Ал. Горловский. РАСУЛ СКАЗАЛ…

Расул Гамзатов. «Мой Дагестан». Журнал «Новый мир». №№ 9 – 11. 1967.

№ 1968 / 21, 28.05.2015, автор: Ал. ГОРЛОВСКИЙ

Расул Гамзатов. «Мой Дагестан». Журнал «Новый мир». №№ 9 – 11. 1967.

 

О чём эта книга?

– Что за нелепый вопрос, там же написано – о Дагестане!

– Тогда почему же там нет ничего ни о населении, ни об истории, ни о хозяйстве? Разве можно принимать за рассказ о целой стране собрание притч?

Но ведь это же не энциклопедия, а рассказ о душе народа. Разве не сказалась она в этих притчах и поговорках, в самой манере авторских размышлений, юморе и печали?

– Так-то оно так, но почему же эта книга о народе построена как книга о творчестве, словно писал её литературовед? Чего стоят одни названия глав: «Язык». «Тема». «Жанр», «Стиль»…

Не будем продолжать этот разговор: он может быть бесконечен. Ведь несмотря на то, что ответы критика совершенно верны и даже аргументированы (а чём легко убедиться, прочитав рецензии на книгу Расула Гамзатова), но и вопрошающий прав. Потому что «Мой Дагестан» – не очерк, а исповедь, не познание, а признание. Впрочем, автор сам предупреждал, что пишет он о своём собственном Дагестане: «Таким вижу его только я, таким знаю его только я». Яснее не скажешь. А кто ещё сомневается, пусть перечтёт внимательней названия других глав: «Талант», «Работа», «Сомнения», «Правда», «Мужество»… Правда, иные считают, что писать о себе нескромно, что писатель всего лишь летописец… Но что прикажете делать поэту, который только и умеет что чувствовать, жить, переживать да писать об этом?

Литературоведческая табель о рангах порой утверждает, что поэма значимей стихотворения, роман весомей рассказа, а уж эпос, конечно, значительней лирики. И получается по этой табели, что если литература какой-то страны не имеет своего романа, то как бы ни была хороша её лирика, эта литература вроде бы не вполне развита.

И вот уже в статьях и диссертациях, посвящённых Гамзатову, можно прочитать, как хорошо развивается Расул от лирики к эпосу, как хорошо, что вместо маленьких восьмистиший стал он писать большие поэмы, а теперь вот написал и книгу прозы… Не радуйтесь, иерархисты!

Поэт развивается по законам личности, а не жанра, и его нынешняя книга – это всё та же лирика с её образностью, густой метафоричностью, лирическим беспорядком, с её почти музыкальными повторениями и вариациями, с её резкими перепадами настроения, когда разные темы вдруг соединяются тончайшими мостками-переходами, перекинутыми над головокружительными, почти дагестанскими пропастями… Только на этот раз лирика написана прозой или, если хотите, верлибром. Ведь нынче так модно толковать ещё в о верлибре!

А если это лирика, то и герой в ней тот самый, единственный – лирический.

«Как единственные? – слышу я голос оппонента. – А старый Абуталиб, без которого не обошлась ни одна глава новой книги Расула Гамзатова? Разве этот образ не есть лучшее доказательство, что Расул писал не только о себе?»

Что мне сказать оппоненту? Разве что посоветовать попытаться издать страницы, посвящённые Абуталибу Гафурову в качестве отдельной книги и посмотреть, что из этого получится. Потому что Абуталиб в книге Расула – это образ образа, его восприятие лирическим героем, так что мы снова вернулись к нашему герою, и жалеть об этом, право, не стоит, потому что имя этого героя – Расул Гамзатов.

Один приятель сказал мне, что, прочитав эту книгу залпом, он не почувствовал в ней нового Расула. Ну, что ответить ему на это? Разве, встречаясь с другом, требуешь каждый раз, чтобы он был новым? Не надо читать ату книгу залпом, подстёгивая страницы. Это всё равно, что пытаться выкурить трубку одной затяжкой: и не накуришься, и будет тошно. Попытайся читать её, как стихи, медленно, не торопясь. И тогда возникнет прелесть того разговора, в котором есть особое удовольствие выразить мысль половчее, примерить её то в притче, то в метафоре, а то просто так, впрямую, чтобы вдруг обнаружилось, что одна и та же мысль на самом деле не одна и та же, что каждый раз, меняя своё обличье, она немного изменит и свой смысл, своё содержание.

Впрочем, в таком разговоре наверняка откроется и нечто новое. До этой книги я как-то не совсем ясно представлял себе истоки характера Расула и даже почти готов был вывести его из того студенческого братства, которое подарило Гамзатову его переводчиков, подарило темы и образы его стихов пятидесятых годов.

Теперь отчётливо стало видно, что это аварский крестьянин с его лукавством, обстоятельностью и конкретностью мышления. Особенно ощущаешь это, когда рассказывает Расул о своём отце – прославленном поэте Дагестана Гамзате Цадаса. Нет, не лавры, которыми был увенчан отец, и не всенародная любовь к нему вспоминаются прежде всего его сыну, а нечто совсем иное: не то, что выделяло Гамзата из общего ряда, а то, что ставило его в этот славный ряд, имя которому – народ:

«Мой отец не любил ослепительно-яркого, не любил непроглядно-тёмного. Он не любил слишком густого и слишком жидкого, слишком холодного и слишком горячего, слишком дорогого и слишком дешёвого, слишком отсталого, но и слишком передового… Мой отец был простым работником, в нём жили все привычки и все качества нашего народа, и он с достоинством носил их в себе».

Гордость сыновней интонации – одно из лучших доказательств, что и сын унаследовал отцовские – не скажем черты – скажем, привязанности, симпатии и антипатии.

Впрочем, эта крестьянская основа характера способна объяснить лишь направление мыслей, склад размышлений и критерии, послужившие поэту отправной точкой. На одной и той же основе могут вырастать характеры весьма разнообразные. И, конечно, само по себе происхождение не могло бы дать Гамзатову того главного, что сделало его близким всем нам, независимо от того, родились мы в сакле, юрте, хате, избе или городской квартире. Из мира небольшого, но устойчивого, переступив через бешметы и папахи, горец ступил в иной мир, и ему предстала не только русская равнина – ему открылась потрясённая планета, и её тревоги сделались его тревогами. И он стал её сыном, её Поэтом.

Ах, как многим эта жизнь представляется завидной и лёгкой!

«Женщина, вытирая пот со лба пучком травы, сказала: «Если бы меня спросили, чего я хочу больше всего, я сказала бы: беззаботное сердце и лёгкую долю Расула Гамзатова». Старик из аула заметил: «Отец твой, Гамзат, писал стихи. И ты, сын Гамзата, тоже пишешь стихи. Когда же ты будешь работать? Или ты думаешь и век прожить, не поднимая ничего тяжелее куска хлеба?»

Добрые люди! Если бы знали они, каков груз на сердце поэта, какой ценой достаются ему его песни, его слова, не пожелали бы они поэтической доли – доли ответчика за всё и за всех.

Что может быть страшнее для поэта, чем непонимание! Не отсюда ли эти щемящие ноты тоски и одиночества, которые так различимы в новой книге Гамзатова? Не та щемящая грусть расставания с детством, которая так хорошо нам знакома и понятна по «Капле росы» Солоухина, и не та лирическая грусть милой невозможности, что звучала в превосходной поэме Виктора Шкловского «ZOO или письма не о любви». Тоска у Гамзатова окрашена в более густые тона современности.

Казалось бы, откуда взяться этим чувствам у человека, у которого столько друзей не только в родном ауле, но и во всём мире? Но в том-то и дело, что друзей-то много, но ещё больше источников тревог, угрожающих людям. Колеблется земля, сотрясаемая взрывами американских бомб во Вьетнаме и гулом землетрясений, рычат несытые танки и воют пикирующие бомбардировщики… Эти звуки нельзя, преступно не слышать. Не оттого ли в стихах Гамзатова так часто встречается образ шумного празднества, которое мешает слышать то, что угрожает жизни:

На свадьбы не ходите вы, поэты,

На них бывал я, и, поверьте мне,

Не слышно там, как стонут лазареты,

Как сирота отца зовёт во сне.

Гремят в горах на свадьбах барабаны,

Но чтоб достичь заветной высоты,

Ваш долг быть там, где наболели раны,

Когда поэты вы, а не шуты.

Сейсмолог напишет об угрожающих процессах, происходящих в земных глубинах, астроном – о проникающем излучении, социолог и политик – о процессах в обществе… О чём может напасать поэт? Обо всём. Он сейсмолог душ человеческих, он причастен не только горскому аулу и не только своим друзьям. Расул причастен всей Земле. Вот почему с такой болью воспринимает он и глупцов, чьи табуны знаний «малочисленны и тощи», и джалтуринцев, портящих человеческие песни, и сыновей, позабывших свой родной язык… Но поэт не был бы поэтом, если бы писал он только о том, что вокруг него, забывая о себе. Среди многочисленных притч и легенд, рассказанных в книге, есть одна о правде и кривде. Самое трудное – это правда, и самая трудная правда – о себе. Книга Гамзатова, как и его стихи, поражает той высшей степенью мужества, с какой поэт говорит о себе. Не оправдания ищет он и не сочувствия:

«Теперь мне говорят иногда, чтобы утешить:

– Мы слышали, будто ты написал эти стихи по специальному заказу, что тебя заставили их написать.

– Неправда! Меня никто не насиловал и не принуждал. Я сам, добровольно написал стихи о Шамиле и сам отнёс их в редакцию…

Я был тенью времени. Я не знал тогда, что поэт не может быть тенью, что он всегда огонь, источник света, независимо от того, слабенький ли это огонёк или большое солнце. Свет не отбрасывает тени, от света только свет».

Ему нужна правда, потому что только правдой можно победить зло, услышать те тревожные сигналы, которые идут не извне, а от тебя самого. И книга поэта перестаёт быть только исповедью – заостренная мужеством правды, она становится проповедью и отповедью.

Источники этого мужества – в самых близких людях поэта – Абуталибе и отце, потому что они не просто родные и близкие, но прежде всего люди, воплотившие в себе нравственные нормы, ясность и честность народа. Именно через них и прежде всего через них соприкасается поэт с Народом, Историей, Временем. Через них и через земляков своих обретает он ту силу и прочность, которую дают только глубокие корни.

И вот в этом-то смысле эта книга – действительно о народе, который один может дать силу человеку подняться вровень с веком, стать рядом со Временем, а не просто быть тенью его. И здесь впору поспорить с самим поэтом, утверждающим, что талант имманентен. Потому что талант – это не способности. Это соединение способностей и народности.

Новая книга Расула Гамзатова, как сегодняшний день перегружена информацией, тревогами и заботами, прошита разноцветьем анекдотов и притч. Исследователи творчества поэта будут обращаться к ней, чтобы отыскать в ней истоки тех или иных тем, угадывая, откуда взялось и как родилось то или иное стихотворение. Иные отметят и перегруженность композиции, и многословие некоторых мест, где поэт начал заполнять пустоты в здании книги, так как почувствовал сам, что содержания, которого было достаточно для восьмистишия, порой оказывалось ощутимо мало для прозы, способной поднимать большие тяжести, большие проблемы. Другие, сравнив перевод с оригиналом, найдут, что плавная закруглённость окающего голоса переводчика Владимира Солоухина несколько несвойственна резкому гортанному голосу Расула Гамзатова. Для сегодняшнего же читателя главное в этой книге то, что, открывая ему своё сердце, поэт учит его самому главному чувству современности – Ответственности за Время:

«Я аварский поэт. Но в своём сердце я чувствую гражданскую ответственность не только за Аваристан, не только за весь Дагестан, не только за всю страну, но и за всю планету. Двадцатый век. Нельзя жить иначе».

 

Ал. ГОРЛОВСКИЙ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.