Бродский в социальном измерении
№ 2023 / 37, 21.09.2023, автор: Максим АРТЕМЬЕВ
При чтении биографических материалов о Бродском бросается в глаза крайняя скудость сведений, сообщаемых о родителях поэта. Точнее так – много говорится об их личных особенностях – внешний вид, черты характера, отношение к сыну и т.д., но ничего, или почти ничего не сообщается об их образовании и работе. Про мать Марию Моисеевну пишут – «работала бухгалтером». Но где именно? Просто «бухгалтер» – это ни о чём. Отец – «фотограф», обычно без разъяснений.
Поэтому было бы интересно взглянуть на родителей поэта, а через них – на него самого, через призму социального происхождения. Ни у Льва Лосева – признанного биографа и друга Бродского, ни у других авторов по этому поводу нет особенных размышлений. Пишут что-то вроде «родился в семье служащих», добавляют иногда, что в «еврейской». Если пытаются уточнить, то упоминают про скромные средства, про коммуналку. Но это тоже мало что даёт для понимания происхождения и формирования таланта Бродского.
Иосиф Бродский вспоминал о родителях:
«Мне почти ничего не известно о том, как они встретились, о том, что предшествовало их свадьбе; я даже не знаю, в каком году они поженились».
Любопытно, что говорит это человек, который написал цикл стихотворений об одноклассниках с мельчайшими подробностей их жизни – людей ему чуждых, с которыми он учился вместе совсем недолго. Иными словами, жизнь случайных одноклассников (и их матерей-отцов) ему интересна, а своих собственных родителей – нет.
Бросается в глаза, что родители завели единственного ребёнка очень поздно, даже по современным понятиями, а по тем временам – чуть ли не в старости. Отцу в 1940 году было 37 лет, матери – 35. Значит ли это, что свадьба также состоялась поздно? Да и была ли она вообще? Советское брачное законодательство того времени отличалось неслыханным либерализмом, а новая мораль отличалась радикализмом.
Жизнь родителей до 1940-го вообще представляет белое пятно. А ведь это – лучшая её половина. Бродский продолжал про мать –
«у неё не возникало проблем с устройством на работу. Зато она и работала всю сознательную жизнь. По-видимому, не сумев замаскировать своё мелкобуржуазное происхождение, она вынуждена была отказаться от всякой надежды на высшее образование и прослужить всю жизнь в различных конторах секретарём или бухгалтером».
Поэт лукавит – у отца было происхождение более буржуазное, если мать – дочь торгового агента «Зингер», то Александр Иванович (Израилевич) из семьи владельца не то типографии, не то часовой мастерской. Тем не менее, отец закончил географический факультет Ленинградского университета. Как произошёл скачок от географа к фотографу – неизвестно. Чем он занимался в 20-30-е годы – непонятно. Фотография не предполагала высшего образования. Зачем отец выбрал профессию не по диплому, да ещё явно понизив социальный статус – неясно, ведь высшее образование в те годы было редкостью, роскошью.
Но куда интереснее военная биография отца. Обычно пишут, что в 1941–1948 он был вдали от семьи на службе. Ещё раньше он прошёл финскую – «Прикомандированный на время военных действий к Политическому управлению 8-й армии и к армейской газете «Ленинский путь», как отмечается в характеристике политуправления.
Кем и где конкретно служил Александр Бродский во время ВОВ – не разъясняется. Его называют «мобилизованным», «фотокорреспондентом «Известий», ЛенТАСС». На сайте «Память народа» указано звание – майор, а местом службы – Ленинградский фронт и ГлавПУ ВМФ. В представлении на медаль в сентябре 1945 года он ещё капитан, начальник фотолаборатории в Военно-морском музее. Есть документ о чтении им лекций морякам в Поти (Грузия), сын же пишет и про Крым, и даже про то, что отец являлся какое-то время комендантом Констанцы (Румыния), что, конечно, поэтическая вольность воображения.
Но самое загадочное – 1945–1948 годы. Упоминают, что Бродский-старший находился в Китае после войны с Японией. И сына не видел несколько лет, вернувшись к уже восьмилетнему Осе, не помнившему отца. Но что он мог делать «в Китае»? Зачем его туда направили? Войска Советский Союз вывел из Маньчжурии в мае 1946 года. Почему-то ни одного биографа этот, первым делом напрашивающийся вопрос, не интересует. Казалось бы – война закончилось, зачем отца Бродского, сотрудника музея, ещё три года держали не просто на военной службе (допустим, он сам не хотел демобилизоваться, менять должность и звание на неопределённость и беготню по редакциям в поисках гонорара), но на Дальнем Востоке?
Разрешением этой загадки никто не занимается. Версия может быть только одна: если действительно «в Китае» – то в Порт-Артуре, который с 1945 по 1955 был советской военно-морской базой. Бродский-младший выражается загадочно-неопределённо – «куда он был послан с группой военных советников содействовать притязаниям Мао» и «в каких бы там военных играх в Китае он ни был замешан». Но Мао не имел отношения к Порт-Артуру. Думается, найдутся исследователи, которые разъяснят этот таинственный пункт в биографии отца поэта.
И тут вспоминается ещё строка из личного дела А.Бродского с сайта «Память народа» – датой поступления на военную службу значится май 1919 года. Когда ему не было ещё полных шестнадцати лет, между прочим. Как это понимать? Считался ли он находящимся на службе с 1919 по 1948? Короче говоря, одни загадки.
Что касается свидетельств сына, то они очень недостоверны по части дат, и, вообще, конкретики. Сайт «Память народа» указывает на окончание службы в марте 1948, а Бродский пишет про возвращение отца из Китая только в ноябре 1948, и что он потом ещё служил до 1950. Бродский вообще привирает с лёгкостью:
«отца демобилизовали в соответствии с каким-то постановлением Политбюро, запрещавшим лицам еврейского происхождения иметь высокое офицерское звание. Постановление было подготовлено, если не ошибаюсь, Ждановым, ответственным в ту пору за идеологию в Вооруженных Силах».
Можно навскидку назвать имена сотен и сотен евреев со званием выше, чем майор, и которые продолжали служить. Да и Жданов скончался летом 1948-го и конкретно «идеологией» в ВС не занимался.
Или
«я хотел стать военным моряком или, скорее, лётчиком. Но это отпало сразу, потому что по национальности я еврей. Евреям не разрешали летать на самолёте».
Бродский любит передавать кухонно-диссидентские сплетни из серии «Сталин планировал сослать всех евреев за Урал, да не успел».
Не менее интересна биография матери во время войны. В эвакуации в Череповце бухгалтер Бродская поступает на службу в НКВД, получает офицерский чин (по версии сына – младшего лейтенанта), служит секретарём в лагере для военнопленных (в основном финнов) №-158. Как долго – не очень понятно, слова Бродского – «После капитуляции Германии ей было предложено повышение и карьера в системе этого министерства», можно понимать, что, как минимум, до 1945 года. Как и то, что ею начальство было довольно.
Есть любопытные воспоминания Льва Басалаева – сына квартирной хозяйки Бродских в Череповце –
«Я помню, что женщина с маленьким мальчиком приехала в наш дом зимой (1941–1942 гг. – М.А.), сразу с вокзала. Мне тогда было пять лет, и на ребёнка я смотрел как старший… Бродские поселились у нас как квартиранты – матери деньги платили за аренду. У нас было две комнаты, в одной жили мы, в другой они, общая столовая и кухня. Что запомнилось? То, что у них всегда водились продукты, которых мы и не едали: оладьи пекли, курицу жарили. Запах был такой, что из дома не хотелось уходить. Общего стола у нас не было, обедали отдельно».
Эти некомплиментарные воспоминания подтверждает сам Бродский рассказом о житье в эвакуации:
«Я помню спуск в нашу полуподвальную квартирку… Я ещё не успеваю спуститься, как бабушка (мать Марии Моисеевны, – М.А.) подаёт мне только что испечённую булочку – птичку с изюминкой в глазу. У неё немного подгоревшие крылышки, но там, где должны быть пёрышки, тесто светлее. Справа стол, на котором катается тесто».
Конечно, можно прокомментировать очень недоброжелательно – мол, эвакуированные ленинградские евреи жрут оладьи, курицу, булочки с изюмом, а дети голодных русских хозяев только облизываются. Но дело не в национальности.
После войны, по словам Бродского, мать трудилась «служащей в районной жилконторе». Забавно, в том же эссе Бродский поминает её коллег недобрым словом –
«именно чиновники в районной жилконторе решают, что вам причитается. Взятки бесполезны, ибо иерархия этих чиновников, в свою очередь, чертовски таинственна, а их первое побуждение – дать вам поменьше».
Дальнейшую биографию отца Бродский просто фальсифицирует в угоду своим идеологическим предпочтениям:
«по-прежнему возможности беспартийного еврея в той обстановке устроиться в журнал или газету представлялись жалкими, в связи с чем отец снялся с якоря. Несколько лет кряду он разъезжал по стране, заключив в Москве договор с ВДНХ… То были самые нищие наши годы… Один из его приятелей, главный редактор многотиражки морского пароходства, еврей с неприметной русской фамилией, наконец устроил его к себе, и, пока не вышел на пенсию, отец готовил для этой газеты репортажи из ленинградской гавани».
Как пишет Википедия:
«В 1959 году создал факультет фотожурналистики при Ленинградском доме журналиста, в 1960–1968 годах был его деканом. Воспитал несколько поколений ленинградских фотографов».
Напомним, что в 1964 году сын Бродского был осуждён судом к высылке из Ленинграда, что не мешало отцу продолжать занимать ответственный идеологический пост. Журналистика и обучение ей были в сфере особенного внимания КПСС. А Александр Бродский являлся не просто пожилым фотографом, проводящим занятия для рабкоров по совместительству, а был деканом, пусть и «общественного» факультета при Домжуре.
К чему я веду речь? Социально, даже социокультурно, родители Бродского были не просто советскими лоялистами. Они вполне преданно служили советской власти. Мать не только как мелкая чиновница («служащая» словами Бродского – эссе написано на английском, и я пользуюсь русским переводом, не знаю, какое слово в оригинале), но и как офицер НКВД, что, кстати, «впоследствии станет формальной причиной отказа в выезде за границу» – по словам исследователей. То есть советская власть не выпускала мать Бродского к сыну не из-за особенного зверства или желания персонально насолить, а чисто формально – не положено как бывшей чекистке, носительнице секретов. Очень может быть, что и отца Бродского не пускали по тем же основаниям – но тут надо разбираться с китайским эпизодом в его биографии, чем же он там занимался?
Александр Бродский был, говоря языком того времени, «бойцом идеологического фронта», работником Главного политического управления Красной Армии, дослужившимся до майора. И после, пройдя через передряги позднесталинского времени, поднялся на общественной работе. На ум приходит Яков Лернер, преследовавший его сына – тот тоже пытался подняться, но другими способами. При всём антагонизме Бродский-старший и Лернер стояли примерно на одной ступеньке в советской иерархии, люди с незадавшимися карьерами, в том числе из-за национального происхождения, но упорные и оказывающиеся пусть не настоящим начальством, но около начальства.
Можно провести параллель между отцами Бродского (1940 г.р.) и Высоцкого (1938 г.р.). Отцы у обоих офицеры, выходцы из обеспеченных еврейских семей, сумевшие обойти препоны «для бывших», получить образование в пролетарском государстве. Попали в армию в 1941, только у Высоцкого отец смог задержаться в армии и после войны, дослужиться до полковника. У Бродского отец до 1948 служил в Китае, у Высоцкого до 1949 – в Германии.
Так вот, родители Бродского были во всех смыслах «нормальными» советскими людьми, да и людьми просто. Более того, весьма достойными. Мать – аккуратистка, исполнительная, в меру строгая, хорошая работница. Отец – человек, располагающий к себе, хороший профессионал, с даром поймать в кадр нужную сцену, любящий своё дело, с организаторскими способностями. В морально-психологическом плане они стояли явно выше сына, человека с трудным характером. К ним претензий нет и быть не может. Они не выбирали времени, и жили, как жили все вокруг.
Претензии могут быть к сыну, который занялся сочинением басен о них и об эпохе. Слово «басня» мы используем в старом смысле слова. Автобиографические эссе Бродского «Меньше единицы», «Полторы комнаты», другие произведения создают не просто образ диссидента с младых лет, но рисуют картину миру, отличавшуюся от реальности. В этой картине родители – скорее жертвы, с ранних лет и до самой смерти, жившие во враждебном мире с волчьими законами. Они как-то пытались противостоять, воспитать сына «нормальным» человеком. Ну и, конечно, вокруг были всякие «плохие» люди – кагебешники и коммунисты.
Реальность же такова, что не было в описываемом мире ни палачей, ни жертв. Это уже корректировка задним числом, угодная Бродскому. Возьмём мать Бродского – она кто, если служила в НКВД? Скажут – она пошла на службу ради обеспечения семьи в трудное время. Ну а кто не шёл туда по тем же причинам? Чем её мотивация отличалось от мотивации любого другого чекиста военных лет, да и не военных? Кто-то мечтал служить секирой пролетарского государства? Нет, шли за пайком, за формой, за выслугой лет, за званием.
Более того, многих мобилизовали безо всякого желания, как зачислили в СМЕРШ Фёдора Абрамова, например, после излечения в госпитале от тяжёлых ранений. Абрамов писал:
«Чекисты, люди контрразведки. Кто они? Злодеи, как изображает их Солженицын? Были и злодеи. А в массе-то своей – обыкновенные люди… Нет, это были не злодеи. Злодеи бы – проще».
Вот этого-то Бродский и не понимает, точнее, наверное, понимает, но не принимает, и создаёт чёрно-белую картину – палач-жертва, даже не желая вдумываться, что и его собственные родители в глазах многих могут выглядеть совсем не «белыми». Бесконечные проклятия в адрес начальственной иерархии, начиная с учителей –
«Будь я католиком, я пожелал бы большинству из них гореть в Аду. Правда, некоторые учителя были лучше других, но поскольку все они были хозяевами нашей каждодневной жизни, мы не трудились проводить различия. Да и они не особенно различали своих маленьких рабов», –
неубедительны, поскольку наиграны и безмерно преувеличены.
Плоха у Бродского и поза всё понимающего и не принимающего, нонконформиста, презирающего государство:
«У меня был дядя, член партии и, как я теперь понимаю, прекрасный инженер. В войну он строил бомбоубежища для Parteigenossen».
Для чего «член партии»? Parteigenossen? Если дядя «прекрасный инженер» – к чему эти ужимки и ухмылки? Не мог инженер-начальник не быть членом партии, и точка.
Бродский завершает «Меньше единицы» так:
«Жил-был когда-то мальчик. Он жил в самой несправедливой стране на свете. Ею правили существа, которых по всем человеческим меркам следовало признать выродками. Чего, однако, не произошло».
Странно, как он не чувствовал пошлости написанного. Маленков, Хрущёв, Берия, едва умер Сталин, сами, без нажима, начали резко менять политику, одномоментно прекратив террор. Назвать их выродками никак невозможно. Большой разницы между ними и родителями Бродского (и Высоцкого, если угодно) я не вижу, просто одни поднялись повыше, другие остались пониже. Ни оренбургский гимназист Маленков, ни бакинский студент-техник Берия, ни юзовский слесарь Хрущёв – никто из них не планировал в 1917 году людобойства – также как питерский подросток Александр Бродский, вступивший в 1919 в Красную Армию. Ими распорядилась жизнь, часто не спрашивая.
Бродский был типичным социальным продуктом своего времени – сын первого поколения советских людей, низов ленинградского среднего класса, созревший в послесталинское время, когда уже стало «можно». Нарочито скептичный, презирающий систему, при нежелании разбираться в ней. При этом как продукт системы, им безуспешно отрицаемой, не знающий и не помнящий прошлого, даже совсем недавнего. Это важно, поскольку именно такие люди как Бродский, но оставшиеся в СССР, и привели перестройку к тому, к чему привели. Говоря попросту – в нём было много позы, но мало интереса к реальности – «КГБ ли, «обкомовские» ли, не хочу их знать и разбираться, все они – Parteigenossen». Позиция Бродского – «моя мама хорошая служащая жилконторы, а остальные служащие – плохие».
Конечно же, он не был никаким «певцом империи», что пытаются ему приписать иные патриоты-державники. Отрицал Бродский не только СССР (без желания разобраться – а кто и почему придумал эту утопию), но и историческую Россию – типичное свойство его поколения, как эскапистов, так и активных диссидентов. Отсюда уже один шаг до нынешних призывов релокантов демонтировать «имперское мышление» и к деколонизации. Думается, родителям Бродского, как людям нормальным, произошедшее с Россией в 1991 году, не понравилось бы.
Бродский писал о своей бывшей стране («я – американский гражданин») как бы со стороны, не изнутри, интонации его эссе – это интонации чужака, недоумевающего, – как же можно так жить? Но человек, который родился и вырос в СССР, так бы не написал, если б писал искренне, а не вставая в позу. Дело не в берёзках, не в любви к родным осинам, а в сознательном переформатировании реальности под сконструированную в голове схему общества – «они – мы». «Они» – начальство, коммунисты, кагебешники, цензоры, «мы» – противостоящие «им». В жизни же разделения провести было невозможно.
Прекрасная статья.
Конечно, никакой он не “патриот-державник”. Он – плоть от плоти тех выродков, которые в своем узком кругу называли и называют выродками всех тех, кто не дает им “бабачить и тыкать”.
Это последователи Троцкого и компании. За это им и нобелевские премии дают.
Отец Бродского, вероятно, участник Гражданской войны, а такие убеждения не бросают, служил и в Китае на благо народа, передавал опыт идеологии, 70 е годы были другими, произошло изжитие страны, и появлялись такие, как поэт Иосиф, и влияние Запада нельзя не брать в расчёт.
Материал хоть и неоднозначный, но очень увлекательно написал. Отдельное спасибо автору за поднятые вопросы из области социологических исследований!
ИОСИФУ БРОДСКОМУ С ЛЮБОВЬЮ
«вся вера есть не более, чем почта
в один конец»
И.Б
Привет, опальный друг Иосиф!
Пишу тебе, дела забросив,
По Интернету, на Тот свет…
Ведь ты заходишь в Интернет?
Хочу – не много и не мало –
Сказать, что кончилась опала
Стихов твоих, скажи на милость, –
И всё в России изменилось.
По всей России там и тут
Тебя красиво издают…
Нельзя сказать, что почитают,
Но подражают, и читают…
И вспоминают иногда
Те, кто завидуют… Да, да!
И рады были бы стараться,
В суде представ «за тунеядство»
С тобой местами обменяться…
Но до сих пор «ТОТ – ЭТОТ СВЕТ»,
Таких обменных пунктов нет.
И каждый трудится, как может,
Обменивая Божий дар
У Дьявола на гонорар…
Скажи по чести, друг Иосиф,
Воскрес бы ты, дела забросив,
Чтобы вернуться навсегда
С Того на Этот свет, сюда?
Зайди хоть раз на Интернет,
«Услышь!» – мне нужен твой ответ.
Николай ЕРЁМИН КрасноАдск-КрасноРайск-КрасноЯрск
Материал шикарный, но не выдающийся, а вполне укладывающийся в тренд “какую биографию делают нашему Рыжему…” К
А влияла на Бродского и больше отца с матерью, – конечно же Анна Андреевна – тут даже Рейна не читай… Она не только ему внушила, что он гений, а и всему мировому сообществу; – и Нобелевскому комитету и ЦРУ в т.ч.
к сожалению после истории с Пастернаком вся наша хоть что-то значащая литература покатилась в сторону трендирования. Помните знаменитое фото Тарантино на могиле Пастернака; – вроде как на нем и человек в духовном оргазме а у меня всегда вопрос возникает – он что фотографа не видел и вообще это дубль какой? Так и с Бродским, так и с Солженицыным, так и с Барышниковым произошло – они стали трендами с хорошей продажей. Вот только Довлатов этого избежал, как мне кажется… Кстати по этому пути очень хотели прокатиться и нынешние понауехавшие, да только таланту не хватило. Очень показателен пример с Литвиновой – ну не смогла она в клипе со своим чемоданом в перьях на парижском тротуаре проканать под гламурную беженку. Если у дам беглянок в двадцатые годы была порода генетическая, то из Ренаты хабал -анамнез прет прямо из под Баленсиаги и ничем его не перебить – ни пайеткам, ни укладками, ни стразам, ни перьями.
Зачем же отказывать писателям в праве сочинять автобиографию? Пушкин писал будущей жене, что его дед, заподозрив свою супругу в близких отношениях с учителем-французом, просто-напросто повесил его на собственном заднем дворе. Бартенев обращался по этому поводу к отцу Пушкина, тот всё отрицал: такое самоуправство было невозможно. Что касается Высоцкого — его отец был всего лишь связистом, но это не помешало ему сообщить в КГБ, что его сын женился на иностранке.
Думаю что именно в КГБ Высоцкий и получал справку с разрешением” жениться на иностранке”.
“Да, мы в курсе, не беспокойтесь,” — ответили Семёну Владимировичу.
Есть несколько версий реакции деда Пушкина на измену жены, но нет такого, что он ее повесил. Почему вы все время врете? И цитату уважаемого А.П. Чехова вы извратили до безобразия (там где “Ты, Каштанка, насекомое существо,…”, дальше сами прочитайте хотя бы в Гугле, просвещайтесь по невежеству). Это ваша умышленная диверсия против русских писателей?
Как Вы догадались?