ПОЧЕМУ ЛИБЕРАЛИЗМУ НЕ СУЖДЕНО ПОБЕДИТЬ В РОССИИ?

№ 2016 / 2, 20.01.2016

«Шло идолище в мокроступах по ходулищу на позорище». Эту интересную фигуру родного языка изобрели западники в пику славянофилам, с которыми на страницах русской периодики «воевали» с конца 18 века (Самым ярким западником той поры был, вероятно, Николай Михайлович Карамзин, написавший, однако, самую полную и яркую «Историю государства российского»).

С точки зрения западников, примерно так станут произносить фразу «Шёл красивый юноша в калошах по мостовой в театр» в том случае, разумеется, если славянофилы встанут у руля русской филологии. А вообще об истории споров западников и славянофилов в нашей критике написаны десятки, если не сотни томов. Иные, как я обозначил выше, считают, что споры эти начались во времена Н.М. Карамзина, но в принципе, консерватизм и прогресс, Восток и Запад соперничали едва ли не с дохристианской поры как на полях сражений (Персия – Греция), так и в философии, эстетике и литературе. Выражаясь словами прекрасного знатока истории этого вопроса Р.Киплинга, «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Здесь речь уже не о мировоззренческой альтернативе, но о вечном противостоянии двух цивилизаций, каждая из которых несёт в себе как минимум по дюжине философий.

И вот одна из самых мощных и молодых философий Запада стала наиглавнейшей проблемой российской политики конца двадцатого – начала двадцать первого века. Разумеется, я имею в виду либерализм, который начал размывать тоталитарную коммунистическую идеологию в восьмидесятые годы прошлого века, окончательно победив в 1991-м, когда Ельцин, Гайдар и другие пришли во Власть. Однако, менее чем за десять лет российские либералы «успели» показать себя таким образом, что уже к 2000 году либерализм в российском общественном сознании преимущественно стал ассоциироваться с развалом, безответственностью и коррупцией. В чём здесь причина?

Сами, так сказать, ведущие российские либералы не раз проговаривались, что народ им не тот достался. А простой, априори тяготеющий к свободомыслию российский народ, наоборот полагает, что не те либералы пришли во власть, что де надо было избирать, прежде всего, скромных и порядочных, а второпях избрали речистых и лукавых. И, наконец, так называемая патриотически настроенная интеллигенция вообще давно считает либерализм ругательным словом, определённо полагая, что он в принципе не показан всему российскому и русскому. Думаю, что, по большому счёту, не правы как первые, так и вторые, и третьи. Ниже позволю себе предложить своё видение проблемы противостояния: Запад – Восток, западники – славянофилы, либералы – патриоты, демократы – государственники.
Спрашивается, почему оно, противостояние это, столь продолжительно и неразрешимо?

 

Иллюстрация редакции. Ироническая

 

Я очень долго изучал этот больной для меня вопрос, ибо сам активно участвовал в отчаянных, а порой и жестоких, пикировках конца восьмидесятых – начала девяностых годов. И вот, в конце концов, мне стало абсолютно ясно, что противостояние это ложно, эфемерно, и можно даже сказать, что его в принципе вообще нет, во всяком случае, в нынешнее время. Просто, есть сторонники сильной власти, сильного Центра, а есть сторонники сильной личности, её неограниченных прав и свобод. В качестве наглядного примера можно привести ТВ-ринги и «круглые столы», на которых весьма часто конфликтуют Яровая и Гозман, Володин и Надеждин, Исаев и Станкевич. Если мы возьмём первых номеров этих антитез, то не трудно заметить, что все они – депутаты Госдумы, то есть при власти и, грубо говоря, получают за свою государственническую позицию зарплату. И знаете, если честно, я не думаю, что таких государственников можно считать патриотами Отечества, как и губернаторов.

Спрашивается, а разве они могут в принципе не считаться с государством, которое доверило им миллионы жителей российских регионов? Можно даже сказать проще и, извиняюсь, весьма грубо: эти господа – государственники поневоле. Что касается либералов, то им вообще не стоит, во всяком случае, в России претендовать на власть, поскольку они объективно не способны управлять российским государством. Именно российским, ибо на Западе за последние, как минимум, 20 лет либерализм вольготно растёкся по странам Европы, Азии и Америки. Но, к примеру, для немцев и японцев закон – это всё. Его нельзя нарушать никогда, даже в силу каких-то веских субъективных причин. Изрядная доля русских смотрит на этот вопрос иначе, считая наши законы не совсем функциональными, и, прежде всего, потому, что их не соблюдают наши руководители, главы, да и сами законники (депутаты). Так вот, убеждён, что там, где подавляющая часть общества не только законопослушна, но и считает законы страны частью своего мировоззрения, либерализм может стать у власти.

У нас же, где законы, в основном, соблюдаются либо по необходимости, либо из боязни, либерализм обречён, в лучшем случае, быть вечной оппозицией коммунизму, консерватизму и много чему ещё. Но у нас, в отличие от тех же немцев с японцами, есть Воля, силовой центр нашего мировоззрения, способный, при определённых условиях, организовать в России демократическую систему общественно-политических отношений. И не надо нигде и ни у кого ничего заимствовать, ибо русская нация, как хлебное зёрнышко содержит в себе абсолютно всё необходимое для жизни и способна развиваться бесконечно. Ниже мы к этому ещё вернёмся, а что касается ложности условной антитезы «патриоты – либералы», то на российской почве она заключается в том, что хоть и не любят русские люди разного рода ограничений своих прав, либералами они никогда не были: ни в древнем Новгороде, ни во времена Пушкина и Герцена, ни в 17-м году, ни в последние двадцать лет. И вообще «либере» пришло к нам с масонским учением во времена Екатерины и идеями французского просветительства, привезёнными русскими офицерами в 1813–1815 гг. из поверженного Парижа. То есть знаменитая триада «Свобода – равенство – братство» привнесена на русскую почву извне и, по сути, всегда оставалась для нашего человека не руководством к действию по российскому мироустройству, а всего лишь красивой формулой, этаким словесным «гусарством» выучившихся в Европе молодых людей:

 

По имени Владимир Ленский,

Душою прямо гетингентский,

Он из Германии туманной

Привёз учёности плоды…

 

Можно вспомнить и грибоедовского Чацкого, который сильно досадовал на то, что умный наш народ, увы, держит нас, дворян, за немцев. Весьма показательны и курьёзы отечественной войны 1812 года, когда крестьяне, ушедшие партизанить, нередко нападали на русских офицеров, принимая их за французов. Именно поэтому и провалился с треском поход либералов во власть в девяностые годы прошлого века. В сущности, им не на кого было опираться, поскольку с новгородских времён русские, в отличие от европейцев, а позднее и американцев, не идентифицировали своё внутреннее состояние с понятиями «свобода» и «равенство». У нас всегда были в ходу «Воля» и «справедливость», а «братству» в новой истории более всего соответствуют наши «товарищество» и «артельность» («братство» у русских с 18 века стало пониматься, как сугубо бытовая, семейная категория). Но давайте для полной и окончательной ясности поподробнее остановимся только на «Воле», ибо именно она «повинна» в провалах либерализма.

Итак, как я заметил выше, сладкое слово и понятие «свобода» пришло к нам с Запада. На Руси же со времён Новгородской республики ориентировались на такое понятие, как Воля, которое не имеет ни понятийных, ни терминологических аналогов в Европе (далее Европу и Россию, Русь я буду употреблять как не тождественные понятия). Например, республиканский, вечевой Новгород называли не свободным, а вольным, то есть городом в своём праве. И это очень точно выражало сущность вечевого правления, при котором вольные новгородцы запросто могли выгнать из города очередного князя, если он, по их мнению, не справлялся со своими обязанностями. Сказать же «свободный Новгород», «свободная Новгородская республика» – это, по большому счёту, не сказать ничего, потому что не от кого этому великому средневековому государству было освобождаться. Оно само хранило и освобождало всю матушку Русь от постоянного давления крестоносцев, шведов, поляков, литовцев и т.п. То есть свобода для русского человека – понятие абстрактное, пригодное разве что для словесной перепалки, а воля заключает в себе существенный правовой аспект.

Недаром, свой выстраданный роман о Стеньке Разине Василий Шукшин назвал «Я пришёл дать вам волю», то есть право, поскольку и Разин, и Пугачёв – ни много ни мало – претендовали на царский престол. Именно за право быть равными среди равных и поступать так, как велит Господь, они, народные заступники, и шли на плаху. А отнюдь не ради мифической свободы, которая ни к чему не обязывала. Именно эта необязательность и отвращает русских от либерализма. Я бы даже сказал – безответственность. «На благословенном Западе, – писал в аккурат в 1993 году Валентин Распутин, – почти так и делается, оставляя во взрослости вместо чувства (Свободы! – В.С.) кое-какие обязанности». Ею, безответственностью, была буквально пронизана вся деятельность так и не сумевшего повзрослеть ельцинского правительства: от расстрела Белого дома до ваучеризации и грабительской приватизации, от уничтожения высокотехнологичного производства до преступной конверсии, развала «оборонки», распила и распродажи Тихоокеанского флота, уничтожения самой мощной и практически несбиваемой ракеты «Сатана», о которой американцы до сих пор вспоминают с содроганием, и т.п. В связи с этим мы вынуждены сегодня, в ситуации обострившейся международной обстановки, тратить огромные бюджетные средства не, например, на газификацию Центра России (В Костромской области, например, из 25 районов газифицировано лишь 5), а на компенсацию оборонных потерь времён Ельцина и компании.

Да, в России до поры воцарилась гласность (кстати, её Сергей Довлатов определил, как возможность говорить правду, но за это ни перед кем не отвечать), но свобода так и не стала в нашей стране основой для развития рыночной экономики. Рынок оставался диким, а свободные от всякой ответственности братки тут и там доили малый и средний бизнес, не давая ему хоть сколько-нибудь окрепнуть и подняться. И прикрывали их преступную деятельность тоже своего рода либералы. В нашей Костроме была обворована каждая третья квартира, и безответственные милиционеры почти никого не находили.

Лично нашёл обокравшего мой дом вора и привёл его в отдел, но господа «менты» так ничего и не сделали, ссылаясь то на «колпак» прокуратуры, то на недостаточность улик, то на презумпцию невиновности. Жалкие они в ту пору были. (Позднее на одной из пресс-конференций в присутствии представителей почти всех СМИ города начальник УВД области сказал пишущему эти строки: «Мы в большом долгу перед вашей семьёй»). Колёса с автомобилей снимали буквально под окнами и тоже безнаказанно. Вечером и ночью на улицах повсеместно срывали шапки, отнимали дамские сумочки, раздевали и даже разували пьяных, ибо алкоголь стал продаваться повсюду и фактически круглосуточно. Свобода! Апофеозом её стало необъяснимое бегство наших армий из Европы (из тёплых казарм в открытое поле!) под кривлянье на немецкой сцене «раскованного» Ельцина. (Бегство армий проходило при Горбачёве, например в ГДР, – прим. ред.).

И вообще, категорией, понятием Воли буквально пронизаны все основные составляющие русского мира. Например, существенную и боеспособную часть царской армии составляли так называемые вольноопределяющиеся, огромный тюремный мир России всегда поддерживали вольнонаёмные – «вольняшки», в армии самой «приятной» командой является команда «Вольно!», в спорте самой удачной для русских борьбой является вольная борьба (борцов в ней называют «вольниками») и так далее. Десятки примеров! Нет, если говорить о философии и литературе, то свобода, конечно, тоже появляется в писательском обороте. Но в связи с чем и когда? В этом смысле показателен «наше всё» Пушкин. Когда он молод, увлекается европейской литературой и дружит с декабристами-западниками, то пишет, обращаясь к ним: «И свобода вас примет радостно у входа…». Но проходит время, Пушкин, мудрея и совершенствуясь, обращается к фольклору и русской истории, и всё тут же встаёт на свои места: «На свете счастья нет, а есть покой и воля», то есть духовное равновесие и право поступать так, как велит совесть. Но построенная в послепетровской тоталитарной России по западным лекалам власть не даёт своим подданным этой возможности. Например, как, а главное – за что в хрестоматийном «Горе от ума» хозяева московской жизни осуждают Чацкого? Оказывается, «Он вольность хочет проповедать!». Тем не менее, ранняя лирика всё того же Пушкина во всех экзаменационных билетах всегда называлась «вольнолюбивой», ибо во времена, когда она создавалась, в прогрессивных дворянских кругах процветало вольнодумство, вольномыслие и вольнолюбие. Именно в это время в русском языке появились устойчивые словосочетания типа «Была бы моя воля!», «Я не волен», а крепостным крестьянам дворяне-вольнодумцы всё чаще выдавали вольную, то есть право жить и кормиться самостоятельно. Блок в начале двадцатого века написал замечательный, пожалуй, самый сильный свой поэтический цикл – «Вольные мысли», а уголовники ввели в свой понятийный лексикон самую страшную клятву: «Век воли не видать!». А ведь что ни говори, в уголовном мире всё чрезвычайно точно определено и выстроено. И Воля даже для вора в законе и очевидно, прежде всего, именно для него – сакральное понятие. К слову сказать, и в армейском строю перед тем, как подать команду «Смирно!», подают команду «Равняйсь!». То есть прежде чем замереть, застыть в образцовом послушании, необходимо выровняться, соотнести себя с другими членами тесного людского сообщества, в данном случае войскового строя.

Поскольку войсковой строй – это, в сущности, живая модель строя общественного, команду «Равняйсь!» можно расценивать, например, как референдум. В этой ситуации, как и при выполнении команды «Равняйсь!», сверяются позиции, системы координат, общие настроения («…сверение, как сверяют часы, своего сердца с её (Родины) страданиями и радостями». – Валентин Распутин). Характерно, что команду «Вольно!» подают лишь после команды «Смирно!». И никакой свободы, а лишь покой и воля – смирно и вольно. Таким образом, как мы видим, экзистенциальные мировоззренческие категории, закономерно перекочевав в армейскую этику (армия – это неотъемлемая часть общества), обрели словесную плоть в армейском уставе.

Но если бы наш армейский строй управлялся по либеральным лекалам, то никакой команды «Смирно!» не было бы вовсе. Как говорится, выравнились – и «Вольно!». А, между тем, все основополагающие посылы строй воспринимает, находясь при исполнении команды «Смирно!». Нет её – нет и состояния покоя, без которого, уверяю вас, в конечном итоге и Воли – ни на грош! Есть одна лишь свобода, в том числе и свобода от общества, то есть всё та же пресловутая безответственность.

Не оттого ли и НАТО стоит сегодня у наших ворот, что либералы Горбачёв с Шеварднадзе не заключили с главами стран, входящими в состав Атлантического блока, ни одного письменного соглашения, положась в полном соответствии со смыслом триады «свобода-равенство-братство» на их честное, так сказать, братское слово, что НАТО на Восток – ни-ни! Увы, братья оказались такими же безответственными либералами. И вот сегодня мы крепко завязаны на путаные проблемы Украины и Молдовы, которые усложняют нашу и без того нелёгкую жизнь. Почему? Потому что, получив свободу, они положительно не знают, что с ней делать. Воля же работает на народ, на гражданское общество и правовое государство, а свобода, в конце концов, порождает либеральное мракобесие.

Воля – это жизненно необходимая России эволюция, свобода – измордовавшие страну и народ революции. Возьмите любую революцию – хоть английскую с жестоким Кромвелем, хоть французскую с кровавым Робеспьером, хоть русскую не буду говорить с каким Лениным-Сталиным, хоть российскую либеральную с непредвиденным Ельциным и «лабораторным» Гайдаром: все они очень быстро перерождаются в свою полную противоположность и начинают активно «пожирать своих детей». Кто не верит в «либеральное мракобесие», пусть вспомнит, как либералы, активно проникшие в мир киноискусства, уже в середине 80-х затравили гениального русского режиссёра Сергея Бондарчука, крупнейшего русского поэта Юрия Кузнецова (даже о смерти его никто не узнал!), практически перестали печатать и пускать в народ писателей-деревенщиков, как застрелили в 91-м Игоря Талькова, как в громогласно объявленную ими эпоху демократии перекрыли для своих идеологических противников практически все крупные печатные и электронные СМИ.

И если Воля собирает людей в артели, товарищества, позитивные людские сообщества, ведущие государство и его граждан к процветанию, как это было всё в том же республиканском Новгороде, то свобода очень скоро приводит к озлоблению и вражде между вчерашними сподвижниками. Доходит до того, что жена либерала Лужкова Батурина начинает судиться из-за некого имущества со своим родным братом! Какое тут, «равенство – братство»? Да и остальные хороши: Ходорковский оказывается на нарах, Гусинский – в Израиле, Березовский – на том свете, Абрамович, раздваиваясь и растраиваясь, – сразу и в Англии, и в центральной Европе, и на Чукотке, а ещё есть и пятые, и двадцать пятые, и все они ведут себя, как пауки в банке. В просуществовавшей более пятисот лет Новгородской вечевой республике, напротив, все её воеводы, бояре, купцы и простые ремесленники ощущали себя как пальцы на одной руке.

В отличие от тоталитарной Москвы в Новгороде никогда не было «смутных времён», бунтов, заговоров и восстаний. Веками вольным Новгородом и его обширными землями, простиравшимися до Урала (Камня) управляли народное Вече и митрополит. Князья, которых призывали на Новгородский стол, решали в основном военные и дипломатические проблемы. Мало кто знает, но в своё время заматеревший князь Александр Невский более всего прославился не победами на Неве и Чудском озере, а беспрецедентным «ледовым походом» в Скандинавию, когда он, поставив свои дружины на лыжи, пошёл через Копорье и Финский залив на территории Финляндии, Швеции, Норвегии, дойдя по ним до северных морей. Он пополнял свои рати угнетёнными в ту пору финнами, громил варяжские крепости и города. Под стенами новгородской Софии на общее обозрение выставлены красивые, но очень странные железные ворота с католической вязью: их в своё время воинственные викинги вывезли из Германии, а новгородцы отняли их у викингов.

Позитивно сказывались на развитии Новгорода и визиты Александра Невского в орду, которая не посягала ни на нашу Веру, ни на новгородскую Волю, как католические рыцарские ордена (это запечатлено даже в довоенном фильме «Александр Невский»), от которых Новгород веками оберегал обескровленную татарами и ослабленную междоусобицами Русь. И напрасно новгородцам ставят в вину неучастие в Куликовской битве. Во-первых, Москва принципиально не звала Новгород под свои знамёна. А во-вторых, и в главных, как неоднократно сетовали газеты Татарстана времён горбачёвской перестройки(когда открылись кингстоны гласности), новгородцы в течение почти двухсот лет, задолго до Куликовской битвы, по всей Волге «разоряли мирные татарские города», истребив степняков куда больше, чем рати Дмитрия Донского на Куликовом поле. Занимались этим профессиональные дружины новгородских ушкуйников, чем-то (Волей!) напоминающие лихие казачьи сотни Юга России. Но всё это темы другого, куда более долгого и скрупулёзного разговора. (Лыжный поход А.Невского редакция оставляет целиком на совести автора – кстати, лыжи придумали «угнетенные финны», но 5 веков спустя).

Таким образом, либерализм на Руси вещь привнесённая, взращённая на искусственной, чуждой ему почве и удобренная западными учениями и отнюдь не отечественными историческими и общественно-политическими практиками. И Садко, и Буслай, которых один новгородский учёный в разговоре со мной запальчиво назвал «первыми русскими либералами» (очень интересная мысль!), на самом деле всё-таки не либералы, поскольку краеугольным камнем их мировоззрения является не «либере», не свобода, а Воля. Следовательно, они исповедовали не либерализм, а вольнолюбие, вольномыслие и не только исповедовали, но и активно проводили его в жизнь, заражая этим позитивным мироощущением весь новгородский вечевой люд. Кстати, народное вече собиралось не только под стенами Софии, но и во всех так называемых концах великого города (В одном из таких концов, на городском валу, я прожил половину своей жизни. И в юности, словно по традиции, мы собирались там, возле старой кирпичной арки, обсудить наши походы в Мясной бор – собирать останки бойцов погибшей в тех местах второй ударной армии и, чего уж там таить, ржавое оружие, которое потом вымачивали в керосине). Прекрасно понимая и ощущая эту свою особость, новгородцы ни с кем не хотели объединяться, а дружили лишь с вольным Ганзейским союзом (и италийскими республиками), который, к слову сказать, несколько раз в неурожайные годы спасал новгородцев от голода. Не продавался Новгород и Литве, с которой разве что торговал и, выражаясь нынешним языком, обменивался культурными достижениями. Недаром, к началу 16 века многие «литовские люди» поражали московитов своим чистейшим и более правильным, чем у них, русским языком. И не знаю, как бы развивалась Русь в 16–17 веках и позже, победи в великом противостоянии не Москва, а Новгород… Скорее всего, не было бы ни «смутного времени», ни титанических усилий Петра и вздыбленной им России, не понадобилось бы самому великому русскому императору «побеждать варварством русское варварство», потому что новгородцы были культурнее европейцев и относились к последним с некоторым снисхождением. Но главное, не пришлось бы губить в десятках военных конфликтов, войн и мятежей огромные людские массы, закрепощать крестьян, разлагая необузданной, безответственной властью дворян и духовенство. И ведь всё это, и прежде всего, пренебрежение власти к своему народу, так или иначе, дожило до наших дней. И вот сегодня официально (это заявлено во множестве телепрограмм) считается, что патриоты, государственники работают на Россию, а либералы – против. На разного рода рингах и барьерах они осыпают друг друга тяжкими упрёками, обвинениями и даже ругательствами, вовлекая в этот завязанный ещё в прошлом веке конфликт всех смотрящих ТВ-программы россиян. На самом же деле, констатирую ещё раз, это ложный конфликт, не имеющий к чаяниям российского народа абсолютно никакого отношения. И не случайно многие россияне сегодня напрочь разуверились в каком-либо конструктивизме нашей внутренней политики (Валентин Распутин назвал их «внутренней эмиграцией») и считают все наши «круглые столы» на ТВ «пустой говорильней», источником пиара для многочисленных президентов и директоров разного рода фондов и институтов, депутатов и представителей исполнительной власти. В сущности всех россиян, русских (их на самом деле гораздо меньше, чем народонаселения РФ) выделяет среди прочих народов Земли переданное им генетически через века чувство Воли. И по большому счёту оно присуще и демократам, и патриотам, ибо деление это условно, поскольку связано с жизненным опытом, то есть с рядом повлиявших на внутренний мир случайностей. И никогда больше в обозримом будущем, думаю я, либералы на Руси не придут к власти, потому что они не умеют создавать и хранить народосберегающие системы, тем более, на территориях, где живём мы, по сути своей вольномыслы и вольнолюбы. Не спорить надо нашим патриотам и либералам, а совместно изучить историю вечевой Новгородской республики, ввести во все наши учебники истории и философии категорию Воли, и тогда мы вернёмся к действенному парламентаризму. И пусть будет у нас не призванный на стол князь, а выбранный большинством народа президент. Какая в сущности разница?

И ещё, для, так сказать, эмоционального, интонационного подкрепления всего выше сказанного, я хочу вспомнить те сладостные дни, в которые я нет-нет да и возвращался в родной, вскормивший и воспитавший меня город. Как бы там ни было, как бы ни складывалось, я всегда первым делом еду к Юрьеву монастырю, что стоит при вытекании Волхова из озера Ильмень, на стрелке. В хорошую погоду вода в озере светлее воздуха, а в Волхове – красная. Это, говорят, оттого, что в 16 веке стрельцы и опричники Ивана Грозного перекидали в него с новгородского моста тысячи новгородских бояр, купцов и ремесленников – совсем как по Сталину: нет человека – нет проблемы. Проблемы Воли. Обыкновенно я сажусь на камни – спиной к угловой башне, а лицом к Ильменю. Я могу здесь сидеть часами, словно бедуин в пустыне. Вдали, почти на самом горизонте колеблются паруса рыбацких челнов и яхт, внизу, на полосе соприкосновения воды и песка, рыбаки достают из причаленных лодок свои снасти и сетки с рыбой, чуть выше на скамье какая-нибудь влюблённая парочка тоже, как я, не может отвести зачарованных взоров от серебристых вод славянского моря. Мне хорошо, мне ничего не надо.

Виктор СБИТНЕВ

г. КОСТРОМА