Адвокаты не спасут: Владимир Бушин

№ 2014 / 2, 23.02.2015

Владимира Бушина всегда побаивались и почвенники, и либералы. Похоже, у него на всех были солидные досье. А в пылу полемики он никого не жалел.

Владимира Бушина всегда побаивались и почвенники, и либералы. Похоже, у него на всех были солидные досье. А в пылу полемики он никого не жалел. Не зря Сергей Михайлов ещё в 1994 году воскликнул:

Попал Бушину на суд – Адвокаты не спасут.

Владимир Сергеевич Бушин родился 24 января 1924 года в подмосковном селе Глухово. В 1942 году он попал на фронт и прошёл путь от Калуги до Кёнигсберга. А закончилась его война уже в Маньчжурии.

Ещё в юности Бушин стал баловаться стишатами. Но первое его обращение в печатные издания чуть не привело к скандалу. «Когда на фронте, – вспоминал он в «нулевые» годы, – я впервые послал стихи в армейскую газету, то, получив ответ от капитана Швецова Сергея Александровича, в будущем главного редактора «Крокодила», почувствовал себя тоже «косой безвременно сражённым»: я был заподозрен в плагиате! Но вскоре, однако, дело разъяснилось и наладилось, мои стихи часто появлялись в газете» (В.Бушин. Живые и мёртвые классики. М., 2007).

Демобилизовавшись из армии, Бушин поступил в Литинститут. Он видел себя поэтом. Но его стихи никого не взволновали. Один из преподавателей – Леонид Тимофеев весной 1947 года отметил: «Бушин – поэт, находящийся ещё во власти литературных образцов, которые он вполне правильно воспроизводит. Пока ещё не выявил себя сколько-нибудь отчётливо».

На втором курсе Бушин попробовал заняться также переводами. На новом поприще он добился чуть больших успехов. По итогам 1948/49 учебного года Тимофеев сделал вывод: «Бушин определился как переводчик, дал ряд удачных переводов. Лирические стихи ещё не дают ясного представления о его поэтическом лице: тема относительно случайная, книжная».

Впоследствии Тимофеев попытался внушить своему студенту, что хорошего поэта из него не выйдет. Бушин в ответ обиделся и на четвёртом курсе перешёл в семинар критики к Вере Смирновой. Но и Смирнова оказалась не в восторге. Она в одном из своих отзывов подчеркнула: «На семинаре недавно (перешёл с другого). Активен, хорошо, правильно высказывается, искренен, несколько вял – нет такой страстности в отношении к литературе, как у других. Культурен. Чувствуется знание литературы, умеет правильно оценить произведение, но недостаточно силён в анализе. Сделал очень дельное, толковое и серьёзное сообщение о статьях в газете «Правда», «Культура и жизнь» и «Лит. газете» по поводу критика Бялика, но дал слабую рецензию на поэму Гудзенко «Дальний гарнизон»: впечатление, что он больше разбирается в вопросах литературной политики, чем непосредственно в самих произведениях литературы, что, конечно, для будущего критика недостаточно».

В 1950 году Смирнова свой семинар передала другому влиятельному критику Александру Макарову. У того сложилось о Бушине двойственное впечатление. В конце семинара он дал ему следующую характеристику: «Способный, обещающий стать дельным критиком. Печатается. К сожалению, за полугодие проявил себя мало. Напечатал рецензию в «Московском комсомольце» о «Студентах» Ю.Трифонова. Достоинств рецензии в том, что Бушин выступил первым в печати об этом произведении и в целом правильно оценил его. К сожалению, рецензия носит несколько захваливающий характер, о недостатках романа говорится походя и, самый серьёзный, пожалуй, недостаток – отсутствие в романе учёбы – не отмечен вовсе».

Среди студентов отношение к Бушину тоже было неоднозначное. С ним приятельствовал, к примеру, Евгений Винокуров. Даря ему в 1958 году книгу «Признанья», он написал: «Дорогому старинному другу, в память нашей молодости, Тулы и Литинститута, с верою в нашу дружбу, долголетнюю и испытанную, от всей души». А вот что рассказывал учившийся вместе с ним Александр Рекемчук: «Володя Бушин. Тонколицый, бледный, в очках. Сам о себе позднее напишет: «…я – очкарик с сердечной недостаточностью». Этот очкарик прошёл всю войну – от Калуги до Кёнигсберга, а потом ещё Маньчжурия. Сочиняет стихи, прозу, критические заметки. Мало того: после лекций в Литературном институте ещё бежит в консерваторию, где берёт уроки пения. Окончил экстерном юридический… Вот как жаден человек к учёбе, как изголодался по творческому самовыражению! Впоследствии он станет известен главным образом как острый и задиристый публицист, бросавший вызов и Солженицыну, и Евтушенко, и тем, ещё безвестным, что сидят вместе с нами в этом закутке за сценой – Солоухину, Бакланову, Сарнову…»

Упомянутые Рекемчуком три сокурсника Бушина потом оставили о нём не самые лучшие отзывы. Сарнов, к примеру, вспоминал, что Бушина «от всех моих сокурсников отличала одна – тогда казавшаяся мне странной – особенность. Во всех наших спорах и дискуссиях о классиках советской литературы или о самых последних её новинках все мы всегда высказывались с предельной откровенностью: каждый говорил всё, что думает. А точка зрения Бушина никогда не отличалась от официальной: той, которую излагали учебники (если речь шла о классиках) или газетные статьи (если спор шёл о новинках). И эту свою – никогда не отличающуюся от официальной – точку зрения Володя всегда высказывал страстно, с пафосом, словно выступал на митинге или партийном собрании. Поэтому, не испытывая к нему особой неприязни, я с ним (в отличие, например, от Винокурова) никогда не был особенно откровенен. В особенности в разговорах на политические темы» (Б.Сарнов. Скуки не было. М., 2004).

По-своему запомнил Бушина и Григорий Бакланов. В своих мемуарах он рассказывал: «Бездарного критика с нашего курса Бушина, не самого главного в институтской компании, но очень уж гаденького, должность его была – пару поддавать, теоретически обосновывать, я публично назвал фашистом; не зря назвал. Он ещё и тем был мне противен, что на войне ошивался где-то при штабе армии, числился комсоргом; на фронте говорили: там не война, а мать родна. И точно в духе времени настрочил он заявление в партком: «В моём лице оскорбили бывшего комсорга…» Мол, я – ничто, но «в моём лице…» И завертелось дело. Поначалу нашлось у меня много заступников: «Правильно назвал, мы, если потребуется, выйдем, скажем…» Но на партийном собрании, когда меня распинали, они сидели, опустив глаза, ни один не встал. И только полковник Львов-Иванов советовал мне заранее умудрённо: «Ты покайся». – «Не в чем мне каяться». Но он чистосердечно хотел помочь: «А ты всё равно покайся…» (Г.Бакланов. Жизнь, подаренная дважды. М., 1999). Правда, в последний момент Бакланова в партии всё-таки оставили, ограничившись вынесением ему строгого выговора. Но со своим критиком писатель уже не примирился.

В 1951 году Бушин подготовил дипломную работу «Маяковский и молодёжь», к которой помимо прочего приложил несколько статей о романах Юрия Трифонова, Галины Николаевой и других писателей. Руководитель диплома – Александр Макаров от такой мешанины оказался не в восторге. Для него было очевидно, что рецензии Бушина – «типично пропагандистские, цель их – информировать читателя о том, что полезного он может извлечь из книг». Куда больше ему понравилась работа о Маяковском. Макаров утверждал, что Бушину «удалось набросать облик Маяковского-воспитателя, показав многогранность этого облика. Достоинством статьи является, на мой взгляд, то, что Бушину удалось совершенно избежать всякого рода деклараций, заявлений о публицистичности, новой поэтике, только де и позволяющей раскрыть новое содержание и т.д. Перед нами не поэт – возбудитель споров между поэтами, к чему часто сводят Маяковского критики (как той, так и другой стороны), а поэт для народа». В заключении Макаров сделал следующий вывод: «Задатки литературного критика в Бушине есть, мыслит он трезво».

Однако оппоненты – Андрей Турков и И.Серёгин – высказали совершенно другие оценки. Турков обвинил Бушина в поверхностности. Не устроил его и назидательный тон молодого критика. А Серёгин главный недостаток статей выпускника Литинститута увидел в упрощенчестве.

Прочитав отзывы оппонентов, Макаров поспешил скорректировать свою позицию. Уже на самой защите диплома он заявил: «Дипломная работа Владимира Бушина поверхностна, декларативна, неинтересна. У него нет качеств, необходимых для критика».

Интересно, что в 1964 году Макаров, вспоминая своего ученика, в письме к Виктору Астафьеву заметил: «Бушин же, по-моему, ничего кроме себя не любит. Странный он какой-то. Он ведь когда-то был в семинаре у меня по Литинституту, я принял этот семинар от Веры Смирновой и года полтора вёл его. На защите диплома я попытался сказать Бушину, что его беда в том, что он больше любит себя, чем литературу, коей намерен заниматься. Он принял это с вежливой улыбкой и вообще мне всегда при встречах улыбается. Не читаю я его статей».

Помимо Литинститута, Бушин экстерном окончил также Московский юридический институт. После защиты в 1951 году диплома в Литинституте он рецензировал «самотёк», который поступал в отдел поэзии «Литгазеты». Но потом бывший сокурсник и фронтовик Михаил Игнатов помог ему перейти на иновещание в радио.

Когда весной 1958 года была создана газета «Литература и жизнь», Бушин тут же предложил новой редакции свой рассказ «Однажды в Париже». По просьбе главного редактора Виктора Полторацкого эту рукопись отдали на рецензирование молодому драматургу и фельетонисту Владлену Строкопытову. Но тому сочинение Бушина очень не понравилось. В своём отзыве он отметил: «Исторический рассказ этот посвящён образу Карла Маркса… Нам кажется, что у автора был запас каких-то сведений, которые он почерпнул в общеизвестных, широкодоступных источниках (книга Франца Меринга о Карле Марксе, труды самого Маркса). Но что касается выбора конкретной темы и изобразительных средств, то здесь автору надо предъявить много упрёков. Собственно, и то обстоятельство, что источниками исторических фактов ему послужили массовые издания, тоже не говорит в его пользу. Если исторический писатель не откроет в временах им описываемых чего-либо нового, доселе неизвестного, а ограничится лишь вариацией старого материала, то его произведение будет значительно бедней. В.Бушин начинает рассказ с описания мук скупости, переживаемых издателем «Немецко-французского ежегодника» Арнольдом Руге. С первых строк бросается в глаза скудность авторского словаря и та стилистическая гладкопись, которая страшнее любой корявой, но самобытной фразы».

Но Бушин не сильно огорчился этим отзывом. Он к тому времени неплохо устроился у Кочетова в «Литгазете». Уже в «нулевые» годы критик, вспоминая «литгазетовский» период в своей жизни, рассказал: «Я тихо корпел в «Литгазете». Нахваливал на её страницах Евгения Винокурова, Владимира Богомолова, печатал пародии на Виктора Шкловского». Но в 1959 году в «ЛГ» произошла смена караула. Кочетов под сильнейшим давлением либералов, сославшись на болезнь, ушёл в отставку, а его место занял Сергей Смирнов, разыскивавший по всей стране героев Брестской крепости. «Главному редактору С.С. Смирнову и его заместителю В.А. Косолапову, видимо, именно сексоты донесли, что есть в этом нечто подозрительное [видимо, в пародиях на Шкловского. – В.О.], вот они и выперли меня из прекрасного кабинета с кожаной мебелью и посадили туда безупречного Феликса Кузнецова».

Предвидя свою отставку, Бушин предусмотрительно стал интересоваться, есть ли вакансии у соседей в «Литературе и жизни». Но Полторацкий для начала предложил что-нибудь принести ему в редакцию. Бушин, уловив конъюнктуру, тут же написал статью с разбором романов Даниила Гранина «После свадьбы» и Фёдора Панфёрова «Раздумье». Причём первый он за языковые небрежности в пух и прах разгромил, а второй, слегка пощипав, всё-таки поставил молодым авторам в пример. Затем критик размазал в фельетоне «Раз, два, дружней!..» сборники рассказов какого-то В.Пашинина. И Полторацкий быстро растаял, 11 мая 1959 года взял Бушина к себе на работу, сделав его заведующим отделом международной жизни. Однако как международник бывший ученик Макарова оказался никаким. В секретариате редакции он тоже не прижился. Красиво макетировать газетные полосы Бушин не умел. Куда интересней у него получались фельетоны на литературные темы. Достаточно вспомнить беспощадный, но справедливый отзыв критика «Психиатрическая повесть» на книгу «Вечерняя заря» Н.П. Смирнова (он был опубликован в «ЛиЖ» 10 июля 1959 года).

Со временем Полторацкий стал поручать Бушину деликатные задания. Это ему он поручил разгромить в газете Юрия Казакова и некоторых других учеников Константина Паустовского. И критик не подвёл шефа. «Ю.Казаков, – заявил Бушин 19 августа 1959 года в своей программной статье «Штампы бывают разные…», – никакой не декадент и пока, к сожалению, не надежда, не светоч нашей литературы <…> Он просто молодой литератор, опубликовавший два десятка рассказов, в которых много литературщины». Это-то «Арктур – гончий пёс» был всего лишь литературщиной?

В награду за погромы Полторацкий вскоре назначил Бушина заведующим отделом литературы.

Работая в «Литературе и жизни», Бушин с азартом воспевал «своих», в коих он числил поэтов Николая Ушакова и Владимира Карпеко, а также прозаика Эльмара Грина, и бил «чужаков», которыми являлись для него Евгений Евтушенко и Даниил Гранин. Заодно новый зоил регулярно начал сводить старые счёты со своим бывшим однокурсником по Литинституту Григорием Баклановым, обругав его повесть «Пядь земли» за отсутствие чёткой идейной позиции, а заодно и с Андреем Турковым.

При этом Бушин был по-своему талантлив. Он отлично владел материалом, хорошо разбирался в способах подачи нужных фактов и писал без всякой зауми, нормальным человеческим языком. Подвели его две вещи: тенденциозность и вульгарный социологизм. В подтверждение этого стоит вспомнить два «подвала» критика в номере за 23 октября 1959 года под названием «Реклама и факты». Сколько бы тумана Бушин в той статье ни напустил, цель его была очевидна: дезавуирование критического отдела журнала «Новый мир». «Новомирские» авторы впервые в послевоенной истории русской литературы, отказавшись учитывать чьи-то прежние заслуги, громко назвали вещи своими именами: С.Злобин и А.Дементьев обвинили в полной художественной беспомощности роман Анатолия Калинина «Суровое поле», В.Сурвилло высмеял пустые романы В.Очеретина «Саламандра» и Н.Шундика «Родник у берёзы», а А.Турков показал несостоятельность претензий А.Колоскова на новое слово о Маяковском. Бушин с энтузиазмом взялся всё это опровергать, но художественный анализ он подменил неубедительными схемами. Турков доказывал: правда опасна только для ничтожества. Бушин в ответ цинично романтические настроения своего оппонента высмеял. Вольно или невольно, но он публично встал на защиту посредственностей.

Хотя, как потом стало известно, в реальности думал Бушин совершенно иначе. Более того, в узком кругу он смело говорил совсем другие вещи. В присутствии «своих» критик не стеснялся в пух и прах разнести малограмотных главных редакторов «толстых» журналов и графоманские опусы бездарных стихотворцев, из которых в ЦК надеялись вылепить альтернативы Евтушенко и Вознесенскому. Я процитирую его выступление на летучке от 28 декабря 1959 года. Бушин отметил: «Во вчерашнем номере напечатана подборка стихов с «напутствием» С.В. Смирнова. Стихи Егора Исаева и Николая Ефремкина меня удивили, вызвали у меня протест. У нас уже об этом говорилось и писалось, что намечается какая-то тема, нотки такого прощения и умиротворённости. Были стихи, были рассказы о том, как наши солдаты кормили немецких голодных детей. Это хорошо и правильно. Это действительно русский гуманизм. Но здесь Ефремкин описывает, как он конвоиру пленного давал закурить, помог ему на ветру кисет раскрывать. И тут же, в лоб, сопоставляет и противопоставляет это тому, «что там, за фронтом, сёла горели, тлели улицы городов». Говорить о широте советского характера и его склонности к прощению врагов, когда они побеждены, – это надо, но не так, не на таком лобовом противопоставлении и столкновении. И рассказ С.Воронина не нужно было подымать на большую высоту. Думается, что не следовало эти стихи печатать. Стихи Егора Исаева вызвали протест с точки зрения их литературных достоинств. (Читает стихотворение «Урал».) Надо отметить, что в этих номерах у нас чрезмерное внимание было уделено поэзии. Это естественно – шла поэтическая дискуссия, разговоры шли о поэзии. И надо, видимо, в ближайших номерах этот крен исправить в другую сторону и дать больше рецензий по прозе, хотя особо приметных явлений в области прозы, вроде, и не намечается».

Но Бушина тут же одёрнул всегда осторожный заместитель Полторацкого – Евгений Осетров. «Должен поспорить с Владимиром Сергеевичем, – заявил Осетров, – по поводу того, что стихотворения, им упомянутые, в сегодняшнем номере нисколько не всепрощающие, и никакой аналогии с рассказом Воронина я не вижу. О чём идёт речь? Что вот работает где-то в военную пору пленный немец, и вот мальчик принёс ему рукавицы. Он – в плену. Я думаю, что из этого делать широкие выводы о всепрощении – это слишком преувеличенное восприятие».

Бушин всё понял и поспешил надеть на себя маску. Уже в марте 1960 года он лихо прошёлся в «Литературе и жизни» по фильму Михаила Калатозова «Неотправленное письмо» и стихам Евгения Евтушенко и Александра Яшина. Затем 8 мая 1960 года критик столкнул тонкого лирика Юрия Казакова с пафосным сочинителем Эдуардом Шимом. А сколько грязи Бушин вылил на «новомирских» авторов Синявского и Меньшутина в статье «Фиалки пахнут не тем» (она была напечатана 17 февраля 1961 года). «Новомирцы», проявив широту, приветствовали поворот Солоухина к белому стиху, отход Рождественского от декларативности и появление боевой интонации у Куняева. Бушину это не понравилось. Но более всего его возмутило хорошее отношение оппонентов к Ахмадулиной. Дай ему волю, он со свету бы сжил эту поэтессу всего лишь за одно стихотворение – «Жилось мне весело и шибко…». Бушин яростно возмущался: «Связь между жизненным впечатлением и поэтическим образом, идеей и словом столь субъективна и прихотлива, что порою не только затрудняет, но и делает невозможным ясное понимание авторского замысла». Что за чушь? Но Бушину и этого оказалось мало. Попытавшись дискредитировать Синявского и Меньшутина, он одновременно решил поднять на щит начётчика из Пушкинского Дома П.Выходцева, опубликовавшего в «Молодой гвардии» малограмотную статью «Поэтическое поколение эпохи спутников».

Осталось выяснить, насколько искренне Бушин громил талантливых людей. Неужели он так сильно хотел угодить начальству?

Естественно, газете «Литература и жизнь» такой сильно ангажированный критик много славы принести не мог. Бушина вскоре за угодничество выдавили в журнал «Молодая гвардия» к Илье Котенко. А уже через год у него вышла первая книга «Наш современник в поэзии». Михаил Лобанов отметил: «В.Бушин – критик не из робкого десятка, он не заботится об академической округлости высказывания. Обычно в своих статьях он следует буквально по пятам литературных событий. Подобное «подпевание» не такое уж частое достоинство нашей критики».

Уйдя в «Молодую гвардию», Бушин, однако, продолжал внимательно следить за тем, что творилось в редакции «Литературы и жизни», а также за тем, как складывались судьбы его бывших коллег. Он считал, что газета почти загнулась и, если кто и мог её поднять, то прежде всего Дмитрий Стариков, но которого в газете жаловали далеко не все. Желая помочь товарищу, Бушин обратился с письмом к влиятельному литературоведу и своему бывшему шефу Александру Дымшицу. «Дорогой Александр Львович! – писал он 16 марта 1962 года. – Пользуясь случаем, хочу сказать Вам несколько слов. Меня очень беспокоит судьба Димы Старикова. В этой мудышкиной конторе, называемой «ЛиЖи», он работает как вол. А удовольствия никакого. Времени, чтобы писать и печататься, как это делал я, работая там, у него не хватает. Но дело не только в этой – творческой, моральной – стороне. И зарабатывает он, естественно, плохо. В «Москве» получал 2 тыс. и тут – столько же, а ведь объём работы совсем не тот. В «Л.Ж.» долгое время была не занята (да и сейчас ещё свободна) ставка зама. Вот её бы и дать Диме хотя бы временно. Но нет! Не дают. А у него, как он мне сказал, долгу на 6 тыс. Он хочет выйти из состава редколлегии, оставаясь зав. отделом, думая, что это освободит ему много времени. Но, по-моему, он заблуждается. Ко всему этому надо добавить, что здоровье у него, видно, неважное, выглядит он плохо. Надо что-то для него сделать. Ведь он талантлив, умён, честен, не говоря уже о том, что просто милый и славный парень. Я сейчас от «Л.Ж.» далёк – после моей эпиграммы на Маркова, напечатанной в «ЛГ» (стихи Маркова были в «Л.Ж.»). Я уже не могу терпеть это сборище болванов, о чём я почти так и сказал как-то Поздняеву. И, разумеется, ни к каким моим просьбам или советам они не прислушиваются. А вот Вы, возможно, кое-что могли бы сделать. Но что? Очень Вас прошу, подумайте. Может быть, ему уйти оттуда? Но куда? По его словам, его влияние на газету падает с каждым днём».

В свою очередь самого Бушина в то время очень высоко оценил Александр Солженицын. Ему, в частности, очень понравилась бушинская статья «Герой – жизнь – правда», которая в 1963 году была напечатана в воронежском журнале «Подъём». «Эта Ваша статья, – писал Солженицын Бушину, – кажется мне очень глубокой и серьёзной – именно на том уровне написана она, на котором только и имеет смысл критическая литература… Особенно интересен и содержит много меткого раздел о «Кречетовке»… Много верного и для нашей литературы полезного в том, что Вы пишете, противопоставляя «эстетику песчинок» и «эстетику самородков». Нам надо учиться видеть красоту обыденного… Жаль, что из-за тиража журнала статью мало кто прочтёт… Брошюру Вашу я в своё время получил тоже… Такую работу предоставьте тем, кто лишён Ваших незаурядных способностей».

В те же годы не отрицал наличие таланта у Бушина и Виктор Астафьев. Только в отличие от Солженицына он в искренность критика не верил. Бушин представился ему «персонажем спектакля, который долдонит на сцене монолог свой, а в это время уже вор в окошко залез, жбан с самогонкой с окна уронил, раму, плохо прибитую декоратором, выворотил, а он, Бушин-то, всё ещё делает вид, будто ничего не слышит и не видит, а произносит своё и знать ничего не хочет, и ничего замечать не желает» (из письма А.Макарову от 16 января 1964 г.).

И совсем по-другому относились к Бушину яростные либералы. Для них он всегда был злодеем. Так, Булат Окуджава до конца своих дней не мог ему простить разбор романа «Путешествие дилетантов». Окуджава везде, где только можно, утверждал, будто статью о нём писал не Бушин, а целая бригада в угоду тогдашнему главному редактору журнала «Москва» М.Алексееву.

Надо отметить, что за свою задиристость Бушин очень долго не мог вступить в Союз писателей. Эта несправедливость задела бывшего заместителя главного редактора «Литературы и жизни» Александра Дымшица. 5 мая 1964 года тот написал жалобу, в которой отметил: «В 1960 г. Л.Тимофеев, В.Солоухин и я рекомендовали т. Бушина в члены Союза. В 1961 г. В.Бушину было отказано в приёме тогдашней секции критиков. Мы, рекомендатели, сочли это решение неправильным, необъективным, написали в этой связи тогдашнему руководителю МО СП т. С.Щипачёву и повторили свои рекомендации. Год тому назад т. Бушин был вызван в Союз, ему обещали вернуться к рассмотрению вопроса о его приёме, но больше к этому вопросу не возвращались. Мне представляется, что к приёму т. Бушина в Союз проявляется равнодушие, а может быть, забывчивость. И поэтому я решаюсь ещё раз напомнить об этом затянувшемся деле и просить скорейшего его разрешения».

Но пока Бушин решал вопрос о своём приёме в Союз писателей, накалились страсти в журнале «Молодая гвардия». «Агенты, – рассказывал он в «нулевые» годы, – донесли главному редактору «Молодой гвардии» А.Никонову и его заму А.Рекемчуку, что я не оповестил родной коллектив ни о разводе, ни о новом браке и меня как морального разложенца выперли из журнала».

Впоследствии критик устроился в журнал «Дружба народов». Но и там его карьера не задалась. «Из тайного доноса главному редактору «Дружбы народов» С.Баруздину и парторгу редакции В.Оскоцкому, – вспоминал он, – стало известно, что в «ЛГ» я сурово раскритиковал роман Б.Окуджавы «Бедный Авросимов», и меня эти свирепые почитатели романа тотчас выперли и из этого журнала».

Параллельно с критикой Бушин много лет работал над книгами о классиках марксизма-ленинизма. Эта его деятельность в своё время произвела впечатление даже на такого сурового гоголеведа, как Игорь Золотусский. Никогда не жаловавший твердолобых марксистов, Золотусский, подписывая в 1986 году отзыв на рукопись одного из бушинских сочинений, особо подчеркнул, что Бушин «рисует своих героев… интересно, ярко, в порыве вдохновения».

Однако приверженность Бушина марксизму не спасла его от нападок партийных функционеров. В какой-то момент он попал в чёрные списки. Критик рассказывал: «Но однажды по приглашению «Литгазеты» решил принять участие в свободном обсуждении на её страницах выдвинутой на Государственную премию книги одного большого, ну, очень большого начальника и послал туда статью, суть которой состояла в том, что на сей раз можно обойтись без премии. И что же? Вместо того, чтобы статью напечатать и заплатить мне повышенный гонорар за смелость, сочинение моё прямёхонько направили автору книги, ну, очень большому начальнику, в собственные руководящие руки. Кто это сделал? Конечно, сексот, работавший в редакции. Автор же, получив мою статью, подал на меня в суд и в качестве вещественного доказательства моей противоправной подрывной деятельности приложил к иску эту самую статью, полученную от сексота из «Литературки». Ничего себе развитой социализм, а? Откликаясь на любезный призыв писательской газеты, член писательского Союза хотел принять участие в вольной творческой дискуссии, а его волокут на скамью подсудимых, грозят срок дать… Пришлось отбиваться посредством встречного иска. Слава Богу, пронесло… Но кроме того, восемь лет с 1979 года по 1987-й я не мог напечатать ни одной новой работы, а в 1989 году за то, что немножечко огорчил одного пишущего члена ЦК и Героя, хотели мне влепить по партийной линии строгача с занесением, да ещё четыре Героя (С.М., Г.Г., М.Г., В.А.) и один юный лауреат (И.Ш.) обнародовали в «Московской правде» обо мне статью, немножечко поносную. Но хотя и на московском уровне (в «Московском литераторе»), и на российском (в «Литературной России»), и на всесоюзном (в «Литгазете») меня ославили – объявлено было, что влепили мне строгача, к счастью, влепить всё-таки ничего не удалось. Однако на мою просьбу дать опровержение ни одна газета даже не ответила. Не до меня было: перестройка набирала обороты. Словом, как говорится, мне с сексотами скучно не было. И если это не ежовщина или не маккартизм, господа, то что же?»

В конце горбачёвской перестройки Бушин опубликовал серию памфлетов о литературном начальстве и писательских вождях. В своих статьях он не пощадил никого: ни левых, ни правых. Критик обругал Валентина Распутина и Булата Окуджаву, Александра Солженицына и Станислава Куняева. При этом многие его выводы были подкреплены весьма сочными фактами, которые никто опровергнуть не смог. Однако врагов критик после своих публикаций нажил немало.

Ну, а в постсоветское время Бушин ещё больше ополчился на классиков. Он продолжил разоблачать и Солженицына, и Бондарева, и Солоухина, и многих других авторитетов. Пощады от него никто не дождался: ни свои, ни чужие. Не зря критик одну из своих книг так и назвал: «Огонь по своим».

Вячеслав ОГРЫЗКО