.Огрызко видел в печати «официальные восторги» критики по поводу поэмы, о которых он сообщает, как о чём-то не требующем доказательства? Чувствуется, что сам автор статьи не знаком с текстом «Тёркина на том свете». Говоря, что А.Ахматова «многое не приняла» в этой поэме, он ссылается на её отзыв о главе «Друг детства», которой в поэме не существует, как и вообще разделения на главы. На самом деле А.Ахматова высказывалась о главе «Встреча с другом» из поэмы «За далью – даль». Вот что значит писать «по слухам», не прочитав поэму, о которой пишешь. (Заодно отметим, что, вопреки сведениям автора, К.Т. Твардовский не писал книги «На хуторе в Загорье».)
По словам В.Огрызко, начальство «потихоньку перестало печатать саму поэму». Но «Тёркин на том свете» был напечатан только 1963 г., появившись затем лишь в собр. соч. А.Т.
Кстати, отставка А.Т. с поста редактора «Нового мира» связана не только с «ошибочной», по определению партийного руководства, идейно-политической линией «Нового мира», но и с оценкой поэмы «Тёркин на том свете», о чём в статье не сказано.
К характеристике редактора «Нового мира», как отчаянно смелого, не боявшегося «всем резать правду», читатель будет явно не подготовлен: он уже успел узнать о трусости А.Т., его пугливости, стремлении «затеряться». Читатель окажется в растерянности, чему тут верить. Причём смелость редактора иллюстрируется лишь записью Чуковского оценок А.Т. произведений Федина, Паустовского и др. в частной беседе. Непонятно, отчего же «естественно всполошились литературные генералы»: разве разговор с Чуковским прослушивался? Автор ведь не сообщает, что же именно успел напечатать А.Т. в своём журнале такого, что вызвало нападки на него того же секретаря ВЛКСМ С.Павлова: не упомянул В.Огрызко даже повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича». В рассказе об А.Т. – редакторе всё идёт без дат, без фактов, по типу: С.Павлов «на каком-то комсомольском пленуме» сказал то-то. Но когда и почему А.Т., по словам В.Огрызко, «дрогнул», когда и от чего его защитил помощник Н.С. Хрущёва В.С. Лебедев – всё остаётся туманно и неопределённо, без конкретных фактов.
С.Павлов в статье В.Огрызко выступает едва ли не главной силой, сокрушившей «Новый мир», но этот партийный функционер лишь соответствовал линии партии, а не делал погоду. Автор, кажется, так и не понял, что журнал А.Т. был несовместим с политикой и идеологией власти и должен был погибнуть по её замыслу даже, если бы поэма А.Т. не попала в зарубежную печать. (А именно это выдвигается причиной отставки А.Т. с поста редактора «Нового мира».)
Бездоказательно утверждение о консервативных взглядах на поэзию редактора «Нового мира», якобы «равнявшегося на свои собственные поэтические опыты». А смог бы В.Огрызко назвать кого-либо из крупных поэтов 60-х годов, кого А.Т. отказался печатать? Повторяя устаревший стереотип, автор статьи не потрудился заглянуть в поэтический отдел «Нового мира», где печатались все лучшие поэты той поры.
Весьма некомпетентными представляются рассуждения о критическом отделе журнала. Тут тоже надо было полистать журнал, а не останавливаться на слухах о спорах неизвестных оппонентов, кто всё решал в журнале. Нужно совсем не знать А.Т., как не знает его В.Огрызко, чтобы предполагать, что за него мог кто-то решать. А.Т. принимал решение после коллегиального обсуждения, но принимал самостоятельно, беря на себя ответственность. Утверждение, что у Твардовского и его команды стали сдавать нервы, опять-таки голословны. Причиной этого В.Огрызко считает полемику Дементьева с «Молодой гвардией». Рассказывая об этой полемике, он явно фантазирует: «Полемисты забыли о всякой корректности. Постепенно творческие дискуссии переросли в яростные схватки на поражение… В ход и с той и с другой стороны посыпались лишь облыжные обвинения…» Позволительно спросить, о каких «дискуссиях» идёт здесь речь? Напомним факты: после статьи А.Г. Дементьева с критикой «Молодой гвардии» (за её проповедь национальной исключительности и мифологизацию отечественной истории) последовало выступление одиннадцати писателей в «Огоньке» «Против чего выступает «Новый мир?». Статья Дементьева, вопреки оценке В.Огрызко, на «крик» совсем не походила – сдержанно, академично он спорил с авторами «Молодой гвардии», позволив себе лишь лёгкую иронию. А вот «Письмо «11-ти» больше похоже на политический донос. Оно обвиняло журнал А.Т. в отступлении от патриотизма, интернационализма, в пропаганде буржуазной идеологии и т.д. и т.п. «Огонёк» был поддержан «Социалистической индустрией», «Советской Россией», «Литературной Россией» (славные традиции которой развивает В.Огрызко), «Литературной газетой» и «Правдой». «Новому миру» вступить в дискуссию не дали, как не дали слова тем, кто хотел поддержать журнал А.Т., а таких, судя по редакционной почте, было огромное множество. На все эти многочисленные (и многотиражные!) выступления журнал смог откликнуться лишь единственный раз – редакционной заметкой в № 7 за 1969 год, вышедшем как всегда с опозданием из-за придирок цензуры. И это В.Огрызко называет дискуссией, уравнивая идейных противников в возможностях для ответа и в «облыжных обвинениях»!
Сил нет до конца разобрать всю эту муть, в которой нельзя выловить ни слова правды, ни разумной, честной мысли. Чего стоит противопоставление А.Т. Кочетову – который, в отличие от почтительного и угодливого редактора «Нового мира», был смелым и дерзким. Надо хотя бы в самых общих чертах знать тех, о ком пишешь, господин редактор!
Главный просчёт В.Огрызко, взявшегося писать о Твардовском, в том, что он во многом, по-видимому, судит о нём по себе. А между тем А.Т. – его антипод. Автор статьи так и не уразумел, что созданный им портрет Твардовского противоречит всем реалиям жизни и творчества поэта. Не смог бы тот, кого нарисовал В.Огрызко, написать «Дом у дороги» или «Я убит подо Ржевом»… Ведь в поэзии, как нигде отражается душа поэта. Не смог бы трус и приспособленец, угодливый карьерист руководить демократическим журналом, собравшим лучшие силы литературы. Человек, стремившийся сидеть в президиумах и беспокоившийся, «дадут ли ему какую-нибудь побрякушку», нашёл бы иное место для реализации своих стремлений, нежели журнал, навлекавший на себя постоянное недовольство властей и находившийся под непрерывным обстрелом критики.
Статья В.Огрызко о Твардовском – ярчайший (даже для нашего смутного времени) пример некомпетентности, непрофессионализма, невежества и необоснованной самоуверенности. В.Огрызко, по сути, определил себе самое серьёзное наказание за этот свой опус: он навсегда останется его автором.

В.А. и О.А. ТВАРДОВСКИЕ

Прежде всего хочется поблагодарить дочерей великого русского поэта Александра Твардовского за внимание к нашей газете. Разумеется, все неточности и фактические ошибки, допущенные в публикации «Отмечен долей бедовой», будут исправлены в книге «У нас была великая литература», которая готовится сейчас к публикации. Но должен огорчить авторов заметок на полях: менять акценты в материале я не собираюсь. Лепить икону даже из великого поэта, мне кажется, не совсем правильно. Твардовский был сложным и разным и человеком, и поэтом. А что касается тона заметок, передержек и личных выпадов, то пусть они останутся на совести их авторов.

Вячеслав ОГРЫЗКО