Трёхосный МАЗ у самого неба

№ 2016 / 41, 25.11.2016

Относить анчаровскую прозу к фантастике так же противоестественно, как мавзолей, выстроенный по проекту Щусева, к шедеврам функционализма или конструктивизма. Если оно и так, не в этом суть. Через щусевские параллелепипеды и кубы видны протоформы куда более общие и первоначальные, нежели самые что ни на есть геометрические фигуры, однако и тут сквозит время. В прозе Анчарова, которая отнюдь не сводима к фантастике вся или не сводима вовсе, тоже проступают очертания времени. Десятилетие – от года 1964 до года 1974.

Цифры эти условны, действие может разворачиваться в иных временных координатах, но интонация повествования, воздух, которым дышат автор и его персонажи, воздух той эпохи. Словно запаяны они в лабораторную колбу или запечатаны в бутылку, чьё горлышко тщательно залито сургучом.

По тому, ни по чему другому, повести эти и романы продолжают существовать. Ни по чему другому, по тому романы эти и повести не могут существовать в отдельности. Попытка выпустить однотомником «Самшитовый лес», предпринятая году в 1994, оказалась провалом. Книга лежала на прилавках, её уценивали, и всё равно книга не расходилась. И вмиг был раскуплен как бы трёхтомник издательства «Арда» в 2004 году, хотя стоил чудовищно дорого.

Как бы трёхтомник, глаже определения не подобрать. Два тома собрания были напечатаны на отличной бумаге, даже вроде с цветными вклейками. Третий том – на CD, там были анчаровские картины (профессионал, окончивший МГХИ им. В.И. Сурикова, он интересно работал красками, делал рисунки для своих книг и журнальных публикаций), записи песен в авторском исполнении и проза, оставшаяся неизданной при жизни. Новый двухтомник едва ли не переиздание упомянутых «бумажных» томов (зато по цене у букинистов – тиража не было, издание, стилизованное под книги давно закрытой серии «Шедевры фантастики», разошлось по подписке – обошедший трёхтомник в несколько раз).

Один том включает повести «Теория невероятности», «Золотой дождь», «Этот синий апрель», «Сода-Солнце», «Голубая жилка Афродиты»«, «Поводырь крокодила», «Самшитовый лес», «Прыгай, старик, прыгай», второй – романы «Как птица Гаруда», «Записки странствующего энтузиаста»«, «Дорога через Хаос» и повести «Страстной бульвар», «Козу продам», «Стройность», дополненные статьёй Вс. Ревича об авторе, также известной.

Только проза, только повести и романы. И здесь оплошность. Проза Анчарова выросла из его песен, как вся авторская песня выросла из них же. Может, это и позабылось. В прошлогоднем обмене мнениями о настоящем и прошлом жанра и его академическом будущем («Литературная Россия», 2015, № 36, 37) Анчаров был упомянут через запятую, в числе разных и прочих. А кто-то из экспертов вообще заявил, что жанр начинался с песни «Бригантина поднимает паруса» (между тем, называется так одна из повестей А. Гладилина, песня же на слова П. Когана с музыкой, подобранной Г. Лепским, зовётся просто «Бригантина»).

Тогда почему не с «Одессы-мамы», музыку для которой сочинил Е. Агранович, взяв стихи Б. Смоленского? Не с песни «В Кейптаунском порту», созданной на мелодию популярнейшего фокстрота Ш. Секунды безвестным тогда ленинградским школьником? Да потому что эпохальные сочинения эти к жанру отношения не имеют. Сколько раз выдумывали слова для понравившейся мелодии, фантазировали на родном языке текст песенки, взявшей за душу. И.Бродский (вот оно, врождённое арийство!) так переложил немецкую «Лили Марлен». А если учесть, что кроме истории парусника «Жанетта» и безымянного французского теплохода, который ушёл из Кейптауна абы как, поскольку 14 членов судовой команды пали в кабацкой драке, на эту музыку созданы разноликие «Старушка, не спеша…», «Моя красавица», «Барон фон дер Пшик», то и совсем захочется из экспертов бежать в управдомы.

Но Анчаров был тогда единственным, не основателем, не зачинателем, о чём терпеливо напоминал интервьюерам. Песни он стал писать ещё до войны. Сначала «по чужим стихам», приводя к специфике жанра, переделывая и дописывая, затем на свои собственные.

 

Михаил АНЧАРОВ

 

Песни его сочинены и впервые спеты почти сразу после того, как произошли события, в них отразившиеся. Например, песенка о друге-художнике, который отложил кисть и перо, чтобы взять оружие, и утешает плачущую подругу:

 

Смотри, от пуль дрожит земля

На всех своих китах.

Летят приказы из Кремля –

Приказы для атак.

И, прикрывая от песка

Раскосые белки,

Идут алтайские войска,

Сибирские стрелки.

 

Или песня о прощании с Москвой:

 

Буфер бьётся

Пятаком зелёным,

Дрожью тянут

Дальние пути,

Завывают

В поле эшелоны,

Мимоходом

Сердце прихватив.

 

Приметы эпохи закреплены интонацией, подбором слов. Тут и одуванчики, что опускаются, словно мёртвый десант, и крик патефонов в ночи, спасение от беспросветного послевоенного одиночества, и безногий калека, словно в детстве, поднимаемый на кровать матерью, сам-то не заберётся, и Цыган-Маша, попавший в штрафбат за ограбление ларька на Малой Соколиной улице и геройски погибший, и мальчик, лезущий на забор, чтобы повысить кругозор, и МАЗ, что застрял в грязи у самого неба. А само время, от года 1964 до года 1974, в ощущении перспективы, открытой, потом уменьшающейся, замкнутой. Это есть и в рассказах Анчарова, и отсутствует в повестях и романах, которые лишь сопровождение, мотивировка анчаровских песен. Даже лучшие: «Теория невероятности», «Этот синий апрель», «Золотой дождь». Знаменитая некогда трилогия.

 

Иван ОСИПОВ

---

Михаил Анчаров. Сочинения в двух томах. Серия «Шедевры фантастики». Харьков, [б.и.], 2015. Тираж не указан.