Моё открытие чеченского мира

№ 2009 / 30, 23.02.2015

Чеч­ня для мно­гих мо­их со­оте­че­ст­вен­ни­ков ста­ла не­ким сим­во­лом на­шей не­про­стой ис­то­рии де­вя­но­с­тых го­дов. Для ме­ня, вы­рос­ше­го в эти го­ды, она бы­ла не­от­де­ли­ма от обы­ден­ной жиз­ни.

Чечня для многих моих соотечественников стала неким символом нашей непростой истории девяностых годов. Для меня, выросшего в эти годы, она была неотделима от обыденной жизни. Я учился ещё в начальной школе, но хорошо помню, как по многим каналам телевидения показывали репортажи о событиях в этом регионе. Поскольку основные репортажи снимались про боевые действия двух военных кампаний, то образ складывался в моём сознании довольно определённый. Хорошо помню события в Будённовске и Первомайском в 1995 году. Тогда же известный в России журналист Александр Невзоров снял свою версию того, что происходило в Грозном. И это был не просто репортаж о войне, но целый документально-художественный фильм под названием «Чистилище», в котором рассказывалось о жутких деталях происходящего в столице Чеченской Республики. Эти события чеченских войн очень сильно повлияли на нашу страну и на восприятие людей о чеченцах. Многое говорилось в средствах массовой информации и о том, что Северный Кавказ – это преступный мир. И неудивительно, что для меня самого не существовало иного восприятия.





В конце моего школьного обучения, уже определившись в том, чем мне хотелось бы заниматься в своей жизни, я много читал литературы, написанной писателями, выходцами из мусульманских стран, с единственной целью – как можно лучше понять тот мир мусульманской культуры, который мне хотелось изучать. Так вот, тогда мне попалась книга «Ночь в пустом доме» Мусы Ахмадова. Оказалось, что это произведение чеченского писателя. Это была книга об истории чеченского народа, его непростой судьбе, обыденной жизни: семейных традициях, школьных историях. И, удивительное дело, всё это было так понятно и близко, как история моей бабушки, пережившей сталинские репрессии и моего деда, воевавшего с фашистами. Покопавшись в исторических справочниках, я узнал, что в период Великой Отечественной воны много чеченцев воевало на разных фронтах. В 1941 году, обороняя Брестскую крепость, смертью храбрых погиб Магомет Узуев. Под Сталинградом в 1942 году – Ханпаша Нурадилов, а на чечено-ингушском фронте гремела слава Хан Султана Дачиева. Среди чеченцев были военнослужащие разных родов войск, многие из них дошли до Берлина. И это несмотря на то, что их родители, жены и дети 23 февраля 1944 года были депортированы в Казахстан и Киргизию. Всё это заставило немного по-другому взглянуть на Чечню, представления о которой стали уже общим местом.


Будучи студентом кафедры культурологии Санкт-Петербургской художественно-промышленной академии, я более подробно сосредоточился на изучении культуры мусульманского мира. И, осваивая классическое наследие ислама в виде знаменитых арабских и турецких памятников, мне, естественно, необходимо было иметь в виду и то, что было создано мусульманами России. Так открылась их необычная история. Оказывается, до середины восемнадцатого столетия чеченцы были православными христианами, а в 1756 году в Чечне население стало исповедовать ислам суннитского толка. Но древнеязыческие обычаи имели гораздо более сильные корни, и местные адаты почитались выше идей исламского шариата. В отличие от законов мусульманского Востока, Средней Азии, Ближнего Востока и татар, в Чечне действовали обычаи горской демократии на основе древневайнахских традиций. Женщина у чеченцев испокон веков была равноправной. Здесь не в ходу была паранджа, а только лишь платок. Но разве не так было и у наших деревенских женщин?


Естественно, что, бывая на выставках, стал обращать внимание на работы художников-чеченцев, закончивших некогда ленинградские вузы и оставшихся жить в нашем городе. Среди них оказался профессор вуза, в котором я учился, – Саид Бицираев.


В библиотеке Санкт-Петербургской академии художеств имени И.Е. Репина, которая является одним из наиболее полных собраний книг по истории искусства, есть издания, посвящённые известным чеченским художникам: Петра Захарова, Шамиля Шамурзаева, Дадана Идрисова, Аманды Асуханова и других деятелей художественной культуры Чечни, среди которых было немало русских художников, скульпторов и архитекторов. Помню, какое впечатление на меня произвела картина Шамиля Шамурзаева «Я и мои прадеды», написанная в 1960 году. Здесь была почти вся история Чечни, для которой события кавказской воны 1817–1859 годов стали важной вехой. Интересно было то, что, написав портрет генерала Ермолова, буквально утопающего в крови, рядом художник поместил изображение Петра Захарова – первого чеченца, получившего образование в Академии художеств и ставшего основоположником национального искусства. Здесь очевидно, как двойственно воспринимались взаимоотношения с Россией, эта война принесла не только горе и страдания, но и просвещение.


Общеизвестно, что интерес к истории и культуре той и или иной страны неотделим от интереса к её языку. Помогло это и мне. Так, осваивать красоты османской архитектуры мне помогло знание турецкого языка, а интерес к истории Кавказа, Чечни вызвал желание выучить язык, чтобы самому разобраться в том, что происходило с моей страной.


И здесь мне открылось немало интересного. Чеченская письменность возникла очень поздно. Основополагающим исследованием здесь является уникальное тифлисское издание 1888 года книги российского учёного Петра Услара «Языкознание. Чеченский язык. Этнография Кавказа». После революции у чеченцев, как и у других народов Северного Кавказа, появилась письменность на основе латинского алфавита. Этот алфавит у чеченцев был до 1944 года, когда 23 февраля население Чечено-Ингушской АССР было выслано в Казахстан и Киргизию. Там в 1946 году алфавит чеченского языка сменился на кириллицу. В Грозном с 1927 года началось издательство словарей и учебных пособий по изучению чеченского языка. Но особенно сильным этот процесс был в шестидесятые годы. Так, в 1961 году в Москве был издан чеченско-русский словарь. Это знаковое событие в истории межнациональных отношений между Россией и Чечнёй и интерес к изучению чеченского языка вышел за пределы республики. В МГУ в это время шло преподавание чеченского языка, развивалась наука кавказоведение. К сожалению, студентов было очень мало, и в 1968 году после смерти академика-чеченца Ахмада Гехаевича Мациева кафедру закрыли. Сам же Ахмад Гехаевич был одним из ведущих учёных в области национальной литературы и лингвистики. Ещё одним выдающимся специалистом в этой области был Юнус Дешериевич Дешериев. Именно он последовательно проводил в науки идею дружбы в межнациональных отношениях между русскими и чеченскими, практическим результатом этого стал интерес к изучению языка среди русских. Дешериев в 1960 году опубликовал учебник чеченского языка, а в 1963 вышла его книга о грамматике вайнахских языков.


Только освоив всё это и получив начальные знания чеченского языка, мне удалось открыть огромный, почти незнакомый моим сверстникам (и не только русским, но, думаю, и многим чеченцам) мир чеченской литературы.


В советский период в Чечено-Ингушской АССР был союз чеченских писателей. В Грозненском книжном издательстве публиковались книги чеченских классиков, которые были известны на Кавказе и также в Московской и Ленинградской библиотек. В Санкт-Петербургской российской национальной библиотеке сохранилось много экземпляров изданных книг чеченских писателей и поэтов ХХ столетия, среди которых книги Арби Мамакаева, поэта тридцатых годов, также есть книги основоположника чеченской литературы советского времени Бадуева Саида Сулеймановича. Он после революции 1917 года был первым председателем Союза писателей в Чечне. В двадцатые годы в истории чеченской литературы был первый период книжного издательства. С 1923 по 1928 год в Чечне были изданы первые книги. Несмотря на то что после 1944 года всё население было в ссылке, книги публиковались в Казахстане в городе Алма-Ате (в редакции газеты «Трудовое Знамя»). В Российской национальной библиотеке есть издания того времени, одно из которых является сборником поэзии 1957 года. В книге опубликованы стихи и поэмы на чеченском языке, в том числе сочинения самого известного поэта того времени Махмуда Гадаева и стихи русских поэтов, переведённые на чеченский язык, – Алексея Суркова и Николая Тихонова. Не следует забывать, что из Чечено-Ингушской АССР выселялись не только чеченцы, но и ингуши, и русские, проживавшие на этой территории.


В 1955 году в Москве был издан закон о восстановлении Чечено-Ингушской Республики. И в 1956 году первые чеченские семьи, жившие в спецпоселениях в Казахстане, отправились в родную Чечню на поезде из Алма-Аты в Грозный. В 1957 году 31 января была полностью восстановлена республика. Вернулись многие, кто был в Казахстане и Киргизии, но публикации чеченской литературы в алма-атинской редакции газеты «Трудовое знамя» продолжались до шестидесятых годов.


В Чечне же с 1957 года наступил новый период в истории литературы. Чеченская литература меняла свой стиль. Яркими художественными открытиями порадовали читателей стихи поэтов, вошедших в литературу после возвращения на родину А.Сулейманова, М.Дикаева, С.Гацаева, Х.Сатуева, Ш.Арсанукаева. В конце 70-х – начале 80-х годов прошлого столетия чеченская литература достигла расцвета.


К сожалению, потом издательское дело в Чечне рухнуло. Азим Юсупов, к примеру, свою книгу «Родина моя – песня» вынужден был печатать уже в Элисте. Два слова об этой книге Юсупова. В неё вошло много стихов о войне. Особенно мне запомнилось стихотворение про 1995-й военный год. Я попытался перевести его белым стихом. И вот что у меня получилось:







У дремучего леса тоже есть свой нрав.


Вот и прошёл тяжёлый для нас военный год.


От войны в нашей жизни на дыбы встал даже луг.


Может, тебе это покажется несерьёзным,


Но нам пришлось выдержать трудные испытания.


А теперь мы оставили всё позади,


И это осознал народ.


Но в спёртом воздухе остался ужасный след.


И половину меня забрало горе.


До свиданья, страшный год,


Ты ограбил здорово людей.


И в день твоего окончания не надо раздражаться.


И военный ударник что сказал, то и забыл.



Самое удивительное в этом стихотворении – это сочетание неизбывного горя с отсутствием ненависти. Наверное, под ним могли бы подписаться и семьи погибших моих сверстников, и те, чьи близкие погибли под бомбёжками в Грозном.


Запомнилось мне и другое стихотворение Юсупова, уже 2000 года, посвящённое обыденной сцене для того времени – проверке документов на блокпосту.







«Предъявите ваш паспорт», – сказал постовой.


Он обыскивал нас и смотрел с гордостью.


Постовой был нашим богом, нашим начальником.


Этот герой знал, что делал.


Попросил паспорт сына и вдруг


Стал нервничать и в руки взял автомат,


А под нами закружилась земля.


Постовой порвал паспорт сына и спросил у отца:


Чей же был паспорт?


Бог ему судья.


Он до вечера был на посту, а потом ушёл отдыхать,


Но, увы, не пришлось – за стрельбу попал он в тюрьму.


Это ненависть его опрокинула.



И здесь тоже я не обнаружил никакой ненависти. Главный смысл поэзии Азима Юсупова – любовь к родной земле, стремление уберечь то, что сохранилось и осталось после войны.


Наш общий долг – возродить утраченное литературное наследие чеченского народа.




Иван ПЕРЕЯТЕНЕЦ,


г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ



Автор – культуролог, выпускник Санкт-Петербургской художественно-промышленной академии.


Иван ПЕРЕЯТЕНЕЦ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.