ГОЛОД ПЛЯШЕТ, ГОЛОД СКАЧЕТ
Рубрика в газете: Без притворства, № 2020 / 25, 02.07.2020, автор: Василий КИЛЯКОВ
Так получилось, что я много лет собираю частушки. Никогда ничего не подправляю в них. И не советую это делать. Достаточно «попричёсывали» частушки авторы многочисленных учебников.
В какой-то монографии я однажды прочитал:
Сегодня праздник – воскресенье,
Я получше уберусь:
Юбку новую одену
И верёвкой подвяжусь!
Комментарии излишни. Ясно, что частушку искалечила, переиначила рука какого-то грамотея из городских. Ту же частушку я слышал чище, ближе к народному языку, звучнее. Нет неправильного слова «одену», оставлено слово «отымалка» (сальная тряпка для чугунов, снимаемых с шестка). А ну-ка:
Нынче праздник – воскресенье,
Я почище наряжусь:
Сарафан худой надену,
Отымалкой подвяжусь.
Вот вам разница! И юмор над бедностью своей, и шутка, и гордость… И смысл глубже.
В связи с этим хочу рассказать одну историю. В деревне Смирновка Рязанской области не провели ни радио, ни телефона. Электричество появилось в 1954 году, и редко-редко у кого были сетевые радиоприёмники. Молодая эта деревня, а точнеё, выселки из большого села Рожково, и теперь так глуха, ещё глуше, чем была в 60-х годах, при моём рождении; так затерялась в кустах и оврагах, что и по улице не ездят, а объезжают стороной из-за лужи и оврага в середине деревни.
Живы и сейчас старухи, именно старухи, а не старики, не державшие в руках телефонной трубки, ни разу не говорившие по телефону. Такие деревеньки и тогда-то не были редкостью. А теперь… Клубом когда-то служило рубленное из брёвен правление колхоза. Сегодня и правления нет. В этой деревне посиделки, гулянки, разговоры и, конечно, частушки, песни, фольклор – рождались и умирали. На погосте и «жальниках» лежат талантливые балалаечники, сказочники, песенники…
Я же вспоминаю одного комбайнёра. По инвалидности приглашали его на комбайн только летом. Зимой он работал редко, скотником. Работая от зари до зари на комбайне, Иван Антонович уставал. «С устатку» покупал где-то самогонки, вечером перед правлением колхоза отплясывал и пел частушки с «зачёсом», с политической подкладкой… Я был уверен, что Иван Антонович сочиняет частушки сам – так они самобытны, искрометны, «с картинками» и без них. Я по памяти записал немного, «увидел» их…
И вот совсем недавно, читая «Русскую эпиграмму», наткнулся на частушку сталинских времён:
Ой, калИна, кАлина,
Шесть условий Сталина,
Одно из них – Рыкова,
Пять – Петра Великого…
Как же долго нужно было гулять этой частушке по свету, скрываться при культе личности и репрессиях, вырваться, появиться выхолощенной на люди, если принять за первозданную ту, которую пел в пьяной храбрости своей комбайнёр Иван Антонович:
ТАрина, ТАрина…
Большой… нос у Сталина,
Больше всех у Рыкова
И у Петра Великого…
Слово «нос» он заменял другим… И до наших дней дошли частушки из тех, что по праздникам в какой-нибудь избе одинокой женщины-солдатки сочиняли стар и млад. «Просмеивали» председателя колхоза, счетовода, бригадира – словом, местное начальство:
Бригадир, бригадир,
Лохматая шапка.
Кто бутылку поднесёт –
Тому и лошадка.
Или:
Во Смирновском во колхозе
Чёрт на крыше просвистал,
Председатель вёл кобылу,
Счетовод за хвост держал.
Сколько раз мы, мальчишки, теснились в полной избе, лезли вперёд, а если не удавалось – садились на печку или лёжали на полатях; и как-то невольно многое запомнилось, запечатлелось в лицах: кто пел, как пел и плясал. Даже манера игры со склонённой головой гармониста…
Меня тЯтенка обидел,
Сапоги большИ купил,
Сапоги большИ купил,
Чтоб я к девкам не ходил!
Вряд ли я когда забуду зимние вечера из детства, долгие, вьюжные, со снежными заносами. И бесконечные рассказы моего деда о войне, о «неметчине» – он был в плену. Временами он заводил патефон, настоящий патефон ручного завода (целый, верно, где-то на чердаке и сейчас), – и бывшие фронтовики слушали Русланову. И тогда изба наполнялась радостью…
Частушки, даже и услышанные из патефона, перестраивались, перелаживались, изменялись темы, идеи, образы, композиция, стиль – и это было тоже творчеством, сотворчеством.
В деревенской глуши, где театром служили избы, осознавалось желание складывать и петь искромётные частушки на каждое событие жизни. Главные события – война и голод… голод и война…
В тридцать третьем году
Всю поели лебеду,
Руки-ноги опухали,
С лебедухи подыхали.
Голод на Руси! Голод тех лет давил на психику русского человека многих поколений. Только за советское время прокатилось несколько волн голодных лет. И в наши годы чувствуются отзвуки тех волн: раскупаются продукты, то и дело говорят о повышении цен. Ропот о наступающем голоде:
Подруженька моя, Маня,
Какой трудный этот год:
Голод пляшет, голод скачет,
Голод песенки поёт.
В раннем детстве, помню, приходила к моей бабке подружка, бабка Ганя – высокая гнутая старуха. Бабка Ганя часто угорала в бане, и моя бабка опускалась в погреб, тёрла для неё хрен. Выпивали они по «мерзавчику» самогонки, и тогда Ганя пела частушки явно очень далёкого времени:
Не судите, господа,
Что я отерьхАлся <обносился >,
У меня тятька такой был,
Я в него удался.
Угар у бабки Гани проходил быстро. Временами она выходила на середину избы, топала калошами и распалялась:
На меня наговорили,
Что я бедная…
Семьсот в сундуке,
И все медные!
Пели старухи и очень старые, грустные песни:
Как у нас под окном
Расцветает сирень,
Расцветают душистые розы,
В моём сердце больном
Пробудилась любовь,
Пробудились счастливые грёзы.
Крестьяне «распели» не только частушки, но и песни «литературного» происхождения, как бы осовременили их, породили особую, полулитературную и полуфольклорную, традицию.
А вообще частушками на базаре не торгуют, а они нужны и дороги. Чем? Они исконно чужды лукавству и лживому прекраснодушию. А это как раз то, чего так не хватает нашему смутному времени. Частушка лишена притворного прекраснодушия. Не утилитарна. И солнечно искриста, как та вода поутру из деревенского колодца, вкус и силу которой никогда не забудешь.
И слава богу, что частушки (как и стихи) – не рыночная история. Не как современная музыкальная индустрия.
Обширное собрание тематически разнообразных частушек было у Николая Старшинова. Огромное даже. Они когда-то публиковались в каком-то журнале. Возможно, были изданы. И это не единственное издание. Таких сборников немало.
У Н. Старшинова брали читать его собрание кто ни попадя, а потом украли и напечатали. Он не успел и очень был этим задет.