МЕСТОРОЖДЕНИЕ ПОЭЗИИ

№ 2008 / 23, 23.02.2015

Передо мной три книги одного автора. Первая вышла за год до Московской олимпиады, последняя – через девять лет после первой. Странное чувство возникает, когда прикасаешься к подобным «древностям». С одной стороны, ждёшь чего-то особенного, «а вдруг», и чаще всего обманываешься. С другой стороны, наученный разочарованиями, понимаешь: едва ли на задворках советского псевдоискусства, где-то в глуши, на краю материка, могла выжить и развиться удивительная и подлинная литература. И неожиданно такая «невозможная» литература всплывает перед тобой сквозь толщу десятилетий: да вот же она!
Первая книга Ненлюмкиной – «Птицы Наукана» – двуязычна. Русские тексты перемежаются с эскимосскими, что увеличивает многомерность композиции. Это интересный ход: всегда приятно увидеть подлинный текст поэта, хотя бы и непонятный, на чужом языке. Так порой издаются у нас зарубежные классики. Читатель может сравнить перевод с оригиналом, почувствовать разницу, ощутить биение иной культуры, иного народа, иного времени. Но помимо всего прочего такие издания являются, по-моему, наилучшим пособием для тех, кто хочет попробовать свои силы в переводе. Вот так и я сам когда-то, в пору литинститутской учёбы, переводил для себя Гёте и Гейне. Со стихами Ненлюмкиной всё сложнее. В «Птицах Наукана» оригиналы приводятся без переводов, и наоборот. Пожалуй, это можно было бы назвать просчётом издателей, но, скорее всего, в таком случае книга приобрела бы несколько иной, дидактический характер, вовсе ей не нужный, быстрое течение сменилось бы долгими остановками. В конце концов, здесь мы имеем дело не с посмертным изданием всемирно известного классика, а только с дебютным сборником поэта.
Тексты на эскимосском, вернее, на его науканском диалекте писаны кириллицей и потому способны впечатлять даже тех, кто никогда эскимосскую речь не слышал. Разумеется, впечатление это далеко не будет полным. Но в отличие от какой-нибудь аварской кириллицы, эскимосская письменность не перенасыщена знаками, не имеющими эквивалента в русской речи. В основном это апострофы – надстрочные запятые, употребляется в буквенном письме (во франц., итал., англ. и других языках) для обозначения пропуска гласного. В русской графике апостроф сейчас применяется в иностранных именах собственных (Жанна д’Арк, О’Генри), а в 20-е и 30-е гг. частенько «осенял» собою твёрдый знак (под’ъезд вместо подъезд). Насколько я могу судить, в эскимосской орфографии апостроф означает, как и в ненецкой, гортанную смычку. В общем, по таком тексту можно получить некоторое представление о ритмических и интонационных свойствах эскимосской поэзии. А что она представляет собой в переводе на русском – это во многом зависит от мастерства переводчика. Здесь задержимся.
Александр Черевченко – один из двух и, по-моему, лучший переводчик стихов Ненлюмкиной, – был мне до недавних пор неизвестен. Сведений в Интернете о нём совсем немного. На сайте lib.ru (раздел «Современная литература»), где размещены оригинальные произведения этого интереснейшего русского поэта, сообщается, что он автор 12 оригинальных и 5 переводных (с чукотского и эскимосского языков) поэтических сборников. Все они вышли на Украине и в Магадане, где Черевченко прожил почти 15 лет. За 20 лет в Латвии, где поэт живёт теперь, ему не удалось издать ни одной книги. Кроме того, по договору с «ЖЗЛ» Черевченко написал роман о флотоводце, командире брига «Меркурий» Александре Казарском «Имя на храме славы». Но эта книга пока тоже ожидает своего часа в издательстве.
Всё это, пожалуй, нужно иметь в виду, приступая к чтению стихов Ненлюмкиной. А стихи эти прежде всего приятно удивляют практически полным отсутствием в них «социальщины». Политикой, идеологией в них, как говорится, и не пахнет. Всё, о чём пишет Ненлюмкина, ей, по собственному признанию поэтессы, заповедала её бабушка Альпына. «Я пишу стихи, но ведь главная работа – впереди. Вспомнить, записать, собрать всё, что передала мне бабушка. Ведь к ней ручейками стекалась жизнь других людей, а она вбирала её в себя. Я теперь понимаю: она была настоящим поэтом. То, что я написала, это лишь отблеск того, что было у бабушки Альпыны». Как выражается подобное ощущение, всегда для поэта благотворное, в стихах Ненлюмкиной? Верно заметил Юрий Рытхэу в послесловии к книге «Где ты?», вышедшей уже в середине восьмидесятых (переводы Михаила Эдидовича в этом издании более подчёркивают «экзотику» оригинальных текстов Ненлюмкиной): «Бабушка Альпына стала памятью, частью земли, где родилась Зоя Ненлюмкина. Это крутые тропы Наукана, землянки-яранги, вросшие в скалистый уступ, птичий гомон по весне и далёкий, тревожащий крик моржа в Беринговом проливе. И зимние ураганы, часто уносящие человека в размолоченное ветром море, в ледяное крошево… Теперь Альпына живёт с стихах своей внучки, в строках, где слышен шелест крыльев многотысячных птиц, летящих вдоль Берингова пролива».Весенний Наукан!..
На льдине млеет нерпа,
и солнце сквозь туман
уже слепит глаза,
и полнятся теплом
твои глаза и небо –
улыбка и слеза,
улыбка и слеза.
И снова слышу я
за полосой тумана
смятенье сотен крыл
в рассветной тишине.
То в памяти моей
все птицы Наукана
слетаются ко мне,
слетаются ко мне!..
По другую сторону Берингова пролива – в Штатах и Канаде, где компактно проживают эскимосы, стихи Ненлюмкиной ещё в восьмидесятые годы получили широкое признание. В 1982 году сборник поэтессы вышел в Дании (этой стране принадлежит населённый эскимосами крупнейший в мире остров – Гренландия). Её стихи также публиковались в парижском журнале «Эроп» и других зарубежных изданиях.
Книга «Иди за солнцем» стала своеобразным итогом «публичного десятилетия» в творчестве Зои Ненлюмкиной. В этот сборник, снова блистательно переведённый А.Черевченко, вошли как уже известные стихотворения, так и новые, не публиковавшиеся ранее. В этих стихах дарование Ненлюмкиной получило, кажется, полное воплощение в слове. Темы и образы разнообразились (ср. название стихотворений «В лесах под Серпуховом», «Лошади кино»). Но при этом сохранилось самое ценное в этой поэзии – дыхание родного края, теперь живущего лишь в памяти.Здесь в берег океана
волна стучит, как маятник.
На месте Наукана
теперь пустырь и –
памятник.
Здесь тридцать лет назад
моё исчезло племя…
К сожалению, драматические события новейшей Российской истории непоправимо нарушили не только старинный эскимосский уклад, но также и всю российскую и национально русскую жизнь. Проблемы элементарного выживания людей «отодвинули» литературу «малых народов» далеко на задний план общественного интереса. И сама Зоя Ненлюмкина, и лучший, вдохновеннейший её переводчик остаются неизвестными на «большой земле» современной русскоязычной литературы. Возможно, когда-нибудь ситуация изменится, и тогда мы все вдруг увидим, что наша страна обильна не только нефтью и газом, но в ней существуют и месторождения поэзии. Думаю, одно из таких месторождений потомки с благодарностью назовут «Зоя Ненлюмкина».Не время для обид
и поминальной чарки.
И первый лёд разбит
крылом последней чайки.Максим ЛАВРЕНТЬЕВ