В филологии и критике Интернет не работает!
№ 2012 / 13, 23.02.2015
Давно мне хотелось написать о странном явлении в нашей современной филологии и критике.
Несколько лет назад я написала статью о «Вишнёвом саде», которая шла вразрез с устоявшимися представлениями о пьесе.
Давно мне хотелось написать о странном явлении в нашей современной филологии и критике.
Несколько лет назад я написала статью о «Вишнёвом саде», которая шла вразрез с устоявшимися представлениями о пьесе. Сделала доклад на международной конференции. Но тут меня «перепостили» без упоминания автора, причём два раза. Я возражала, началась «история», в сборник «Чеховиана», посвящённый пьесе, статью не взяли, но напечатал её мой любимый Таганрог в своём выпуске.
Год назад вышел замечательный труд – библиография всех работ о Чехове с 1961 по 2005 год. Листаю книгу – и не могу найти «Таганрогского вестника» за 2004 год с моей работой. При встрече спрашиваю одного из составителей, куда он подевался. И получаю ошеломляющий ответ: «А я этот выпуск вестника не нашёл!» – «То есть – как это? – спрашиваю в недоумении. – А что – Интернет между Москвой и Таганрогом уже не работает?» Составитель покраснел и отошёл.
А я поняла, что это исключает случайность: Интернет выключился, книга потерялась, а ведь я там была не единственный автор.
Вот об этом и хочется поговорить: как и почему филологи перестали смотреть тексты в бумажных изданиях, а Интернет у них не работает. Результаты этого просто плачевны.
«Ах, приват-доцент, приват-доцент!»
Открываю книгу Валентина Хализева «В кругу филологов». Филологи разные, но в основном это профессора и выпускники Московского университета. Сколько блестящих талантов, значительных личностей!
Какие судьбы! Какие умы! Автор опирается на записи своего дневника, что, казалось бы, должно придать чувство достоверности, но часто эффект получается обратный: записывал молодой человек, а седовласый цитирует с той же горячностью, без всяких попыток анализа и часто простого здравого смысла.
 |
| Светлана КАЙДАШ-ЛАКШИНА |
Вот пример из главки о Владимире Яковлевиче Лакшине: «От кого-то ещё в те времена слышал я…» Далее идёт пошлый анекдот о Солженицыне и Твардовском. Почему же филологу, ныне профессору МГУ не обратиться к текстам или к Интернету, а приводить свою давнюю и недостоверную по слухам запись? Недостоверность заключается не в том, что он когда-то слышал, а в том, что происходило на самом деле. И спустя полвека у профессора нет охоты докопаться, как говорили в старину, до истины. Он наивно и доверчиво полагается на свой дневник.
С юношеской горячей обидой автор сурово выговаривает покойному Лакшину, как он позволил себе «высокомерие» «в общении» с ним: «в застольной компании он спел частушку (конечно же, собственного сочинения): «У милёнка у мово Нет таланта никакого, И на что ему талант, Мой милёнок аспирант». Спев, добавил: «Второго года обучения». Хализев даже объясняет, что он был именно аспирантом второго года обучения, а «Володя дипломником Гудзия». Верю, что тогда ему это могло показаться обидным и он принял всё на свой счёт, потому что факультет гудел, и все шептались, что Валю Хализева взяли в аспирантуру не за научные достижения, а потому, что он был племянником работавшего профессора. Однако у Вл. Як. был целый цикл песенок о «милёнке» – и студентах, и аспирантах первого и второго года обучения, и преподавателях, и профессорах: он весело пел их под гитару. И то, что бывший аспирант так болезненно долго (свыше полувека) помнит эту свою почти детскую обиду, выглядит сейчас достаточно смешно. Притом, что я не допускаю, что слухи были верны. Видимо, и Вл. Як. не верил в них, поэтому и спел. Что же тогда сводить счёты с «милёнком»?
Вот последняя встреча профессора Хализева с Лакшиным «на спектакле Детского театра «Бедность не порок» (на малой сцене; зал полупустой, хотя постановка Г.М. Печникова и исполнение им роли Любима Торцова – очень хорошие)… Запомнилось: Володя величественно и одиноко сидел в первом ряду. Почему-то было за него грустно».
Помнится, как в пьесе Булгакова «Бег» говорят герою Голубкову: «Ах, приват-доцент, приват-доцент!» Тогда под этим разумели, что приват-доценты только книжки читают и жизни не знают, а нынешние приват-доценты читают в основном статьи приятелей и полагаются на их суждения. До книг и Интернета руки не доходят.
Ну почему же автору «грустно» за Лакшина на спектакле, на который никто не пришёл даже и в первый ряд и оставил его сидеть «одиноко»? Вл. Як. всегда сидел согласно купленным или пригласительным билетам, неизменно при этом вспоминая слова Твардовского, что он в трамвае без билета не ездит.
Из всех приглашённых в первый ряд Вл. Як. пришёл один – потому что пьеса была А.Н. Островского, потому что играл и ставил её хороший режиссёр и актёр Г.М. Печников. Вл. Як. хотел его поддержать, он и Хализева поддерживал, устроил в трудные для него времена на радио с передачами о русской литературе, автор об этом упоминает. Хализев же пишет о спектакле на малой сцене Детского театра так, будто это был творческий или юбилейный вечер Лакшина, который провалился, никто к нему не пришёл, и он сидел «величественно и одиноко».
«Грустно» Хализеву могло быть за Г.М. Печникова, за наш театр, но Лакшин-то свой долг исполнил – и перед А.Н. Островским, и перед русским театром, и перед режиссёром и актёрами: он-то пришёл, в отличие от остальных приглашённых и не пришедших, и я думаю, что тем сильно скрасил «полупустой зал» для актёров: каково им было играть хороший спектакль! Ведь иногда и в церквях служили для одного-двух человек. Какое-то у автора слабое понимание жизни, мягко говоря.
И вот с этакими-то «приват-доцентскими понятиями» автор смело вторгается в тему отношений Вл. Як. с Солженицыным и его знаменитого ответа на книгу «Бодался телёнок с дубом».
Тут начинается опять с устных рассказов: «Слышал я такое». Слышать-то слышал, но почему не взял тексты? Почему не посмотрел в Интернете? Следует пошлый пересказ слышанного… А далее приговор: «Думаю, что в известном выступлении Володи против Солженицына в лондонской печати было очень многое от личной обиды… И вряд ли доброе дело сделал журнал «Литературное обозрение», когда через полгода после смерти Лакшина судорожно спешил (о чём мне одобрительно рассказал В.И. Масловский, работавший в этом журнале) переопубликовать этот текст как не весьма приятный «подарочек» Исаичу к моменту его возвращения в Россию («Не опоздать бы!»). Не думаю, что Володя согласился бы на републикацию в такой момент». Думать всегда хорошо, но прежде полезно и узнать что-то о предмете, о котором думаешь. Ведь именно этому нас учили наши учителя в филологии.
Филологических вопросов у меня тут уйма. Прежде всего: что такое републикация, переопубликовать? Это что – перевод слова «репринт»? Совершенно нерусские выражения, и сразу видно, что товарищ, мягко говоря, не в теме. Но об этом чуть дальше. Да, впервые ответ Лакшина на книгу «Бодался телёнок с дубом» был опубликован в Англии в 1977 году в альманахе самиздатных материалов «ХХ век» и издан по-французски в Париже, а в 1980 году на английском языке в Лондоне и в США.
Когда летом 1991 года «Новый мир» взялся печатать «Телёнка», то Вл. Як., естественно, захотел, чтобы и его статья стала известна русским читателям. Как и в деле Пастернака, о ней высказались уже некоторые московские «демократические» (либеральные) критики и писатели: «Не читал, но скажу!» Все были в гневе: как посмел! На кого замахнулся! Разумеется, никто из них в своё время не боролся за публикацию произведений Солженицына. Они тогда выжидали, молчали, были в выгодной стороне, а теперь спешили показать свою преданность прославленному мэтру за счёт Лакшина.
Ничего этого, разумеется, Хализев и не подозревал. Но самая ядовитая стрела пущена им в меня лично, и я сделана главной виновницей «подарочка Исаичу» к моменту его возвращения. Спустя полгода после смерти Вл. Як. именно я занималась этим процессом «републикации» его ответа на «Телёнка». Название этой работы Хализев не называет, поскольку только о ней слышал, но не читал. Называлась же работа «Солженицын, Твардовский и «Новый мир».
 |
| Владимир ЛАКШИН |
Недоумение у меня вызвало и панибратское величание им Солженицына «Исаичем». Так называли его Твардовский и Лакшин в своих дневниках, в «Новом мире», когда печатали там «Один день Ивана Денисовича», «Матрёнин двор», статьи Лакшина об этих произведениях. Но ведь, как говаривала Ахматова, «вас здесь не стояло»? Не правда ли, Валентин Евгеньевич? Что же вам посмертно набиваться в приятели к классику, в которых вы ну никак не могли состоять? Зачем эта фамильярность? Какой он вам «Исаич»?
Значит, у меня спустя полгода после смерти мужа только и была главная задача: «не опоздать бы!» и преподнести «подарочек» Солженицыну – в виде некой бомбы. Но ведь «подарочек» от Лакшина получил Солженицын уже давно, ещё за границей. Сколько он писал в ответ!
«В целях и рекламы лакшинской книги американские журналисты буквально конспектируют Лакшина» (Солженицын. «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов»). Как вы можете ничего этого не знать и полезть в атомный реактор, что называется, голышом? Можно только удивляться неведению автора книги. Солженицын считал, что именно работа Лакшина повернула против него общественное мнение Запада и США.
Почему спешил журнал «Литературное обозрение» – Леонид Арамович Теракопян и Леонард Илларионович Лавлинский, ныне покойные, литераторы, всему знавшие цену? Потому что если бы о готовящейся публикации узнали либерально-литературные «прогрессисты», то она была бы немедленно остановлена. Как не допускали печатать при жизни Вл. Як., как остановили готовую книгу Лакшина «Солженицын и колесо истории» за месяц до выхода в 2006 году. Кто? Догадайтесь с трёх раз. Цензуры официально у нас не существует.
Надо признаться, что были у меня и другие заботы, поскольку, как справедливо пишет Хализев, «Володю затравили»: «В страшном для нас, негативно судьбоносном 1993 году Лакшин вызвал ярость «прогрессивной» интеллигенции». Хализев ссылается на посмертную статью о нём Игоря Золотусского «Владимир Лакшин. Его друзья и недруги» («ЛГ», 1 сентября 1993). Но он не помнит выступлений самого Лакшина, когда в марте 1993 на анкету «Независимой газеты» он ответил, что выбирает парламентскую, а не президентскую республику. Его же статья «Россия и русские на своих похоронах» («Независимая газета», 17 марта 1993) вызвала просто шок у «передовой общественности».
26 июля 1993 года Вл. Як. скоропостижно скончался.
Ровно через 10 месяцев после его смерти в мае 1994 года в Россию вернулся Солженицын. Он ведь долго не хотел возвращаться, и его долго уговаривали. Его даже выдвинули в президенты страны, и триумфальное шествие через Дальний Восток и всю Сибирь напоминало предвыборную поездку кандидата в будущие президенты.
Вот что написал Вл. Як. в предисловии к своей статье, которую демократические журналы ни за что не хотели печатать, за несколько дней до смерти, в июле 1993 года:
«Текст статьи «Солженицын, Твардовский и «Новый мир» в 1991 году решительно отказался печатать редактор «Нового мира» С.П. Залыгин, а вслед за ним ещё два журнала. Вот тебе и свобода полемики! – подумал тогда я. Цензура господствующего мнения не менее сурова порой, чем старая правительственная. С тех пор эйфория вокруг имени Солженицына несколько улеглась, и сегодня, надеюсь, полемику с «Телёнком» можно воспринять более спокойно и рассудительно, как эпизод недавней (и уже далёкой) литературной истории». Но как же он ошибался! Эта полемика сейчас не только не утихает – разгорается всё жарче. И пример тому – книжка Хализева.
Так что, публикуя в «Литературном обозрении» в 1994 году эту статью Вл. Як. посмертно, я всего лишь выполняла его посмертную волю. Филолог должен бы знать такие вещи, а не изъясняться на полублатном жаргоне: «подарочек», «не опоздать бы!».
Забавно то, что два года назад, выступая на международной научной конференции в МГУ в честь 150-летия рождения Чехова в январе 2010 года «А.П. Чехов и мировая культура: взгляд из ХХI века», Хализев в своём докладе «Чехов в ХХ веке: «contra et pro» вообще не упомянул фамилию Лакшина среди исследователей, занимавшихся Чеховым: не было такого… Будто он враг народа, и портрет его залит тушью… Я слушала этот доклад, сидя в зале, оглушённая, не понимая, что происходит: ведь трудно усомниться в честности докладчика? Нельзя себе представить!..
Поразило меня и то, что я не могла понять причины. Но тут вскоре всё разъяснилось: не к месту Хализев опять взял слово и произнёс спич, как он нежно любит «Исаича» и его повесть «Один день Ивана Денисовича». У меня, помнится, сразу отлегло от сердца: всё-таки приятнее, когда понимаешь происходящее. Ещё один радетель спустя полвека объявляет о себе и топчет Лакшина, когда это выгодно и безопасно и Лакшин не может ничего возразить. Вечный ответ «Телёнку»… Это был хализевский взгляд из ХХI века, филолог – филологу. Почему-то попытка уничтожить Лакшина автоматически означала восхваление Солженицына.
В современном мире формы угодничества часто приобретают художественный вид без видимых стимулов. У Хализева, исключившего Лакшина из чеховедов по «солженицынским мотивам», это было скорее всего художественное угодничество. Согласно своим приват-доцентским понятиям. И пострадал от них не один Лакшин.
Вся книга пропитана этим духом. Но я приведу лишь один пример. Вот глава «Человек-легенда: Николай Иванович Либан». Удивительного Николая Ивановича Либана он любил, как любили его и все поколения выпускников факультета. Была у Либана, однако же, странность, о которой упоминает автор: он не защищал никаких диссертаций и всю жизнь оставался старшим преподавателем. Звание доцента получил лишь в старости. Прожил Николай Иванович 97 лет (1910–2007), и Хализев постоянно с ним общался и записывал его некоторые литературные и другие суждения. Читаю я это всё и думаю: неужели не знает? Неужели не читал?
А я тоже училась у Либана, и он на всю жизнь заразил меня страстью к древнерусской литературе и культуре. Помню своё потрясение, когда прочитала интервью Либана, где он в 90 лет раскрыл тайну своей жизни: в детстве он был посошником у патриарха Тихона, то есть носил его посох («НГ», 2000). Всю оставшуюся жизнь он, понятно, вынужден был скрывать этот факт. Но, значит, над нами, всеми его учениками, всем филологическим факультетом МГУ, пока и когда там работал Николай Иванович, было незримое благословение патриарха Тихона, мы все были в одном рукопожатии от него. В двух – от царя Николая II и многих замечательных деятелей начала ХХ века.
Нашла и у Хализева сноску на это интервью Либана, но посошника он там не заметил, и назвал текст «весьма пространным». Думаю, что автор страдает неумением извлекать смысл. Сейчас многие филологи об этом говорят как о некой проблеме.
«Хотят в забвенье утопить»
Та же беда, что и с Хализевым, случилась и с Турковым. В наш «вывихнутый век» он не устоял. (В «Гамлете» дословный перевод знаменитой фразы «Время есть вывихнутый сустав».) Не смотрит в тексты журналов и книг, не заглядывает в Интернет, а лупит всё, что душе его угодно. Но вот вопрос: что угодно его душе и тем, кому он угождает? «Годить! Годить!» – помнится, кричал персонаж Салтыкова-Щедрина. («Годить – делать угодное» у Даля).
Когда в Россию вернулся Солженицын, Лакшина уже не было в живых, и тому по существу не с кем было «бодаться» по поводу социализма и заслуг журнала «Новый мир» в создании читающего гражданского общества в стране. Он пришёл с востока как светило антисоветизма-антикоммунизма-антисоциализма и стал их живым воплощением, разместился на знамени правящей партии, строящей капитализм. Солженицын и власть стали едины и нераздельны.
В своей статье «Солженицын, Твардовский и «Новый мир» Вл. Як. писал: «Мы верили в социализм, как в благородную идею справедливости, в социализм с человеческим нутром, а не лицом только. Для нас неоспоримы были демократические права личности. Мы искали опору своему чувству и убеждению в народе…
Солженицын хотел бы переделать, пересоздать мир по-своему. Социализм не выдержал перед ним своего экзамена. Он склонен его отвергнуть радикально… Когда-то, впрочем и не так давно, и он всерьёз говорил о «нравственном социализме» (в «Раковом корпусе»). Теперь отрекается от этого… Для него самого социализм – бранное слово… Затевается тяжба с историей…
Он не мог себе представить, что у людей социалистических и демократических убеждений может быть такая заинтересованность в самой бесстрашной критике и такое внимание к художественному таланту…»
Сразу по возвращении Солженицына власти и «резвые слуги любой эпохи» (Твардовский), обслуживающие её, объявили его «совестью нации», и статья Лакшина стала ещё более еретической, чем была при советской власти.
И всё же после «Литературного обозрения» в том же 1994 году я «поторопилась» (по Хализеву) и выпустила (как составитель) сборник его публицистики последних лет «Берега культуры», куда вошла и работа «Солженицын, Твардовский и «Новый мир». Его прочитал Солженицын и откликнулся в своём «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов». Там же он во многом признал правоту Лакшина: «Лакшин, очевидно, прав, коря меня… Я рад, что он меня поправил… И, конечно, он прав… Я был совершенно неправ… Ну да это я и тогда же признал… Лакшин мне того не припоминает, но сам я теперь осознал, повинюсь...» (курсив мой).
Но ведь спор о социализме продолжался и продолжается до сих пор в обществе, и поэтому борьба против Лакшина носит далеко не литературный характер. Угождать есть кому.
В 2004 году вышел том «Литературно-критических статей» Лакшина, куда вошла и эта статья. Наконец, в книге «Солженицын и колесо истории» статья также присутствует (2008).
Понятно, что ответ «Телёнку» не упоминался в книге Л.Сараскиной о Солженицыне: она человек, приближённый к нему. Но почему «Солженицын, Твардовский и «Новый мир» не попала в антологию, составленную Турковым? «Вот в чём вопрос» – как сказано в том же «Гамлете». Почему Андрей Михайлович не захотел заглянуть в вышедшие книги, посмотреть в Интернете их заглавия? И написать честно?
Что там всякие слова Твардовского о правде, которые так щедро цитирует Турков…
В антологии почти тысяча страниц, и даже общественный обвинитель на процессе А.Синявского и Ю.Даниэля Зоя Кедрина получила свои 25 страниц текста размышлений о Твардовском. Это, наверное, хорошо и доказывает широту пристрастий критика. Но почему она, эта самая широта, кончается, как только дело касается Лакшина? Ему собрат отпустил только 9 страничек газетной статьи «Уроки Твардовского» (1990). А ведь Лакшиным написано о Твардовском немало… Но дело не в количестве страниц, а в утаивании и искажении прошлого, выстраивании «своей» реальности, которой не было и которая родилась сейчас в некоторых головах ради приспособления и угождения. Как сказал Твардовский:
И лжесвидетельствуй во имя… |
В комментариях к тексту Вл. Як. сказано, что в книгу «Солженицын и колесо истории» «входит пространная и многотемная статья «Солженицын, Твардовский и «Новый мир», которую по ряду обстоятельств, к сожалению, не удалось включить в настоящее издание». Рескрипт, достойный советской цензуры, но она ведь «по-рыцарски» прямо объявляла, что и почему ей не нравится. С ней сражались, ругались, на неё жаловались, побеждали – или проигрывали, но всё обозначалось достаточно чётко. А тут – «ряд обстоятельств»! И ещё фарисейское «к сожалению». Ах, мы скорбим вместе с вами!
И что значит – «пространная»? Хализев тоже называл текст «пространным» про мальчика-посошника у патриарха. «Многотемная» же, видимо, обозначает, что про Солженицына – одна тема, Твардовский – другая тема, «Новый мир» – уже третья тема. Не понял Турков, что это роковой треугольник, и каждая сторона треугольника не есть отдельная «тема». Словом, как писал Твардовский:
Забыть велят и просят лаской Не помнить – память под печать, Чтоб ненароком той оглаской Непосвящённых не смущать. |
«Непосвящённых» антология и не смущает, «огласке» не предаёт…
Но всё это меркнет по сравнению с тем, что «создал» Турков в своей книжке о Твардовском, вышедшей в серии ЖЗЛ.
Как известно, Вл. Як. в 1962–1967 годы был членом редколлегии «Нового мира», в 1967–1970 годы – заместителем Твардовского. Но кроме этого он ещё печатал в журнале свои критические статьи. Откроем «Новомирский дневник» Твардовского (2009. Составление и комментарии В.А. и О.А. Твардовских).
Вот некоторые записи. 11 марта 1967 года: «Основное – назначение Лакшина вторым замом… Если это состоится (главная точка – Лакшин), то ещё повоюем, потянем. А нет – так и не знаю – видно будет». 13 марта 1967: «В редколлегии главное – Лакшин». 9 апреля 1967: «Вот уже на Лакшина нацелились – «не тяните его в замы». А я думаю, что из него ещё главный будет, преемник мой». 14 апреля 1967: «Пусть уже кончится игра в прятки и меня освободят, но соглашаться с такими «ошибками» «НМ», как статьи Лакшина, «Иван Денисович», «Тёркин на том свете»… скреплять это своей подписью нельзя».
В последней записи интересно то, что статьи Лакшина поставлены на первое место – даже впереди повести Солженицына и своей собственной поэмы. Однако в книжке Туркова о Твардовском мы не найдём даже упоминания его среди критиков «Нового мира». Вот список новомирских критиков по Туркову: Г.Берёзкин, А.Берзер, Ю.Буртин, Г.Владимов, М.Злобина, Н.Ильина, В.Кардин, М.Лифшиц, Л.Малюгин, А.Марьямов, З.Паперный, М.Рощин, С.Рассадин, Ф.Светов, А.Синявский, В.Сурвилло, В.Шкловский и др. Видимо, у Туркова Лакшин разместился в этом «и др.». Как говорит молодёжь, расправился круто. Особо выделил Турков «как примечательные» статьи А.Лебедева о Чернышевском, Ю.Манна о Базарове, А.Володина о Раскольникове. Сообщается, что «новомирская критика была очень активной и многотемной». Турков отмечает за 1964–1965 годы статьи И.Виноградова об Овечкине и Дороше и рецензию Ю.Буртина на очерки П.Ребрина. Кто-нибудь вспомнит сейчас, кто такой был П.Ребрин?
О том, что в № 1 за 1964 год была опубликована в журнале статья Лакшина о повести Солженицына «Иван Денисович, его друзья и недруги», которая тогда была прочитана всей читающей страной, Турков умолчал. Статью даже переписывали от руки в библиотеках. Как-то Вл. Як. прислали такой труд. За 1964 год упоминается рецензия критика Инны Борисовой, которой, кстати, повезло у Туркова больше, чем Лакшину. Разумеется, Турков не сообщает и о двух статьях Лакшина «Писатель, читатель, критик», где был разбор рассказа Солженицына «Матрёнин двор». Однако если бы автор книжки посмотрел в тот же Интернет, то он сразу бы нашёл «Сборник статей и документов об А.И. Солженицыне. 1962–1974. Слово пробивает себе дорогу» (М.: Русский путь, 1998). Там ещё при жизни классика и под его эгидой почти полностью перепечатана статья Лакшина «Иван Денисович. Его друзья и недруги» и разбор «Матрёниного двора». Выходит, что Солженицын был честнее и благороднее Туркова.
Среди названных в этом сборнике авторов о Солженицыне кого только нет: от В.Бушина и В.Кожинова до Ю.Карякина! Однако в те неспокойные времена сам Турков не написал о нём ни строки, и только «засветился» на обсуждении «Ракового корпуса» на заседании Московской писательской организации Союза писателей РСФСР (1966). Но если выступавшие там В.Каверин, Г.Бакланов, Б.Сарнов и др. говорили всерьёз и подолгу, то А.Турков отделался просто: он вспомнил из романа о столкновении двух санитарок и привёл пару цитат. Всё уместилось на половинке страницы. Сегодняшняя его лихость мало напоминает ту более чем скромность.
Нет в книжке Туркова упоминания и о других статьях Лакшина, например, статье о «Мастере и Маргарите» М.Булгакова («Новый мир», 1968, № 6). Какие цензурные и цековские баталии были из-за неё! К.И. Чуковский написал тогда Вл. Як. восторженное письмо: «Я понял, что передо мною шедевр критической мысли, и горько пожалел, что Михаила Афанасьевича нет в живых… Статья Ваша покорила меня не только своей смелой гражданственностью. Я был очарован её блистательной формой…» Это письмо я напечатала уже после смерти Вл. Як.
Нет, нет и нет и для других статей Лакшина места в книжке Туркова: повезло только «Путям журнальным». Она по существу единственная удостоилась, но и то с каким-то подковёрным ехидством.
А что же есть для Лакшина у Туркова? Он оставил ему лишь роль мемуариста: «Лакшин улыбчиво вспоминал о знакомом, приходившем, по собственному выражению, «подышать вашим воздухом». И далее о чаепитии в редакции с бубликами… Для Туркова – Лакшин лишь летописец событий в своём дневнике, но никак не журнальный деятель и не критик.
В библиографии книжки Туркова есть только сноски на дневники Вл. Як.
А сколько антисоветской пошлятины в тексте!
Когда-то Чехов писал: «Погодите… Под флагом науки, искусства и угнетаемого свободомыслия у нас на Руси будут царить такие жабы и крокодилы, каких не знавала даже Испания во времена инквизиции… Узкость, большие претензии и полное отсутствие литературной и общественной совести сделают своё дело». Увы! Сейчас эти времена наступили.
В.Хализев и А.Турков: доведение до абсурда (reductio ad absurdum).
Валентин Хализев. В кругу филологов. Прогресс-Плеяда. 2011.
Андрей Турков. Твардовский. ЖЗЛ-Малая серия. М.: Молодая гвардия, 2010.
А.Т. Твардовский. PRO ET CONTRA. Личность и творчество А.Т. Твардовского в оценках деятелей отечественной культуры. Антология. СПб.: 2010.
Светлана КАЙДАШ-ЛАКШИНА
Добавить комментарий