Жертва аппаратных интриг

№ 2010 / 15, 23.02.2015

Вот так про­ис­хо­ди­ло взрос­ле­ние по­эта Юрия Во­ро­но­ва.
Он ро­дил­ся 13 ян­ва­ря 1929 го­да в Ле­нин­гра­де. Его отец в своё вре­мя свя­зал судь­бу с проф­со­юз­ным дви­же­ни­ем, а мать бы­ла про­стым бух­гал­те­ром.

В блокадных днях Мы так и не узнали: Меж юностью и детством Где черта?.. Нам в сорок третьем Выдали медали, И только в сорок пятом – паспорта.

Вот так происходило взросление поэта Юрия Воронова.

Он родился 13 января 1929 года в Ленинграде. Его отец в своё время связал судьбу с профсоюзным движением, а мать была простым бухгалтером. В войну старший Воронов был направлен в Кронштадт, а вся его семья осталась в Ленинграде.

25 ноября 1941 года оказалось для всех Вороновых чёрным днём. Немецкая бомба угодила прямо в их дом. Мать и бабушку откопали сразу. А вот трёхлетнему брату и полуторамесячной сестрёнке не повезло. Аварийная бригада два дня разбирала завалы, но детей так и не нашла. На третий день, когда стало ясно, что надежды на спасение больше нет, рабочих отозвали. Но срочно прибывший из Кронштадта старший Воронов вместе со старшим сыном, невзирая ни на что, продолжили поиски близких людей вручную. Бездыханные тела ребят были обнаружены лишь на пятый день. Не в силах пережить эту трагедию, одиннадцатилетний Юрий, обращаясь к погибшей сестрёнке, записал в свою школьную тетрадку:

Эту бомбу метнули с неба Из-за туч Среди бела дня. Я спешил из булочной С хлебом. Не успел. Ты прости меня.

А потом были страшные похороны. «Я забыть никогда не смогу скрип саней на январском снегу… Будто всё это было вчера… В белой простыне – брат и сестра…»

Юрий ВОРОНОВ

После случившейся трагедии Юрий Воронов стал бойцом аварийно-восстановительной службы. О том, чем ему пришлось заняться, он вскоре написал для газеты «Ленинская смена» небольшую заметку «Забывая об опасности». Редакция рядом с этой заметкой поместила снимок автора – раненого, засыпанного осколками стекла черноглазого парнишки.

После блокады Воронов записался в литературную студию к Всеволоду Рождественскому. Потом он поступил на отделение журналистики в Ленинградский университет. А дальше начался стремительный взлёт. В двадцать пять лет парня сделали редактором молодёжной газеты и секретарём Ленинградского обкома комсомола.

В Москву Воронов попал в 1954 году с подачи секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Шелепина. Якобы Шелепину на каком-то совещании очень понравилось смелое выступление молодого ленинградского журналиста, и он дал команду перевести энергичного парня в «Комсомольскую правду» сразу на должность заместителя главного редактора. Кстати, спустя пять лет, когда Хрущёв назначил своего зятя – Аджубея руководителем «Известий», именно Шелепин всё сделал, чтобы «Комсомолка» перешла в руки Воронова.

Надо признать, что за все годы работы в советской прессе Воронов каких-либо заметных статей никогда не написал. У него был другой дар – хорошего организатора. Кроме того, он считался неплохим командным игроком. При этом ему недоставало, как бы это помягче сказать, аппаратного чутья.

Не всё просто обстояло и с литературными делами Воронова. Он понимал, что его стихи не дотягивали до высокого уровня. Он проигрывал в технике, в образности, даже в красках. Единственный его плюс заключался в документальной точности. В общем, Воронов лет двадцать сомневался, надо ли ему печататься. Эти сомнения разрешились лишь накануне 20-летия Победы: в 1965 году одну подборку его стихов дала газета «Правда», другую поместил журнал «Знамя».

Однако на волне первых поэтических успехов у Воронова, похоже, притупилось чувство бдительности. Он, возможно, помимо собственной воли оказался втянутым в опасную игру за наследство Никиты Хрущёва. Напомню: осенью 1964 года одна из партийных группировок отправила Хрущёва в отставку и в стране, по сути, начался передел власти. Бывшие заговорщики ждали, когда редактор «Комсомолки» присягнёт на верность новому вождю – Брежневу. Но Воронов по-прежнему сохранял лояльность главному конкуренту Брежнева – Шелепину.

Воронова разыграли как малое дитя. В июле 1965 года кто-то подсунул ему статью Аркадия Сахнина «В рейсе и после», обличавшую в двурушничестве всесильного капитана китобойной флотилии «Слава» Алексея Соляника. И Воронов поставил её в номер. Я думаю, он прекрасно понимал, что замахнулся не только и не столько на Соляника. Рикошетом статья Сахнина била по руководству Украины и прежде всего по Шелесту, за которым тогда, безусловно, стоял Подгорный, очень хотевший стать в стране вторым после Брежнева человеком. А теперь посмотрим: кому такая публикация могла быть на руку. Конечно же, Шелепину. Шелепин уже вовсю мечтал побыстрей избавиться от Брежнева и ради этого организовал кампанию по дискредитации украинского руководства, обвинив его в насаждении национализма и покровительстве морально разложившимся личностям типа Соляника.

Главная ошибка Воронова заключалась в том, что он слепо верил в победу Шелепина. Он даже не поинтересовался личностью автора крамольной статьи. Сахнин ведь в литературных кругах имел очень непростую репутацию. В начале 1950-х годов он, работая у Вадима Кожевникова в журнале «Знамя», воспользовался рукописью репрессированной писательницы Раисы Левиной и на основе чужих материалов издал роман «Тучи на рассвете». Суд потом постановил указать имя Левиной как соавтора, но Сахнин при переизданиях книги это требование проигнорировал. Не насторожило Воронова и то, что Сахнин со своей разоблачительной статьёй сунулся сначала в «Известия», но получил там полный отлуп.

Статья Сахнина вышла в «Комсомолке» 21 июля 1965 года. Естественно, сразу разразился грандиозный скандал. Украинское руководство тут же встало на дыбы. Председатель президиума верховного совета Украины Демьян Коротченко заявил, что статья лживая и что партия Соляника в обиду не даст. Уловив настроение начальства, бюро Одесского обкома партии в своём постановлении подчеркнуло: «Целый ряд фактов в указанной статье изложен необъективно, а в отдельных случаях рассчитан на сентиментальную слезливость обывателя. Героический труд коллектива коммунистического труда освещён как рабский труд подневольных людей, товарищ Соляник заслуживает суровой критики, но делать это такой ценой, как сделала газета, не нужно и вредно».

Подгорный потребовал расправы над газетой. Но Брежнев предложил для начала во всём разобраться Суслову.

Михаил Суслов в отличие от Воронова видел, насколько обострилась партийная борьба, но ещё не мог понять, кто же победит: Брежнев или Шелепин. Поэтому он «спустил» статью в отдел пропаганды ЦК к Александру Яковлеву и в Комитет партконтроля к Зиновию Сердюку. В Одессу был срочно направлен контролёр КПК Самойло Вологжанин. Выводы комиссии были однозначны: Соляник давно разложился. С этим согласился и Яковлев.

В октябре 1965 года вопрос о статье Сахнина был вынесен на секретариат ЦК КПСС. Председательствовал на заседании Суслов. «Украинская партия» явно хотела добиться полного оправдания Соляника и строгого наказания «Комсомолки». Но другие секретари ЦК заняли выжидательную позицию. И вдруг на секретариате появился Брежнев. Целый ряд партийных бонз расценили это как косвенную поддержку Соляника и тут же начали подпевать сторонникам Подгорного и Шелеста. Шелепин сразу смекнул, куда стало клониться дело, и потребовал слова. Он заявил: раз Соляник ангел, надо наказать не только газету, но и авторов записки Комитета партконтроля и руководителя отдела пропаганды ЦК Яковлева. Все сразу растерялись. В итоге Суслов предложил соломоново решение: Соляника с работы снять, но в партии оставить. Покидая секретариат, Брежнев уже в коридоре заметил Яковлеву и Воронову: «Критиковать критикуйте, но не подсвистывайте!»

Шелепин и Воронов решили, что они одержали очередную победу. Но они просчитались. Через несколько месяцев Воронова вновь пригласили в ЦК и предложили повышение, перейти заместителем главного редактора в главную газету страны – «Правда». Отказывать в таких случаях было не принято, и Воронов согласился. Но в процессе оформления бумаг кто-то специально внёс в постановление ЦК новое уточнение, понизив человека до ответственного секретаря.

Перед своим уходом в «Правду» Воронов устроил некие проводы. Сотрудница отдела писем «Комсомолки» Капитолина Кожевникова потом вспоминала: «Никогда не забуду, как мы провожали, как прощались с ним в Голубом зале. Мы что-то говорили, что-то дарили ему на память. А он стоял с видом насмерть раненного оленя. У него были большие чёрные, влажные глаза, в самом деле похожие на оленьи. Он переминался с ноги на ногу и, кажется, просто боялся по-мальчишески расплакаться. Его и в самом деле эта история сломала. Несколько лет он просидел в ГДР на нелюбимой должности, потом работал в Москве, в аппарате Союза писателей. Я встречала его. Это был не наш Юра, а уже сломленный, потухший человек».

В «Правде» у Воронова сразу же не заладились отношения с главным редактором, и уже в 1967 году его из Москвы выдавили в Берлин заведующим «правдистским» корпунктом. В вынужденной ссылке писатель провёл целых пятнадцать лет.

Потом окончательно стало ясно: статья Сахнина была всего лишь поводом, чтобы избавиться от верного соратника Шелепина – Воронова. Брежнев так и не смог писателю простить нелояльность. Ведь все остальные люди, причастные к её публикации, никак не пострадали. Того же Сахнина власти потом пристроили в «Новый мир» к Косолапову, а при Наровчатове поручили написать за Брежнева мемуарную книгу «Малая земля». Согласитесь, вряд ли чекисты позволили бы стать литературным рабом Брежнева непроверенному человеку. А Борис Панкин, так горячо убеждавший Воронова поставить сахнинскую статью в номер, тот и вовсе впоследствии дослужился до звания чрезвычайного и полномочного посла.

Вернули Воронова в Москву уже при Андропове. Говорили, будто этому посодействовал новый заворготделом ЦК Егор Лигачёв, который знал Воронова ещё с начала 60-х годов (Лигачёв тогда отвечал за пропаганду в специально созданном бюро ЦК КПСС по Российской Федерации). Георгий Марков тут же предложил поэту возглавить иностранную комиссию Союза писателей. Вдобавок в 1984 году Воронов после смерти Вадима Кожевникова стал одновременно главным редактором журнала «Знамя». Кроме того, через год поэту, видимо, в качестве компенсации за прежние страдания, дали Госпремию России.

Как и следовало ожидать, сидение на двух стульях ни к чему хорошему не привело. Воронов занимался в основном иностранными делами, фактически отдав журнал на откуп некоему Катинову, который вёл себя как серая мышь. Ничего стоящего при Воронове в «Знамени» так и не появилось. Тем не менее Лигачёв в 1986 году выдвинул Воронова на одну из ключевых позиций в аппарат ЦК КПСС, сделав его заведующим отделом культуры.

Попав в ЦК, Воронов окончательно растерялся. Его стали терзать и «левые», и «правые». При этом каждая литературная группировка имела в Политбюро своих покровителей. Кто-то опирался на поддержку Яковлева, кто-то апеллировал к Соломенцеву. Чисто интуитивно Воронов тяготел, безусловно, к почвенникам. Но реально вся власть в ускоренном темпе переходила к либералам. И остановить этот процесс Воронов уже никак не мог.

В конце 1988 года Горбачёв затеял очередную реорганизацию партаппарата. Он слил пропаганду, культуру и науку в один идеологический отдел, в котором Воронову достойного места уже не нашлось. Всю культуру генсек передал бывшему ректору Литинститута Владимиру Егорову. Кстати, здорово тогда подвинули и Лигачёва (его бросили на укрепление сельского хозяйства). Последнее, что успел Лигачёв сделать для Воронова, – выторговать у генсека его назначение в «Литгазету». Однако в «Литературке» поэт ещё больше скис. Прежний редактор «ЛГ» Чаковский был вхож во все кабинеты, а с Вороновым большие люди считаться не захотели. Его стали все шпынять. И уже через год писателя из газеты фактически выдавили. Причём в этот раз выдавили его не всесильные партаппаратчики, а маленькая, но сплочённая группка радикально настроенных журналистов.

Воронов очень переживал случившееся. Он стал всё чаще болеть. Умер поэт 5 февраля 1993 года в Москве. Похоронили его на Ваганьковском кладбище.

Вячеслав ОГРЫЗКО