…А совесть. Она и в невесомости весомость. Вспоминая Егора Исаева

№ 2016 / 16, 31.03.2016

Вот и подошло 90-летие Егора Александровича Исаева, которое мы отмечаем уже без него. Он ушёл от нас летом 2013 года, когда ещё не запылал костёр на Украине, ещё не вернулся к нам Крым, не появились натовцы у наших «вечных друзей» по бывшему Советскому Союзу.

А ведь ещё при жизни Егор Александрович постоянно говорил: «НАТО у наших братушек!» (Это про болгар.) Говорил американцам: «Не гоните третью волну противостояния. Мы две волны: Наполеона и Гитлера отбили. Отобьём и третью». Он был предельно современным. Откликался на боли своего народа, откуда вышел.
Он написал:

 

Моё село. Оно всего превыше.
Я из него пешком однажды вышел,
А дальше подхватили поезда.
Мой взгляд – оттуда, а душа – туда.

 

Ему, мальчишке из глубинки, выпала несладкая, полная испытаний, и вместе с тем счастливая жизнь. Он родился в селе Коршево, которое дало России Алексея Суворина. Егор Исаев учился в Суворинской школе. Так или иначе, в его памяти запечатлелись картины восстания коршевских крестьян в начале коллективизации, когда чудом остался жив его активист-отец. Ещё пятнадцатилетним юношей он увидел войну: вместе со сверстниками в 1941 году рыл окопы под Смоленском, и потом уходил из окружения. Не окончив и школу, в 1943 году начал служить сначала на охране нефтяного завода в Москве, потом на границе с Турцией. Он попадает на фронт после освобождения от немцев Варшавы, наступает на Прагу, служит в редакции газеты в Вене.

Ему было с чего писать поэму «Суд памяти», которая в своё время вызвала столько разных споров, и даже послужила причиной выдвижения молодого поэта Егора Исаева на Ленинскую премию. В конце концов, он эту премию в 1980-м году получил.

Я много раз часами общался с Егором Исаевым и вот, что он мне рассказал о чувствах, которые владели солдатами-освободителями:
«Взяли Прагу. Вена… Американцы в шерсти, и в бляхах, в блеске, а мы в гимнастёрках х/б, воротнички подшиваем беленькие, в кирзе, у нас сухаря не было, а чувства Победы у нас было больше!.. Мы жили в сарае – на соломе. Я же с американцами, англичанами в Вене сидел за одним столом. Пили пиво. Ведь молодой! Живой! Вот она, правда войны. У нас кирзовые сапоги, у нас хромовых сапог нету, шерсти нету. У нас есть ПОБЕДА!»

 Видимо в Австрии и зародились ростки вошедших в нашу кровь и плоть слов из поэмы «Суд памяти»:

 

Вы думаете, павшие молчат?
Конечно, да, вы скажете.
Наверно.
Они кричат, пока ещё стучат
Сердца живых и осязают нервы…

В двухтомнике Вячеслава Огрызко описано, с какими перипетиями попал в члены редколлегии еженедельника «Литературная Россия» Егор Исаев. Как он, которому были неведомы подковёрные и надковёрные игры коллег по перу и всевидящего ока партийной номенклатуры, входил в литературу.
Егор Исаев в беседах с ним часто удивлялся: «Ведь я же не член партии. Никогда не делал в их сторону реверансов. А почему-то меня возносило время».
Ларчик открывался просто: Егор Исаев жил чаяниями простого человека, писал о нём, а власть, какая бы она не была, всегда искала пути сближения с народом.
Егор Исаев написал о себе:

 

Как человек, я не свалился с полюса.
Имею право собственного голоса,
Имею право собственного шёпота,
Дружу с мечтой и поклоняюсь опыту.
А если что – иду с копьём на змея.
Я – человек. Я с детства честь имею.

 

Егора Исаева относили к поэтам-почвенникам, и он не чуждался этого. Наоборот, всячески подчёркивал благое влияние своих корней, связанных с деревенской жизнью. И часто замечал: «Если бы я был членом партии, меня бы, в конце концов, причесали. А так я оставался самим собой».

 

Мы в городе живём, а в нас живёт деревня,
Уж так сошлось и повелось издревле.
Там запах мёда и ржаного хлеба…
А что есть жизнь? – поди спроси у неба.
А кто есть мать? – поди спроси у сына.
Сначала корни, а потом вершина.

 

Получилось так, что поэт Егор Исаев на взлёте, его имя гремело по стране, а он не являлся членом Союза писателей. Ясно, что он туда не рвался, как тогда рвались многие за благами: Коктебелями, Пицундами, Марьинками, квартирами, пайками.

 

А потом Егор Исаев был принят в Союз писателей сходу. Вот что написал Вячеслав Вячеславович:
«…в обсуждение включился уже Владимир Фирсов. Выступая 26 декабря 1962 года на заседании Идеологической комиссии ЦК КПСС, он заявил, что поэма «Суд памяти» заслуживает самых высоких оценок. Но тут же упрекнул литературный генералитет за то, что Исаева до сих пор не приняли в Союз писателей. Ошибка была исправлена в тот же день на президиуме Московской писательской организации. Кстати, рекомендовали Исаева в Союз Александр Межиров, Марк Максимов и Сергей Наровчатов».
Я был знаком с Владимиром Ивановичем Фирсовым, мне он тоже давал рекомендацию в Союз писателей, и не раз говорил о Егоре Исаеве, как о выдающемся явлении в нашей поэзии.
Егор Исаев не относился к кабинетным литераторам: он всегда окунался в самую гущу жизни. Стремление вникнуть, разобраться, понять поражало. Другой бы прошёл мимо, а этот останавливался, вникал и откликался.
Я знаю много примеров, когда он по-человечески помогал. Его кабинет на Поварской (в бытность секретарём Союза писателей СССР) переполняло от посетителей. К нему шли со всеми вопросами: от бытовых (поставить телефон, помочь с жильём) до писательских. Помочь провести мероприятие, сгладить тот или иной конфликт. Жизнь бурлила.
Его отзывчивость поражала.
Я мог бы привести множество примеров. Но приведу последний. В марте этого года я побывал на малой Родине Исаева в Коршево, и мне удалось встретиться с «любимой» ученицей его отца Александра Андреевича Исаева – тот учительствовал в начальных классах коршевской семилетки – Риммой Валериановной Щербаковой. Ей сейчас 73 года. Она рассказала, как Егор Александрович в 1968 году приехал в Коршево на похороны отца и узнал, что Римма Валериановна тяжело заболела (стала лежачей больной): «Они (Егор Исаев с сыном и женой) пришли ко мне. Егор Александрович посмотрел на меня и: «Собирайся, мы завтра уезжаем в Москву. Я тебя забираю с собой». – «А как?» – «Как-нибудь». И меня на машине, носильщики чемоданы носили. Привезли в Москву. Егор Александрович договорился с врачом Поповым. Он был когда-то консультантом у Косыгина. Хирург военный. Он сказал: «Вот у нас знакомая заболела». Они подумали: куда положить? Подумали и решили: в кардиологию. Имени Мясникова. Меня лечили. Исаев лекарства доставал и приходил меня проведывать. Даже рыбу приносил: помню, вот такую огромную…»
Многие ли из пишущей братии способны на такое: лежачую больную, бывшую ученицу своего отца, повезти в столицу и там лечить?
Кстати, мне об этом случае Егор Исаев не рассказывал.
Вот почему на многих мероприятиях, где я оказывался вместе с Исаевым, я видел, с какими благодарными лицами подходили к нему и писатели и люди далёкие от них. 

Он всегда жил на нерве. Нерв, кстати, было одним из любимых слов поэта.  Вот почему в перестройку мы слышим его стихи:

 

Перестройка, перестройка…
Никудышная надстройка
Недозрелого ума.
Сколько лет уже зима.
Задержалось где-то лето.
Не видать пока просвета.

 

А когда начались лихие 90-е, он не мог спокойно смотреть на постигшее страну несчастье. Тогда, когда многие ударились в коммерцию, голос Исаева не замолкал:

 

То блеск витрин, то в дорогом уюте
Шампанское… Виват! А между тем
Саднит Чечня, страна в грязи и смуте,
В крови на перекрёстках двух систем…
Куда не глянешь – горе, горе, горе:
В обнимку поножовщина и спирт.
Село в разоре, детство в беспризоре,
И мистер СПИД давно уже не спит,
Свирепствует улыбчивый лакей…
А в общем, демократия… О’кей!

Ещё:

 

Сгорает деревня, сгорает, сгорает.
В чаду самогонном безмолвствуют клубы,
Погосты – на прибыль, роддомы – на убыль,
В разборку моторы, в раскройку гектары,
Под нож под убойный стада и отары…
Молчит колокольня в подспудном накале.
Одна телебашня вовсю зубоскалит.

 

Егор Исаев оценивал каждого по тому, что он хорошего сделал для людей, он любил это называть «+», а нехорошее – «-». И сетовал на то, что сменивший Юрия Бондарева на посту Председателя Союза писателей России Валерий Ганичев вместо того, чтобы все писательские деньги направить на благо людей пера (а ведь деньги были немалые – от одной только аренды помещений особняка на Комсомольском проспекте стекались внушительные суммы) – увлёкся круизами и пленумами.
Он предлагал Валерию Николаевичу купить типографию (сколько их ушло с молотка с 1991 года!). Она была бы полезна для издания книг. Но его совету Ганичев не внял. Может, в это время у Исаева родились стихи:

 

О справедливости радея,
Карабкаясь на пьедестал,
Устал он, вижу, от идеи,
А от карьеры не устал.

 

И другое:

 

Ему бы власть и скорый всплеск успеха,
А в остальном – он человек без эха.
Ему народ и тот как не народ.
Он только сейфу руку подаёт.

 

Егор Александрович сетовал, что в воронежской писательской организации засиделся в её руководителях Виктор Попов. Видимо, Виктор Михайлович Попов внял совету Егора Исаева и оставил пост. Не знаю, выполнит ли напутствие Егора Исаева Валерий Ганичев. Для немощного (прошу извинить, но я лично к Валерию Николаевичу ничего не имею) лучше поступить как Виктор Попов, а не доводить Союз писателей до окончательного паралича.
Конечно, не плохо бы узнать, куда делись огромные, полученные от сдачи в аренду сотен квадратных метров писательского особняка на Комсомольском проспекте за время правления Валерия Ганичева, деньги, чтобы понять, сколько книг на них можно было бы издать.
А если принято решение о том, что Валерий Николаевич теперь уже пожизненный Председатель Союза писателей (об этом проскочила информация в прессе), то необходимо озвучить поимённо всех тех лиц, которые принимали такое абсурдное постановление.
Егор Исаев видел проблему России не только в литературном чиновнике, но и в том, какой чиновник ежедневно, ежечасно вступает в контакт с простым человеком, будь то в Москве или в самой глубинке. И тут Егор Исаев принимал сторону соотечественников:

 

Кто это сотворил – ищи теперь виновных.
Такой уж, видно, нам достался век:
Во власть поставлен господин чиновник,
И отстранён от дела человек.
А здравый смысл? Он выставлен за дверь.
Скажи, Создатель, как нам жить теперь?

 

Он раздавал всем «сестрам» по серьгам:

 

Вы, господа, пожалуйста, не врите
Ни на своём родном, ни на иврите,
Ответствуйте, пожалуйста: не вы ли
Свободно так Союз наш раздолбили:
Одни куски и пыль от монолита.
А если вы, какая ж вы элита?

 

Удивительно: при жизни Исаева чиновники липли к нему со всех сторон, пленумы писателей открывал Егор Исаев. А стоило ему уйти, как обязанные проститься с ним не посчитали нужным проводить поэта в последний путь. Не было ни Валерия Ганичева, ни губернатора из Воронежа, ни его зама, пома, ни писательского босса из Воронежа, который любил представляться «внучком Егора Исаева». Во весь рост вставал вопрос о совести, на дефицит которой Егор Исаев постоянно намекал:

 

…А совесть что? А совесть,
Она и в невесомости весомость.
Она тебе и тело и душа,
И прокурор на должности ежа.
И ей при этом ни рубля по смете.
Какая экономия в бюджете!

 

Может, я написал слишком откровенно, но я не могу писать иначе. И напоминаю слова Егора Исаева:

 

Ты с правдой разминуться не спеши.
Есть, есть он, благородный червь души.
Чуть что не так – изъест тебя, источит,
Ослабит мозг и сердце обесточит.

 

Вот с чем завещал нам жить поэт-трибун и что вспоминается в день 90-летия со дня его рождения.
Думаю те, кто его знал, кто проникся его словом, кто несёт его у себя в душе, 2 мая 2016 года помянет Егора Александровича Исаева добрым словом.
А ведь как был бы он нужен именно сейчас в беспокойное, полувоенное время, с его обострённым, защитительным словом.

 

 

Михаил ФЁДОРОВ,
адвокат, член Союза писателей России

 

---

 

Егор Александрович Исаев с 1963 года и по 1989 год входил в редколлегию еженедельника «Литературная Россия». Он любил нашу газету и много помогал. Нынешний состав редколлегии «ЛР» этого не забыл.