Красивая мечта в пустыне

№ 2011 / 33, 23.02.2015

Роман-миф, роман-загадка, роман-игра – так сейчас критики пытаются определять жанр «Пустыни отрочества», написанной Юрием Козловым в начале восьмидесятых годов прошлого столетия.

Роман-миф, роман-загадка, роман-игра – так сейчас критики пытаются определять жанр «Пустыни отрочества», написанной Юрием Козловым в начале восьмидесятых годов прошлого столетия.

Тогда молодой, но вполне успешный автор написал роман о подростках, от которого у литературоведов стали подниматься остатки волос на голове. «Простите, – хмурились обалдевшие литературоведы, – при всей изящности и забавности повествования в тексте столько неувязок, что одной-единственной поллитрой не обойдёшься!»

И далее рассуждали примерно так. Во-первых, где происходит действие? С романной платформы говорят – это город Ленинград! А при чём тогда государство Гегемония, которое создали подростки? С фонтанами и садами на крышах домов, с собственным министерством иностранных дел, десантными войсками, красивой формой, с явками, паролями, договорами о дружбе с различными ханствами и республиками на территории города трёх революций… Кто разрешил? Где советская милиция? И что это – скрытое воспевание подростковой преступности, отрицание роли пионерии и комсомола? Или нечто худшее? Но даже если закрыть глаза на этот идеологический беспредел, то что можно сказать (не открывая пока вторую бутылку) по поводу жанра? Это фантастика, остранённая проза? Или реализм?

По всем внешним признакам, вроде реализм – дерутся, влюбляются, ходят в советскую школу, ловят рыбу, шкодят, играют в футбол… А приглядишься – линейного течения времени в романе почти не существует: влезаешь в абзац сегодня, а вылезаешь два года назад. И явно сознательный дуализм восприятия происходящего в романе: это фонтан на крыше или ржавый водопроводный кран? А вот это райский сад или трава в каменных разломах? Это всё есть или грезится?

Ещё и автор запутывает читателя – сыплет на жанровые следы сбивающие с толку фразы: «А как было на самом деле – толком не знал никто», «Что такое Гегемония? Быть может, всего лишь воспоминание об игре? Воспоминание, обросшее такими фантазиями, что уже не различить истинных его контуров?», «Так бывает только в игре. Но тут не игра. Точнее, игра, но при стечении обстоятельств», «Всякая игра – обман и правда одновременно».

А физические законы в этой жизни-игре? Да, иногда действуют: герой, прыгнувший с карниза второго этажа, чтобы поквитаться с обидчиками своего государства-двора, летит вниз, а не наверх. Но в Казанском соборе, где расположен Государственный музей истории религии и атеизма, стена вдруг исчезает и впускает героя в мир, где творится такое, что рука честного литературоведа, подрагивая, сама тянется к стеклотаре известной ёмкости…

Критики и издатели той поры в один голос соглашались, что такая рыбина неизвестной породы в бредень подростково-юношеской литературы попалась впервые! Какой-то гибрид «Тимура и его команды» и приключений подросшего Незнайки, опущенный в туманную витиеватость «Петербурга» Андрея Белого. Или в реальный холод таинственного колодца из «Президента Каменного острова» (написанного, кстати, отнюдь не однофамильцем, а отцом нашего автора – известным петербургским писателем Вильямом Козловым).

Так вот, о жанре. Это сейчас – ничем не удивишь, а в эпоху партийного литературоведения всё должно было лежать на своей полочке со своим ярлычком. И пролежало – с запретительным грифом «Терра инкогнита» пять лет, до 1989 года, чтобы стать добычей читателей-подростков и литературоведов новой волны, а заодно попасть в учебники литературы.

Вещь серьёзная, но весёлая. Внятная, но не с первого раза понятная. Читается легко, но с ходу не проглотишь. Философских афоризмов из речи героев можно настричь упругую корзинку. Подростки и старшеклассники словно из моей школы, из соседнего двора, из параллельного класса… Но они в параллельном мире, в который мне не попасть. А тянет. Они шагают рядом, своей пустыней отрочества, но не слышат, не видят меня, как и остальных читателей, следящих за их жизнью.

Роман (во многом пророческий) не ушёл вместе с эпохой. Интерес к «Пустыне отрочества» не угасает и сегодня – подростки 1980-х и современные тинэйджеры горячо обсуждают в Интернете книгу и поступки хорошо запоминающихся героев: Библиотечника, Мельника, Решающего советника, Учредителя традиций, конкурирующих гегемониек Секунды и Симки Гурфинкель, маленького жилистого хулигана Карлыева, заправлявшего безжалостной оравой подростков и попортившего немало крови нашим героям.

«Продолжался передел дворов. Империи, республики, федерации, каганаты возникали и рассыпались, как карточные домики. Повсюду брожение, обманы, подкупы, предательство, борьба за власть. Тем удивительнее казался в те дни несокрушимый монолит Гегемонии, ещё не вышедший из границ Катерининской улицы. Многие взоры в ту пору обращались на неё с надеждой. По рукам ходила знаменитая декларация, провозгласившая права катеринцев на достоинство и свободу от карлыевского насилия. И действительно, в те дни никакое насилие не могло безнаказанно твориться на Катерининской улице, поскольку вовсе не пустыми словами оказалась для гегемонийцев декларация… В Гегемонии в те дни не было трусов, предателей и двурушников. Если же они вдруг появлялись, наказанием им было всеобщее презрение и как крайняя мера – лишение катерининского гражданства».

Красивая юношеская мечта, в её чистоте – ностальгическая притягательность книги.

_{Козлов Ю.В. Пустыня отрочества. – М.: ОЛМА Медиа Групп, 2011.}

Дмитрий КАРАЛИС,
г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ