Гипоксия Самсонова

№ 2010 / 36, 23.02.2015

В ро­ма­не Сер­гея Сам­со­но­ва «Кис­ло­род­ный пре­дел» глав­ную ге­ро­и­ню, став­шую жерт­вой по­жа­ра в од­ном из мос­ков­ских ком­мер­че­с­ких цен­т­ров, на­стиг­ла та­кая кош­мар­ная на­пасть, как ам­не­зия.





В романе Сергея Самсонова «Кислородный предел» главную героиню, ставшую жертвой пожара в одном из московских коммерческих центров, настигла такая кошмарная напасть, как амнезия. Причиной тому был целый комплекс неблагоприятных условий, среди которых писатель называет «и нехватку кислорода в организме, и отравление продуктами горения, и болевые шоки, и, конечно, смертный страх».


Вживание во внутренний мир несчастного персонажа было настолько интенсивным, что Сергей Самсонов, по сути дела, пошел по стопам Клауса Кински, который после роли горбатого конкистадора в ленте Вернера Херцога «Агирре, гнев Божий» заработал искривление позвоночника.


Во всяком случае у нас есть все основания предполагать, что в период работы над романом автор испытывал острые приступы кислородного голодания, сопровождавшиеся стандартными симптомами церебральной гипоксии. Последняя, как известно, создает существенные препятствия для доступа кислорода к мозговым тканям и стимулирует многообразные расстройства как в речи, так и в письме.


Чтобы не быть голословным, укажем на проявления некоторых из них в самсоновском тексте.


Обращают, например, на себя внимание случаи так называемой литеральной парафазии, заключающейся в некорректной замене одного звука другим. В частности, пластический хирург Мартын Нагибин, увлеченно пересказывающий «предвыборную» программу горьковского Луки, решает попутно продемонстрировать свою колоссальную осведомленность в крылатых словах и выражениях: «Ну, а когда человеку нужна была истина? Тем более для счастья? Счастье счастьем и является только в силу своей слепоты, счастливые часов не наблюдают. Зачем тик-тик, зачем моменто мори?» Как видим, он испытывает существенные трудности и в подборе нужного звукоподражания («тик-так»), и в правильном произнесении довольно популярной идиомы «memento mori« (для выпускника мединститута, несомненно, изучавшего латынь, подобные промахи, конечно же, непростительны).


Грешен, разумеется, и мартыновский демиург: те фрагменты романа, в которых отсутствует прямая речь персонажей, неопровержимо свидетельствуют о наличии у Сергея Самсонова синдрома умеренных когнитивных расстройств. К такому печальному выводу подталкивают ошибки, допускаемые автором при вынесении умозаключений и совершении формально-логических операций.


Вот, например, он пытается поведать читателю о тонкой душе сурового инженера женских телес и с этой целью спешит сообщить, что «Мартын из тех, кому произведение всегда дороже обладания, и, надо думать, в этом он одинок: вменяемое большинство людей так никогда и не вырастет в тех одержимых потребителей, которых лепит из них реклама». Однако если «вменяемых» людей все-таки действительно большинство, то Мартын со своими положительными качествами вовсе не одинок. Наоборот, он находится в довольно большой компании соратников и единомышленников.


Нарушениями когнитивного аппарата, отвечающего за адекватное познание окружающего мира, объясняется и неспособность Сергея Самсонова отличить стихотворную речь от речи прозаической, рифмованные строчки – от строчек нерифмованных. Ярлык «Здесь ночевала поэзия» он охотно прикрепляет к любым сочетаниям слов, которые попадаются ему на глаза. Так, во время уже упомянутого пожара в коммерческом центре, сопровождавшегося захватом заложников, один из поклонников главной героини, Сергей Сухожилов, пытается взбодрить свою любимую и с этой целью шепчет «ей в ухо зарифмованные (sic!) строчки: – Но вразрез всеобщей мысли, ни на что на свете невзирая, пить и писать требовали дети». Поскольку запятые в этом лаконичном гимне материально-телесному низу обозначают границы «стихов«, гипотетическое наличие «рифм» можно допустить лишь в трех возможных связках: «мысли – невзирая«, «невзирая – дети» и, наконец, «мысли – дети». Трудно сказать, какая судьба ожидает «Кислородный предел» в истории русской литературы, станет ли этот роман со временем классическим или нет, но лавры реформатора стиха Сергею Самсонову, похоже, обеспечены: таких новаторских концевых созвучий отечественная поэзия еще не знала.


Не менее любопытна и реакция героини на «вразрез всеобщей мысли». Сухожиловские вирши показались ей настолько остроумными, что она от смеха «в него вцепилась, в лацканы обеими руками, уткнулась головой в плечо, прильнула, вжалась, затряслась» и, вопреки всем правилам приличий, прилюдно справила малую нужду.


Дмитрий Быков, отталкиваясь от безусловного сходства «Кислородного предела» с фабулой киноповести Александра Миндадзе «Армавир», предположил, что под псевдонимом «Сергей Самсонов» на самом деле скрывается постоянный соавтор Вадима Абдрашитова. Но Дмитрий Львович, к сожалению, сильно преувеличивает художественный потенциал «Кислородного предела»: если судить по способности героев романа до слез хохотать над чьим-нибудь пальцем, подлинным создателем псевдосамсоновского текста является великий и ужасный Евгений Ваганович Петросян, не сумевший, как всегда, правильно залогиниться.


Завершая разговор о симптомах гипоксии в «Кислородном пределе», укажем на весьма любопытный случай пространственной и личностной дезориентации. С ней мы сталкиваемся в эпизоде, в котором Сухожилов предоставляет свою легковую машину (BMW M5) и личного шофера в распоряжение человека по фамилии Подвигин: «Садись давай, потом дорасскажу. И в обморок, смотри, не падай – там за рулем Чубайс. Подвигин посмотрел без изумления, кивнул, в машину сел (обратите внимание на этот глагол, он очень важен для уяснения фантастичности происходящего – А.К.): и верно, за рулем мужик, разительно похожий на небожителя известного, лицо немного только погрубее, побурее – дубленое, костистое и угловатое (из этого описания можно сделать вывод, что реальный Анатолий Борисович обладает нежным, полным и округлым ликом – А.К.). Машина тронулась беззвучно, взяла разгон; Подвигин стоял(!) и смотрел, как уменьшается стремительно фигура Сухожилова, бледнеет как, сжимается до точки, исчезает совсем. А тот, кто из подвигинского поля зрения исчез, пошел по направлению к метро, в минуту расстояние до спуска в преисподнюю покрыл».


Понятно, что стоять в салоне легкового автомобиля с кузовом типа «седан« способен только карлик, маленький ребенок или гном-весельчак. Однако Сергей Подвигин не подходит ни под одну из этих категорий: «он, – если верить описанию, данному автором, – коренастый, плотный,(…) роста среднего». Следовательно, все дело в очередном когнитивном расстройстве, нарушающем правильное восприятие пространственных отношений.


В заключение хотелось бы напомнить, что работа над произведениями, затрагивающими пожарную тематику, требует неукоснительного соблюдения техники безопасности. Даже простое пренебрежение возможностями респиратора грозит обернуться «Кислородным пределом».

Алексей КОРОВАШКО,
г. НИЖНИЙ НОВГОРОД

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.