СИМОНОВ В РОЛИ ЗАЩИТНИКА ЛИЛИ БРИК

№ 2015 / 43, 02.12.2015

Скандалы вокруг муз Маяковского

 

Весной 1968 года в популярном журнале «Огонёк» появилась сенсационная статья «Любовь поэта», в которой рассказывалось об одной из муз Маяковского – Татьяне Яковлевой. Если до этого маяковсковедению насаждалось мнение о том, будто великий поэт много лет всерьёз был увлечён только Лилей Брик, а все его встречи с другими женщинами имели случайный или необязательный характер, то теперь Брик отодвигалась в сторону. «Огонёк» утверждал, что в последние годы жизни Маяковский имел намерение жениться на Яковлевой, но этому воспротивились Лиля и Осип Брик, а также видный чекист Яков Агранов. По сути, Брики обвинялись в причастности к гибели поэта.

 

 

«Огоньковская» публикация вызвала огромнейший резонанс. 15 апреля 1968 года сотрудник журнала «Новый мир» Лев Левицкий записал в свой дневник:

«В последнем номере «Огонька» статья Колоскова и Воронцова о Маяковском. О его увлечении Татьяной Яковлевой. Приводятся её письма. Цитируются отрывки из воспоминаний. Всё это интересно. И хорошо, что это наконец напечатано. Но появилось это неспроста. Авторы хотят задним числом вымести Лилю Брик из жизни Маяковского. Доказать, что любовь к ней принесла Маяковскому только горе. Это ещё как-то можно понять. И право исследователя, если он только не фальсифицирует факты, давать им любую трактовку. Но Колосков с Воронцовым идут дальше. Они тщатся доказать, что никакой особой роли Лиля Брик в жизни Маяковского не играла, что она самозванка. Маяковский был холостяком, а она выдаёт себя за его вдову. Пусть представит справку из ЗАГСа, а коли такой нет, пусть молчит себе в тряпочку».

В писательском мире, да и не только в нём, обсуждением «огоньковской» публикации не ограничились. Многим стало любопытно, кто подписал статью. Возник неподдельный интерес к авторам материала – Александру Колоскову и Владимиру Воронцову.

Поразительно, но в справочных изданиях, посвящённых советским литературоведам в целом и специалистам по Маяковскому, имена Колоскова и Воронцова до сих пор блистательно отсутствуют. Правда, непонятно, по каким причинам. То ли у кого-то сложилось мнение, что оба эти маяковсковеда были несерьёзными фигурами, которые вовсе не обязательно включать в какие-либо биографические словари, то ли кто-то сознательно хотел этих людей совсем стереть из памяти.

Об Александре Колоскове я лично нашёл краткую информацию лишь в Российском госархиве новейшей истории во время изучения фонда 4 «Секретариат ЦК КПСС». Как выяснилось, в декабре 1954 года Колосков был представлен к утверждению на должность консультанта журнала ЦК КПСС «Партийная жизнь» и в связи с этим отдел пропаганды ЦК собрал на него ряд справок (РГАНИ, ф. 4, оп. 9, д. 1195, л. 97).

 

В материалах отдела пропаганды сообщалось, что Колосков родился в 1909 году в Турции, в городе Игдыр. Высшее образование он получил в Ленинградском институте истории, философии и лингвистики. В 1933 году его направили ответственным секретарём в журнал «Хозяйство Ивановской промышленной области». Однако через год Колосков почему-то перебрался в Пятигорск, где стал заведовать литературным отделом в газете «Молодой ленинец». Потом он
какое-то время метался между Иваново и Ставрополем, пока в 1938 году его не приняли в аспирантуру Московского института истории, философии и литературы, где ему предложили заняться Маяковским. Почему Колосков перед войной так и не защитился, пока неизвестно. Точно удалось установить другое: в 1940 году он был послан в Грузию, где в селе Маяковское возглавил дом-музей великого поэта. Как говорили, Колосков развернул в доме-музее кипучую деятельность. Во всяком случае мать и сестра поэта были им очень довольны. А в 1943 году он вернулся в Ставрополь в качестве редактора книжного издательства, откуда через год перебрался уже в Москву в самую главную газету страны «Правда».

О Владимире Воронцове кое-какая информация биографического плана была напечатана в 2001 году в сборнике «Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957: Документы». Правда, в ней ничего не сообщалось о его образовании. Сначала был указан год рождения: 1906. А дальше шло перечисление должностей: «Ответственный редактор газеты «Орджоникидзевская правда» с 09.10.1937 по 21.03.1941, третий секретарь Орджоникидзевского крайкома ВКП(б) с 21.03.1941, секретарь Ставропольского крайкома ВКП(б) с 19.07.1945 по 20.02.1947…».

Если сопоставить справки на Колоскова и Воронцова, нетрудно предположить, что первый раз пути этих людей могли пересечься в Ставрополе ещё в 1937 году: один в тот год вновь переехал из Иванова на Северный Кавказ и стал в Ставрополе работать в молодёжной газете, а другой тогда же возглавил в Ставрополе газету крайкома партии. Осталось неясным другое: в 1937 году Колосков и Воронцов занимались в Ставрополе только журналистикой или уже тогда у них появился общий интерес – творчество Маяковского? Во второй раз Колосков и Воронцов пересеклись уже в середине войны. Воронцов к тому времени стал большим человеком, занимал пост секретаря крайкома партии по пропаганде, которому наряду со всеми местными газетами подчинялось также и краевое издательство. А Колосков, напомню, после возвращения из Грузии в 1943 году устроился именно в издательство. И снова невыясненным остался один вопрос: обсуждал ли Колосков в 1943–1944 годах с Воронцовым вопросы творчества Маяковского или Воронцов в ту пору наследием поэта практически не интересовался?

Теперь другой важный момент. Вспомним, кто с 1937 года руководил Ставропольем? Правильно, Михаил Андреевич Суслов. Разумеется, он просто обязан был хорошо знать всю партийную номенклатуру Ставропольского края, а значит, и Воронцова и Колоскова (кстати, спустя много лет выяснилось, что Воронцов и Суслов были женаты на родных сёстрах, но они этот факт несколько десятилетий тщательно скрывали). Но осенью 1944 года Суслов был из Ставрополя переведён с очень широкими полномочиями в Литву. Новый карьерный скачок в жизни Суслова случился в марте 1946 года. Его тогда ввели в Оргбюро ЦК и назначили заведующим отдела внешней политики ЦК ВКП(б). Потом он стал руководителем управления по проверке партийных документов ЦК. А в мае 1947 года Суслова утвердили уже секретарём ЦК.

Укрепление позиций Суслова в Москве совпало с возвышениями Колоскова и Воронцова. Один поднялся с должности литсотрудника на уровень заместителя заведующего отделом критики и библиографии газеты «Правда», другой был переведён из Ставрополя в Москву и получил место инструктора в Управлении пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). Понятно, что и в том, и в другом случае не обошлось без вмешательства Суслова. Именно Суслов чуть позже выдвинул Воронцова в заведующие сектором радиовещания ЦК, после чего Колосков немедленно возглавил на радио литературно-драматическое вещание, одновременно став заместителем председателя Комитета по радиоинформации при Совмине СССР. Но в 1952-м году что-то, видимо, случилось, и Колоскова из радиокомитета убрали, хотя совсем пропасть ему не дали, подобрав потом ему синекуру в редакции журнала «Партийная жизнь». А Воронцов, наоборот, прочно обосновался в партаппарате и уже летом 1953 года стал одним из самых незаменимых помощников Суслова.

Повторю, я пока не знаю, когда именно Колосков и Воронцов вместе занялись Маяковским. По одной из версий, в тандеме Колосков и Воронцов по Маяковскому стали работать с начала 50-х годов. Мать и сестра поэта не раз высказывали желание перенести прах Маяковского из Донского монастыря на Новодевичье кладбище. Но многие партийные функционеры даже обсуждать этот вопрос очень долго боялись. Колосков с подачи сестры поэта сообщил об этом Воронцову. Воронцов в свою очередь довёл пожелание ближайших родственников поэта непосредственно до своего шефа. А Суслов тогда пользовался безграничным доверием самого Сталина. После этого решение в пользу семьи Маяковского было принято за считанные дни. Перенос праха поэта состоялся в мае 1952 года.

Позже Колосков, судя по всему, подробно проинформировал Воронцова о роли в судьбе Маяковского Лили Брик. Вслед за сестрой поэта он считал, что именно Лиля Брик вместе со своим бывшим супругом Осипом Брик во многом подвела Маяковского к роковому выстрелу. Однако в советском маяковсковедении главную скрипку, несмотря ни на что, продолжала играть как раз Лиля Брик. Колосков считал это несправедливым.

Воронцов, похоже, разделял убеждения Колоскова, но как отстранить Лилю Брик от всех дел, связанных с Маяковским, не знал. Суслов, понимая, что за Лилей Брик стоял влиятельный французский писатель Луи Арагон, женатый на родной сестре Брик – Эльзе Триоле, несколько лет старался сильно в эту ситуацию не вмешиваться. Лопнуло же его терпение летом 1958 года после выхода в серии «Литературное наследство» 65-го тома «Новое о Маяковском», для которого Лиля Брик передала кучу необязательных, по его мнению, любовных записочек поэта.

По негласному поручению Суслова Воронцов и Колосков подготовили отповедь Лиле Брик. В партаппарате долго выбирали, в какое издание отдать отповедь. Партийная пресса, как и «Известия», не годились. Суслов не желал, чтобы статья Воронцова и Колоскова выглядела как официальная позиция советского руководства или как установочный материал. Поэтому ставка была сделана на новую писательскую газету «Литература и жизнь». Одновременно партаппарат организовал возмущённые письма родственников поэта и общественности. Тем самым Суслов хотел подчеркнуть, что Воронцов и Колосков, критикуя Лилю Брик и издателей, с одной стороны, выразили лишь частное мнение, а с другой – их позиция якобы нашла полное понимание и поддержку в обществе.

Лиля Брик пыталась протестовать. Она хотела в очередной раз задействовать Арагона и устроить скандал. А потом всю игру испортила директор Музея Маяковского Агния Езерская, которая без совета с ней приобрела рукопись давней подруги сестры поэта – Елизаветы Лавинской, где Брики представали в довольно-таки неприглядном виде.

Боясь возможной публикации мемуаров Лавинской, Лиля Брик пошла на опережение. Она настроила заместителя Езерской – Н.В. Реформатскую срочно составить выгодный для неё сборник «В.Маяковский в воспоминаниях современников», пообещав отдать для этой книги главу из собственных мемуаров, а потом ещё написала для журнала «Вопросы литературы» статью «Предложение исследователям». Брик из всех сил старалась внушить обществу мысль, будто Маяковский много лет был предрасположен к самоубийству. Однако и тут все её планы сорвали Воронцов и Колосков. Они 26 ноября 1966 года напечатали в «Известиях» злую реплику на статью Брик в «Вопросах литературы».

Статья же в шестнадцатом номере «Огонька»
за 1968 год и вышедшая под редакцией Л.В. Маяковской, Воронцова и Колоскова в приложении к «Огоньку» первая книга из нового восьмитомного собрания сочинений поэта просто добила Лилю Брик. Она поняла, что в своё время недооценила тандем Воронцова и Колоскова. Но как теперь их нейтрализовать, Брик не знала. Конечно, для неё не было секретом то, что за Воронцовым и Колосковым маячила фигура главного партийного идеолога Суслова («Нам известно, – сообщила Брик 17 апреля 1968 года сестре Эльзе Триоле, – что Воронцов один из помощников Суслова, и он этим пользуется»). Но это в 1958 году Суслова мог одёрнуть не только первый человек в государстве, коим тогда являлся Никита Хрущёв. Поправить Суслова в 1958 году при желании могли также Аверкий Аристов, Алексей Кириченко, Отто Куусинен, даже Екатерина Фурцева. В 1968 году ситуация кардинально изменилась.
В Кремле открыто возразить Суслову мог уже только один Леонид Брежнев. Другие члены Политбюро и секретари ЦК одёргивать Суслова вряд ли бы стали.

Лилю Брик попробовали утешить друзья и соратники. Одним из первых слова поддержки ей прислал Виктор Соснора.

«Я прочитал пасквиль в «Огоньке», – писал Соснора. – Туманные и пошлые намёки, рассчитанные на офицерских невест. Обыкновенный донос. Жёлтого цвета. Не расстраивайтесь, пожалуйста! Даже я и уверен, что вы посмеялись над двумя болванами – и только. Полицейская пресса, подленькие статейки так или иначе являются. Когда клоуну больше нечем рассмешить публику, он плюёт в небо. Собака лает – ветер носит. Ветер дует – корабль идёт».

Но Брик от этого утешения легче не было. Она ждала, кто рискнёт вступиться за неё публично. А тут смельчаков долго не находилось.

Первым в бой ринулся, кажется, Константин Симонов.

Он никогда не скрывал, что Маяковский – один из любимейших его поэтов. Как писатель, будучи главредом «Литгазеты», уговаривал в начале 50-х годов молодого критика Владимира Огнева взяться за книгу о Маяковском! Правда, стоило в пылу полемики Огневу сделать неосторожные выводы, Симонов первым же и сдал своего протеже. Своя шкура ему оказалась дороже.

Позже Симонов поправился. Уже весной 1955 года он очень просил партийное руководство разрешить организовать масштабные чествования памяти Маяковского, приурочив их к 25-й годовщине гибели поэта. Симонов писал в ЦК:

«14-го апреля 1955 года исполняется 25 лет со дня смерти В.В. Маяковского.

В связи с этим и в соответствии с постановлением СНК Союза ССР и ЦК ВКП(б) «О порядке празднования юбилеев», – Правление Союза писателей СССР просит ЦК КПСС:

1. Разрешить организацию чествования памяти
В.В. Маяковского в связи с 25-летием со дня его смерти.

2. Утвердить Всесоюзный Комитет по проведению 25-летия со дня смерти В.В. Маяковского в следующем составе: Сурков А.А. (председатель), Абашидзе Г.Г., Александров Г.Ф. (Министерство культуры СССР), Анисимов И.И. (Институт мировой литературы), Асеев Н.Н., Бажан Н.П., Бровка П.У., Вургун (Векилов) С.Ю., Елютин В.П. (Министерство высшего образования), Каиров И.А. (Министерство просвещения РСФСР), Кирсанов С.И., Котов А.К. (Гослитиздат), Козьмин Б.П. (Государственный Литературный музей), Корнев М.М., Луконин М.К., Прокофьев А.А., Петров С.М. (Литературный Институт им. Горького), Перцов В.О., Попова Н.В. (ВЦСПС), Рапохин А.А. (ЦК ВЛКСМ), Родионов Б.Е. (Моссовет), Рюриков Б.С., Симонов К.М., Твардовский А.Т., Тихонов Н.С., Топчиев А.В. (Академия Наук СССР), Фурцева Е.А. (МГК КПСС), Щипачёв С.П.

3. Разрешить проведение 14 апреля 1955 года торжественного заседания в Колонном Зале Дома Союзов, посвящённого 25-летию со дня смерти В.В. Маяковского с докладом «Традиции В.Маяковского и современная поэзия».

4. Поручить Министерству культуры СССР (т. Александрову):

а) обеспечить издание в 1955–57 г.г. нового полного собрания сочинений В.В. Маяковского;

б) предусмотреть в плане капитальных работ на 1956–60 г.г. строительство здания для музея В.В. Маяковского;

в) подготовить в 1955–56 г.г. полнометражный художественный кинофильм по материалам пьесы В.Маяковского «Баня», а также серию короткометражных художественных мультипликационных фильмов по материалам отдельных произведений В.Маяковского;

г) организовать в 1956 г. (совместно с Правлением СП СССР) конкурсы на лучший сценарий для художественного фильма и пьесу о В.Маяковском;

д) организовать цикл радио-передач в связи с 25-летием со дня смерти В.Маяковского;

е) организовать художественную часть (концерт) торжественного заседания, посвящённого 25-летию со дня смерти поэта.

5. Обязать Исполком Моссовета (тов. Яснова) закончить сооружение памятника В.В. Маяковскому в гор. Москве на площади имени Маяковского в 1955 году.

6. Поручить Всесоюзному Обществу по распространению политических и научных знаний (тов. Опарину) –
организовать цикл лекций о жизни и творчестве
В.В. Маяковского».

(РГАНИ, ф. 5, оп. 17, д. 535, лл. 22–23).

Однако в ЦК писателя не поняли. 14 марта 1955 года заведующий отделом науки и культуры ЦК Алексей Румянцев вместе со своим сотрудником Василием Ивановым доложили руководству:

«Считаем необходимым несколько ограничить круг мероприятий, связанных с годовщиной смерти В.Маяковского.

Полагаем нецелесообразным учреждать специальный правительственный комитет. Союз писателей СССР может образовать комиссию по проведению мероприятий в связи с 25-летием со дня смерти
В.Маяковского, включив в неё представителей Академии наук, Министерства культуры и других организаций.

Не представляется возможным также ставить в настоящее время вопрос о строительстве специального здания для музея Маяковского. В Москве существует музей-библиотека Маяковского в доме, где он провёл последние годы жизни».

(РГАНИ, ф. 5, оп. 17, д. 535, л. 24).

Симонов, надо отдать ему должное, после этого не успокоился. Спустя год он первым напечатал в «Новом мире» «Письмо Татьяне Яковлевой» Маяковского. Правда, вряд ли он тогда думал, что поэт всерьёз был увлечён Яковлевой и что Брик действительно боялась, как бы поэт не ушёл к Яковлевой.

Отношения самого Симонова с Лилей Брик развивались неровно. Было время, когда Лиля Брик с трудом переносила его имя. Перед войной она из молодых выделяла Николая Глазкова и Михаила Кульчицкого, а Симонова в свой салон приглашала крайне редко. Может, Сиомнов ей тогда казался слишком правильным. Лиля Брик не приняла и многие военные стихи Симонова. Их сближение началось, видимо, во второй половине 50-х годов. Отчасти помогла этому новая супруга писателя – Лариса Жадова, которая увлекалась авангардным искусством. Свою роль сыграло также участие Симонова в сценарии фильма «Нормандия-Неман» (а в этой работе была задействована и сестра Брик – Эльза Триоле).

Одно время Симонов и Брик переписывались.
20 января 1960 года Симонов из Ташкента сообщил Брик:

«Дорогая Лиля Юрьевна! Спасибо, что написали про роман! Рад, что наконец показался Вам не хуже начала. Этого я больше всего боялся в последние месяцы работы, уже устав и потеряв свежесть взгляда на то, что делал.

Я очень рад, что книга эта – Вам по душе. Для меня хороша она или худа, – но это самая душевно важная работа из всего, что я делал за последние 15 лет.

Жизнь наша идёт хорошо, и я бы сказал даже – прекрасно, – если бы не «дамоклов меч» в виде «Нормандия-Неман». Сегодня ночью два раза звонили-теребили, что-то рассказывали и объясняли, а в общем, всё это угрожает мне ещё одной поездкой в Москву. А ехать смерть как не хочется – хочется тут посидеть, оглядеться(?), сесть за новую работу.

В общем, хожу злой по этому поводу, и наоборот – добрый по всем остальным.

Если буду в Москве – буду звонить Вам!

Большой привет Василию Абгаровичу.

Лариса, наверно, напишет отдельно, она сидит и диктует сейчас разные свои мексиканские мысли.

Крепко жму Вашу руку. Ваш Константин Симонов.

Ташкент».

Публикация в «Огоньке» статьи Воронцова и Колоскова вызвала у Симонова не просто досаду, а ярость. 13 мая 1968 года он послал в «Литературную газету» свой протест. Симонов писал:

«Дорогие товарищи!

Хочу обратить внимание литературной общественности на опубликованную в 16-ом номере журнала «Огонёк» статью В.Воронцова и А.Колоскова – «Любовь поэта».

Большая часть статьи относится к истории отношений Маяковского с Т.Яковлевой. Интерес для литературы в истории этих отношений представляют собой связанные с именем Яковлевой стихи Маяковского, которые на мой взгляд совершенно напрасно в течение долгого времени не печатались у нас и впервые, кстати сказать, были опубликованы в «Новом мире» в бытность мою редактором этого журнала.

Я был принципиальным сторонником публикации этих стихов и отнюдь не являюсь принципиальным противником публикации документальных материалов, связанных с историей отношений Маяковского к Яковлевой в той мере, в какой эта история имеет прямое отношение к творчеству Маяковского.

Однако, в данном случае речь идёт не просто о публикации новых материалов к биографии поэта, а о попытке использовать эти материалы с целью представить чувство Маяковского к Яковлевой чуть ли не как единственное светлое пятно в жизни поэта, изобразив всё, что до этого было в личной жизни Маяковского в беспросветных красках.

Говоря о стихах, посвящённых Т.Яковлевой, авторы статьи пишут, что они «несут в себе новые настроения, новые интонации. В них нет той тоски, надрыва, проклятий, какие характерны для стихов, обращённых к Л.Брик».

Спрашивается, как можно всю любовь поэта, пронесённую им через целые тома стихов и поэм, пытаться свести к тоске, надрывам и проклятиям? Неужели в этом состоит вся суть лирики Маяковского, написанной до его «Письма Татьяне Яковлевой»? Литературной науки в такой трактовке – ни на грош. Элементарной объективности тоже. Уважения к памяти поэта ещё меньше. Но зато много плохо скрытого озлобления по адресу Л.Брик, то есть по адресу человека, которому на протяжении многих лет были посвящены вершины лирики Маяковского и которого в своём предсмертном обращении к советскому правительству Маяковский назвал как члена своей семьи, первой, рядом с матерью и сёстрами.

Не хочу вникать в причины этого озлобления, но глубоко убеждён, что таким вещам не место в нашей печати.

Однако В.Воронцов и А.Колосков не ограничились попыткой создать искажённое представление о лирике Маяковского. Они пошли дальше и опустились до странных намёков.

Сообщив читателям, что Маяковский, осенью 1929 года, начал хлопотать о поездке в Париж, надеясь встретиться там с Т.Яковлевой, и вдруг впервые получил отказ в разрешении выехать за границу, В.Воронцов и А.Колосков с загадочным видом сочинителей детективов спрашивают:

«К т о же мог воспрепятствовать столь важной для него поездке в Париж? И н е  с т р а н н о ли, что всего через пять месяцев после отказа в визе Маяковскому в далёкую заграничную поездку (в Англию) отправились супруги Л. и О.Брик?»

Туманными вопросами и намёками подобного свойства пересыпана вся статья:

«Он надеялся найти такого друга в Т.Яковлевой,
но к т о-т о помешал этому…»

«К сожалению мы не имеем писем Т.Яковлевой к Маяковскому: ч ь я-т о злая рука уничтожила их…» (Разрядка всюду моя. – К.С.)

Думаю, что публично ставить такого рода вопросы имеет моральное право только тот, кто вслед за вопросом даёт и ответ, точный, подтверждённый неопровержимыми документами. Ибо в противном случае постановка таких вопросов без ясных ответов на них смахивает на попытку ввести в массовый обиход сплетню, опубликованную двухмиллионным тиражом.

Как тут не вспомнить предсмертные слова Маяковского: «В том, что умираю, не вините никого, и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил».

Я не сторонник канонизации ни мёртвых, ни живых деятелей литературы. Я за публикацию всех существенных для истории литературы фактов, даже в тех случаях, когда в интересах этой истории приходится вносить те или иные коррективы в наше представление о личности ушедших или вызывать недовольство живых. История – есть история.

Но, во-первых, – и это главное, – я считаю аморальным, когда в угоду личным симпатиям и антипатиям пытаются искажённо трактовать произведения, вошедшие в историю литературы.

И, во-вторых, – и это тоже существенно, – я считаю недопустимым, когда вместо изложения имеющих прямое отношение к истории литературы фактов, занимаются игрой в прятки. Если у вас есть подтверждающие ваши слова документы – выложите их на стол. А если их нет – не занимайтесь сенсационными намёками.

Странный характер статьи «Любовь поэта» тем более тревожит меня, что 1968 год – год 75-летия Маяковского, и в приложениях к «Огоньку» выходит, приуроченное к этой дате, новое собрание сочинений Маяковского, в составлении которого участвуют оба автора статьи «Любовь поэта». Очень не хотелось бы в комментариях к собранию вновь встретиться с теми же недозволенными приёмами, которые характерны для этой непривычно выглядящей в советской печати статьи.

Вопрос серьёзен и я прошу «Литературную газету» созвать в стенах редакции совещание писателей, критиков и литературоведов, причастных к изучению творчества Маяковского, обсудить на нём статью «Любовь поэта» и настоящее письмо в редакцию и опубликовать те выводы, к которым в итоге придёт это совещание и редакция «Литературной газеты».

(РГАНИ, ф. 5, оп. 60, д. 61, лл. 73–76).

Однако Чаковский, прекрасно знавший о том, что за Воронцовым маячила фигура Суслова, печатать материал Симонова наотрез отказался. Однако Симонов настаивал на своём.

20 мая 1968 года Чаковский обратился за советом к верхам. Он сообщил в ЦК КПСС:

«В редакцию «Литературной газеты» обратился тов. Симонов К.М. с прилагаемым письмом.

В беседе с К.Симоновым я высказал ему своё мнение, которое сводится к тому, что вряд ли стоит дискутировать в печати вопрос, не имеющий прямого отношения к существу творчества Маяковского /в особенности накануне 75-летия со дня его рождения/.

Однако тов. Симонов настаивает, чтобы письмо и его просьба об опубликовании были бы доведены редакцией до сведения ЦК».

(РГАНИ, ф. 5, оп. 60, д. 61, л. 72).

 

Обращение Чаковского попало к секретарю ЦК КПСС по пропаганде Петру Демичеву. Надо отметить, что Демичев вообще-то к самому Симонову относился вполне лояльно. Он даже был не против дать писателю какой-нибудь «толстый» журнал (чего, кстати, очень боялся один из руководителей Союза писателей СССР Георгий Марков). Но Демичев понимал, что уступка Симонову в вопросе о Лиле Брик вызвала бы недовольство не только Воронцова (на самого Воронцова Демичеву было начихать), а ещё и Суслова. А портить отношения со всесильным Сусловым в его планы не входило. Поэтому Демичев 23 мая 1968 года переадресовал обращение Чаковского в отделы пропаганды и культуры.

6 июня 1968 года заместитель завотделом пропаганды Тимофей Куприков и заместитель завотделом культуры Зоя Туманова дали следующую справку:

«С мнением т. Чаковского А.Б. о нецелесообразности публикации письма т. Симонова К.М. в «Литературной газете» согласны.

Тов. Чаковскому об этом сообщено».

(РГАНИ, ф. 5, оп. 60, д. 61, л. 77).

Лиля Брик была подавлена. Она потом сообщила сестре в Париж: «Сначала я после огоньковских статей была почти спокойна <…> А сейчас стала плакать и задумываться – как же мне теперь быть».

Пока в партаппарате искали решение, как выпутаться из сложившейся ситуации, Воронцов, надавив на главного редактора «Огонька» Анатолия Софронова, организовал публикацию в «Огоньке» сразу в двух номерах второго материала Колоскова – «Трагедия поэта». Причём этому материалу предшествовало появление подборки откликов читателей на предыдущую статью «Любовь поэта», в которой особое место занимало мнение известного литературного генерала Аркадия Первенцева, который всегда стоял на охранительных позициях.

Очередные «огоньковские» материалы вызвали ярость уже не только у Симонова. В начале июня 1968 года на «Огонёк» пожаловался Семён Кирсанов. Правда, старый поэт счёл бесполезным обращаться к Суслову. Он решил апеллировать к председателю советского правительства Алексею Косыгину. Кирсанов писал:

«Уважаемый Алексей Николаевич!

Пишу Вам, как человек много лет сотрудничавший с В.В. Маяковским, как свидетель его личной и общественной жизни.

Хочу обратить Ваше внимание на то, что на страницах журнала «Огонёк» в статьях, подписанных В.Воронцовым и А.Колосковым, ведётся кампания травли и клеветы по отношению к женщине, которая была любимой подругой Маяковского до конца его жизни, названной им первой в его прощальном письме.

В этом письме В.В. Маяковский просил Советское Правительство позаботиться о членах его семьи. Вот что он писал:

«Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сёстры и Вероника Витольдовна Полонская. Если Ты устроишь им сносную жизнь – спасибо».

Именно эта последняя воля поэта бесцеремонно попирается авторами упомянутых статей в целях, которые идут дальше простой сенсации.

В этом письме В.В. Маяковский просил оградить его личную жизнь от всяческих сплетен.

И эта последняя воля поэта попрана авторами статей, где великий поэт революции становится объектом сомнительных домыслов и фальсификаций».

(РГАНИ, ф. 5, оп. 60, д. 61, л. 79).

Косыгин в свою очередь 4 июня 1968 года переадресовал письмо Кирсанова секретарю ЦК КПСС по пропаганде Демичеву.

Второе возмущённое письмо Косыгину направил 13 июня 1968 года литературовед Зиновий Паперный, который сотрудничал с Лилей Брик ещё с начала 50-х годов. В своей жалобе он отметил:

«Я посвятил жизнь изучению творчества Владимира Маяковского. Не знаю ничего более оскорбительного для памяти поэта, чем статьи о нём В.Воронцова и А.Колоскова в журнале «Огонёк» (№№ 16 и 23 за этот год).

Не выступить с решительными возражениями в защиту поэта – значит допустить большую политическую и человеческую ошибку. Убедительно прошу Вашей помощи».

(РГАНИ, ф. 5, оп. 60, д. 61, л. 81).

Но Косыгин и это письмо переадресовал Демичеву.

Одновременно Борис Слуцкий обратился к Брежневу, а Ираклий Андроников написал в газету «Известия». Понятно было, что совсем отмолчаться партийным функционерам уже не удавалось. Партаппарат вынужден был реагировать.

25 июля 1968 года заведующий отделом культуры ЦК КПСС Василий Шауро и заведующий сектором этого отдела Альберт Беляев доложили:

«С.Кирсанов и З.Паперный (Москва) в своих письмах высказывают критические замечания по статьям о В.Маяковском («Любовь поэта» и «Трагедия поэта»), опубликованным в журнале «Огонёк» (№№ 16 и 23, 1968 г.), и просят помочь им выступить в печати против этих публикаций.

Газета «Правда» (от 19 июля с.г.) и «Литературная газета» (от 17 июля с.г.) напечатали статьи Я.Смелякова «Слово – оружие» и В.Перцова «Векам истории и мирозданию», в которых обращается внимание на некоторую сенсационность и односторонность указанных материалов «Огонька» в освещении последних лет жизни поэта.

Авторы писем сообщили, что они не настаивают в связи с этим на своих выступлениях.

Дополнительных мер принимать не следует».

(РГАНИ, ф. 5, оп. 60, д. 61, л. 83).

 

Однако Шауро с Беляевым, мягко говоря, лукавили. Отчасти поздравил авторов «огоньковских» статей лишь Перцов, которого ещё в конце 30-х годов власть, по сути, назначила на роль главного маяковсковеда страны. Перцов ограничился тем, что потребовал соблюдения такта при объяснении обстоятельств смерти поэта. Смеляков же дал понять, что его не совсем устроила тональность «огоньковских» публикаций, но в целом позицию Воронцова и Колоскова он разделял.

Лиля Брик была в отчаянии. Она даже подумывала об обращении в суд. Но от этого её отговорила сестра.

«Мне не хочется, Лиличка, – писала Эльза Триоле Лиле Брик 16 июля 1968 года, – чтобы ты подала в суд <…> Они ведь могут состряпать любые обвинения и документы. Бой слишком неравный».

Чтобы хоть как-то утешить сестру, Триоле специально для неё собрала все циркулировавшие в богемных кругах Запада сплетни о Яковлевой. В августе 1968 года она с чужих слов сообщила, будто Яковлева была ещё той штучкой, крутив в разные годы романы то с лётчиком, то с сыном одного влиятельного посла, то с несостоявшимся танцовщиком.

Но что Лиля? Её настроение от этого не улучшилось.

«Жить здорово надоело, – призналась она сестре 7 ноября 1968 года, – но боюсь, как бы после смерти не было ещё страшней».

Лиля Брик не знала, что в это время под обстрел партаппарата попало ещё руководство «Библиотеки поэта», которое проморгало опасные эскапады известного переводчика и теоретика литературы Ефима Эткинда. Ленинградский обком КПСС предложил главного редактора книжной серии Владимира Орлова снять с работы. Либералы, забыв, как Орлов в своё время беззастенчиво использовал в своих работах неизданные труды репрессированного Юлиана Оксмана и Григория Гуковского (я уже не говорю о том, как этот литературовед в 1946 году отрекался от ранее горячо им любимой Анны Ахматовой, а потом лично делал купюры во многих стихах Блока), попробовали поднять шум.

«Попытаюсь завтра словить где-нибудь Суркова, но как это удастся? – отметил 26 октября 1968 года в своём дневнике Павел Антокольский. – Только что уехал Симонов. Но он дальше от «Библиотеки», чем Сурков».

Антокольский заблуждался, когда узнал о тех опасностях, которые угрожали «Библиотеке поэта», отсиживаться не стал. Уже 11 ноября 1968 года Антокольский отметил в дневнике:

«В понедельник я немедленно по приезде в город отправился к Симонову. Он только что вернулся из Сухуми, о «Библиотеке поэта» ещё ничего не слыхал, решительно ничего. Я как умел всё ему изложил. Он понял, что дело серьёзное и важное. Стал звонить к Суркову. Тот, оказывается, болен, лежит в постели. Ещё в Ярославле на комсомольском юбилее упал и у него сотрясение мозга. Но Константин поехал к нему и оказался настолько энергичным и убедительным, что Сурков просил его действовать и от его, Сурковского мнения. Значит, он тоже согласен с моей точкой зрения».

Но Симонов сумел только отсрочить отставку Орлова на некоторое время.

Борясь за «Библиотеку поэта», Симонов не забывал и про Лилю Брик. Он прекрасно понимал, что история с «Огоньком» ещё не закончилась. Писатель предвидел, что атака на Лилю Брик обязательно продолжится. Но Симонов знал и другое, что если объединить силы либералов, то появится шанс как-то унять компанию Воронцова. Ставку писатель сделал на своего соратника ещё с послевоенной поры Бориса Полевого.

По просьбе Симонова Полевой заказал Семёну Кирсанову статью для журнала «Юность» с осуждением Колоскова (Воронцова было решено сильно не задевать).

У Лили Брик появилась надежда на отмщение. Она 13 мая 1969 года сообщила сестре:

«Может быть, к осени что-нибудь изменится. В журнале «Юность» Сёме заказали ответ на рецензию в «Огоньке». Завтра у них совещание по этому поводу. Это – первая ласточка, причём мы для этого ничего не делали». Но Полевого подвёл его заместитель Сергей Преображенский, который с начала 50-х годов чуть ли не приятельствовал с Воронцовым. Позже В.Катанян выяснил: «Статья была набрана, свёрстана, прокорректирована и… не дошла даже до Главлита! Один из членов редколлегии (С.Н. Преображенский) вовремя добежал куда-то, откуда раздался звонок, и… И всё!» («Вопросы литературы». 1997. № 1).

Остановил публикацию в «Юности» статьи Кирсанова, естественно, Воронцов. Он тогда оставался ещё в силе. Работавший в то время в отделе культуры ЦК КПСС Геннадий Гусев вспоминал:

«Воронцов иногда позволял себе вещи, которые Суслов ему прощал только по старой дружбе. Например, выволочку отделу пропаганды: не трогайте Ивана Стаднюка или кого-то другого. Он же помощник Суслова, к нему с пиететом относились зав. отделами или даже секретарь ЦК типа покойного Зимянина. Если звонит помощник члена Политбюро, то это очень серьёзно. Я сам был в этой шкуре, был таким помощником <члена Политбюро В.Воротникова>, и у меня на столе стояли аппараты, и со мной разговаривали на самом высоком уровне. Было негласное правило, что помощник, как правило, звонит «от имени и по поручению». Но мне никто не мешал третий звонок сделать самому: прояснить ситуацию и дать понять, что то-то и то-то может быть воспринято моим шефом не слишком здорово. Никто же не мог проверить, никто же не мог позвонить Суслову и спросить: «Вы поручали такому-то такое-то?» А уж Воронцов, будучи хитрым царедворцем, отлично знал – кому можно позвонить и так поговорить, поблефовать, кто к Суслову был близок <…> Когда я пришёл в ЦК в 1969 г., Воронцов там работал уже лет десять и был довольно пожилым человеком. Воронцов был заматеревший помощник, незаменимый. И тот же Иван Шевцов к нему бегал на тайные переговоры, секретные междусобойчики, просил защитить и помочь. И Иван Стаднюк с ним общался. Мне с ним тоже пришлось раз пообщаться. Воронцов считал себя маяковедом – изучал Маяковского, – милел к нему особой лаской. В какой-то момент он включился в тяжёлые бои, которые шли за пост директора создаваемого музея Маяковского между еврейской и русской партиями. Воронцов вёл эту борьбу отчаянно, буквально до последнего патрона, против попыток перетащить Маяковского в либеральный еврейский лагерь. Это была напряжённая борьба, потому что Василий Катанян <последний муж Л.Брик, биограф Маяковского>, тогда ещё живая Лилия Брик и так далее тащили своего человека на должность директора, а надо было им противопоставить русского. И тогда мои друзья – Никонов <А.Никонов – главный редактор журнала «Молодая гвардия» в 1964–1970 гг.>, Иван Стаднюк, Шевцов – настроили Владимира Васильевича на то, что я подхожу на пост директора. Он меня поймал дома по телефону и долго уговаривал, чтобы я дал своё согласие занять этот пост: «Мне ваши друзья говорили о вас. Вы сделаете высокую карьеру. Вам всё зачтётся. Но нам на год – на два, пока Вы подготовите себе замену, надо закрыть этот участок».

Добавлю, вместо Гусева Воронцов потом протолкнул на должность директора музея Маяковского некоего Макарова. Колосков, видимо, его уже не устраивал.

И с чего начал этот Макаров? Он попробовал остановить съёмки фильма Сергея Юткевича «Маяковский – актёр кино», который консультировали Брик и Катанян, и попридержать Константина Симонова, который хлопотал о воссоздании выставки 1930 года «20 лет работы Маяковского». По этому поводу Макаров вместе с другими сотрудниками музея в июне 1973 года обратился к Суслову. В письме, в частности, говорилось:

«Здесь обращают на себя внимание слова о дополнении выставки вопреки первоначальному решению Юбилейной комиссии (содержание для нас неизвестно и, по-видимому, всё это делается К.Симоновым вместе с бывшими сотрудниками библиотеки-музея тт. Реформатской, Шиловым и др.).

Очевидно, нет необходимости доказывать, что «расширение» и «дополнение» знаменитой итоговой выставки, подготовленной самим поэтом, нужно С.Юткевичу и К.Симонову для того, чтобы «связать в целое» несвязуемое, – показать, как из обыкновенного «хулигана» и «скучающего художника» «любовь» Л. Брик «сделала» великого поэта Маяковского».

Понятно, что обратиться непосредственно к Суслову Макарова надоумил Воронцов. Суслов поручил письмом Макарова заняться отдел культуры ЦК КПСС. Заведующий этим отделом Шауро, естественно, был всецело на стороне Макарова. Но что он мог сделать с готовившимся фильмом, если Симонов уже успел добежать до одного из помощников Брежнева – Александрова-Агентова? Максимум, что было в его возможностях – через руководство Гостелерадио и киностудию «Мосфильм» убрать сцены с участием Лили Брик. Вот об этом Шауро и доложил начальству 6 июля 1973 года. Не смог он запретить и экспонирование воссозданной выставки «20 лет работы Маяковского». Правда, один из чинуш, чтобы угодить Шауро, потом всё-таки попробовал убрать из экспозиции портрет Лили Брик, но его сразу остановил лично Симонов, а поднять руку на писателя аппаратчику оказалось слабо.

На новый виток борьба компании Воронцова с Лилей Брик вышла в 1978 году. Главный редактор «Огонька» Анатолий Софронов согласился тогда в приложении к журналу выпустить новое собрание сочинений поэта. На этот раз за подготовку всех томов энергично взялся Макаров (Колосков уже ни на что не влиял).

Макаров долго думал, как посильней ужалить ненавистную ему Лилю Брик, но так, чтобы либералы не смогли в ответ ничего возразить. У него даже появилась идея поместить в сборнике сочинений (вместо комментариев), статью Ярослава Смелякова «Я обвиняю», написанную ещё в 1970 году. Известный поэт утверждал, что в смерти Маяковского прежде всего и больше всего виноваты были Лиля и Осип Брики и чекист Яков Агранов. Но всё осложнялось тем, что при своей жизни Смеляков статью «Я обвиняю» нигде напечатать так и не смог. Она ходила лишь в списках. Обнародование её могло вызвать новый грандиозный скандал. И в этот момент в руки Макарова попал очередной номер альманаха «Поэзия», нет, не с крамольной статьёй Смелякова, а со стихами поэта, полными обличений Бриков. Стихи оказались не так убедительны, как статья, их переполняли эмоции, но всё же давали некую пищу для раздумий. И Макаров их обильно процитировал в своей вступительной статье к новому собранию сочинений Маяковского.

Либералы, конечно, страшно возмутились. Аркадий Ваксберг потом пытался доказать, будто Смеляков написал обращённые к Лиле Брик оскорбительные стихи в болезненном состоянии под давлением собутыльников из охранительного лагеря и якобы перед смертью отказался от них. А вот что утверждал Симонов: «Те, кому втемяшилось в голову всеми правдами и неправдами напечатать это стихотворение во имя сведения своих окололитературных счётов с женщиной, присутствие которой в поэзии и биографии Маяковского было им поперёк души, не остановились ни перед оскорблением памяти Маяковского, ни перед неуважением к последней воле Смелякова».

Однако как-либо наказать Старшинова или его начальников из издательства «Молодая гвардия» Симонов не мог. У Старшинова оказалось железобетонное алиби. Письменный отказ Смелякова от стихотворения «Ты себя под Лениным чистил…» отсутствовал, зато было разрешение на публикацию этих стихов законной наследницы поэта. Так что юридически всё было чисто.

Симонов потом попробовал придраться к пятому тому сочинений, где не оказалось посвящений к Брик.

Тогдашний заведующий сектором журналов отдела пропаганды ЦК Наиль Биккенин вспоминал:

«Константин Симонов направил письмо Л.И. Брежневу, в котором высказал своё возмущение, а также замечания по комментариям. Генсек передал письмо Суслову, который поручил Зимянину совместно с двумя отделами ЦК провести расследование. В комиссию пошли Г.Л. Смирнов, А.А. Беляев, И.Ф. Сеничкин (зав. сектором издательств) и я. О результатах её работы было доложено Суслову. В итоге пятый том был изъят и переиздан с восстановленными посвящениями, заново была утверждена редколлегия издания, а своего помощника Суслов отправил на пенсию» (Биккенин Н.Б. Как это было на самом деле. М., 2003. С. 183).

Я пытался словам Биккенина найти документальные подтверждения в Российском госархиве новейшей истории, для чего перешерстил все материалы, включённые в опись 75 из фонда 5. В частности, я перебрал все рассекреченные справки отдела пропаганды ЦК КПСС и отдела культуры ЦК КПСС за 1978 год. Однако мне не повезло. По-видимому, нужные мне документы отложились в фонде 4 в материалах к заседаниям Секретариата ЦК КПСС за 1978 год (тем более, что вопрос об изъятии и перепечатке пятого тома мог решить только Секретариат, но не аппарат ЦК), но он до сих пор не рассекречен.

В итоге за консультацией я обратился к известному специалисту по Маяковскому Алексею Зименкову. А он сразу огорошил меня тем, что посвящения к Брик в той истории были ни при чём. Оказалось, в многотомных сочинениях посвящения Брик в отдельных стихотворениях не указывались ещё с 30-х годов (подтверждение тому – 13-томное собрание сочинений поэта, которое долго служило для наших литературоведов этаким образцом). Естественно, ни издатель Софронов, ни составители нового «огоньковского» приложения, которые терпеть не могли Брик, нарушать сложившуюся традицию не собирались. И уж во всяком случае за отсутствие посвящений Брик никто наказывать компанию Воронцова не собирался.

Что же случилось? А вот что. Выход оскорбительного для Брик собрания Маяковского совпал с ещё одной драмой роковой женщины (она сломала ногу). Кончилось всё тем, что Брик сознательно перебрала с таблетками сильного воздействия и умерла. А окружение подало дело так, что бедную женщину довели до самоубийства гонения Макарова и Воронцова. Симонов действительно написал письмо Брежневу, и Суслову на этот раз деваться было некуда. Главному партийному идеологу пришлось своего многолетнего помощника отправить в отставку.

Зименков в то время работал в музее Маяковского. Он запомнил, как Макаров, имевший очень скромный кабинет площадью шесть квадратных метров, срочно распорядился освободить огромное помещение, в котором до этого сидели экскурсоводы и лекторы. Как выяснилось, всё готовилось под Воронцова. Прошёл слух, будто Воронцов должен был стать то ли заместителем Макарова, то ли консультантом. Ради этого ему соорудили кабинет площадью двадцать с лишним квадратных метров. Но Воронцов в музее так и не появился. А в 1980 году он умер (после чего сразу со своей должности слетел Макаров).

Симонов же умер ещё раньше. Его не стало в 79-м.

 Вячеслав ОГРЫЗКО