Инерция отхожего места

Рубрика в газете: В тренде, № 2019 / 34, 19.09.2019, автор: Андрей РУДАЛЁВ (СЕВЕРОДВИНСК)

Действие нового романа Шамиля Идиатуллина происходит в вымышленном городе Чупове Сарасовской области. Это что-то среднее между Глуповым и образцово-показательным «маяком перестройки» Партградом из книги Александра Зиновьева «Катастройка». Среднестатистическое и типическое. Только ощущение катастрофичности, заброшенности и никчёмности усилено.
В городе, основанном под самый занавес 19 века, теперь главная достопримечательность – свалка. Все остальные точки роста свёрнуты и обрублены: «механический завод, остановлен, продан, вывезен. Кондитерская фабрика – закрыта». Поэтому «нужда в городе отпала», вот и разрастается убийственная пустота или помойка, которая становится «центром городской жизни». Две остроактуальные темы: мусор и выборы – соединяются в романе, для того, чтобы показать главную проблему, заключающуюся в запустении и бесперспективности провинциальной России. Это не её выбор, тут скорее обречённость. Вот и приходят на смену классическим «деревенщикам» певцы новой уходящей реальности – малых городов.


Шамиль Идиатуллин. Бывшая Ленина. – М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019 – серия «Актуальный роман».


 

В центре повествования семья Митрофановых: чиновник Даниил, у которого вдруг взыграли дремлющие политические амбиции, жена Лена, пребывающая всю жизнь в качестве его крепкого тыла, а также их дочь-студентка Саша. Автор настаивает, что роман про Лену – брошенную 41-летнюю женщину. Как оказалось сильную и самодостаточную, которой вполне по силам форматировать окружающую действительность, как быт домашнего очага, кукловодить мужчинами. Она вошла в стадию своей второй молодости и за плечами бывшая Ленина жизнь. Впереди знаки вопроса и мысли о борьбе. Митрофанова должна переломить существующую инерцию, символом которой становится смрадный запах свалки, и эта миссия делает её похожей на героя быковского фильма «Дурак».
Вообще вся жизнь в Чупове – бывшая, исходящая, как отходная молитва. В этом и символизм названия романа с намёком на исход жизненных энергий и потерю способности к борьбе, ведь сейчас «отбили бунтовку». Или это намёк на то, что всё близкое и родное трансформируется в чуждое и несущее смерть посредством гнилых вод. Отсюда и обречённость на противогаз, либо медленное, а то и скорое отравление…
Из-за этой социальной заострённости, так или иначе, все герои отходят на второй план. Они тонут и теряются в тотальном смраде свалки. Выбранная актуальная проблематика буквально подавила персонажей книги, они будто и не живут своей жизнью, не властны в ней, а скорее представляют собой иллюстративный материал для остросоциального романа. Плохо это или нет – сложно сказать. Скорее всего, тут естественный процесс, когда актуальная повестка зацикливает на себе всё, и отстраниться не возможно. Она захватывает и порабощается, как новостной фон, похожий на гул пчелиного улья. Поэтому если и принять роман за особую форму развёртывания бывшей Лениной жизни, то надо сказать, что эта жизнь во многом чужая и инородная, как и свалка. Лена, бывшая долгие годы тылом и фоном своего мужа, после предательства вышла на первый план, и теперь ей уже предстоит опекать не только своего супруга и дочь, но и предоставить покров для города от кошмарной свалки.
Ориентиром для книги Шамиля Идиатуллина может служить блестящий роман Александра Терехова «Немцы», где автору удалось совместить и уравновесить человеческую историю с социальной проблематикой. Но, с другой стороны, Идиатуллин не скатился в лубочность и в банальную агитку (а на этом полюсе, например, роман Алисы Ганиевой «Оскорблённые чувства»), не выдал исключительно идеологическое повествование. Здесь сама проблематика зажила своей жизнью, причём не только в романном пространстве, но и в реальности, и не автора в этом следует винить…
«Бывшая Ленина» подняла важную проблему российской современности: понимания и принятия отечественной географии и пространства. С одной стороны, поражающая воображение обширность, которая вроде бы и радует, становится предметом гордости, но в практическом приложении в нашем гиперпрактическом мире всё больше воспринимается за обузу. Вот и получается, что, с другой стороны, пространства становятся синонимом пустыни, «медвежьего угла» с непременным ощущением заброшенности и бесперспективности. Какое-либо значение они обретают, если начать активно из их недр выкачивать «смыслы», либо накачивать…отходами человеческой жизнедеятельности – таков новый прагматический подход. Территории огромные, и их не жалко. В наших реалиях смысла в них, как в экспансии Луны или Марса – прикольно, но не более. Здесь уже первична не гордость покорения и обладания, а вопрос «зачем это нам надо?» И, конечно же, следующие сомнения-подозрения: слишком широка Россия, не лучше ли убавить?..
Вот и возникает синтез «зоны затопления» с территорией отчуждения, при том, что мусорный полигон, – это своеобразная «русская рулетка» и совершенно не известно, когда, где и как он выстрелит. Этакая мина замедленного действия – клубок вопросов и проблем.
Поэтому и мусор в России – больше, чем экология. Это разговор и о территории, о контурах будущего, это и тема отложенных не решаемых десятилетиями проблем, которые сами собой не рассасываются, как и пластик. Мусорный полигон, свалка перерастает в образ-символ, который отравляет всё вокруг: воздух, землю, воду, людей и будущее. Она, как племя варваров, начинает расти на окраине города, и этот рост, расширение и возвышение постепенно переходит в осаду. Её символом становится сгущающийся смрад. Он густой и сладкий – свалочный, а в сочетании с вонью и вообще создаёт ощущение безжизненного места, из которого всё живое изгоняется под напором мусорной орды.
Главный же современный символ этой проблемы в стране: Шиес – заброшенная станция в Архангельской области, куда за тысячу километров решили везти из Москвы миллионы тонн отходов и складировать их десятилетиями на гигантском полигоне. Символ вопиющего современного варварства, которому противостоит простой человек. Вот где человеческий эпос пишется! Надо отметить, что сам автор отмечает, что писал книгу ещё до того, как Шиес возник у всех на слуху. Впрочем, особого пророческого дара и не требовалось, чтобы предсказать возникновение подобного рода проблем…
Свалка в романе тотальна и безбрежна. Она над законом, над обществом и не ограничена ни чем, будто неимоверно разрастающийся организм паразита, захватывающего всё вокруг и управляющего людьми. Она покоряет и порабощается пространство, потому как «не знала преград либо завершения». Символ её – бесконечность, причём не только в пространстве, но и времени. Автор пишет, что её смрад был «хтонически древним, плотным, едким и доводящим до отчаяния» с намёком на пресловутое «совковое» прошлое. Этот смрад топил и волок на «вязкое дно безнадёги». Сама свалка – спрессованный синтез отходов современной жизни и советского старья и отработанной ветоши, который нависает над обществом и людьми. Создаёт ту самую безнадёгу – когда сама жизнь становится бывшей, а в настоящем буйствуют процессы отравления, гниения и разложения – энергии и побочные действия того синтеза.
Хлам, мусор и смрад – это и есть «совковое» – распадные энергии, в своё время превратившие реальность большой страны в карикатурный «совок» и расчленившие её. Энергии, готовые и сейчас всё вывернуть наизнанку и превратить в дикую фантасмагорию, символом которой является хаос свалки.
Так и подводится мысль к римейку восьмидесятых. Тогда ведь тоже загнивание системы, её духоту и спёртость воздуха иллюстрировала экологическая проблематика. Началось всё с того, что голос общественности остановил авантюру с поворотом северных рек, затем прогремел Чернобыль и эту катастрофу приложили ко всем сферам жизни советского общества. Дальше пошла радиофобия, споры о пестицидах, которые якобы отравляют продукты, и вообще всё шло к тому, что цивилизация ставит крест на человеке, а заводы и фабрики губят всё вокруг. Поэтому легко и избавлялись от всего индустриального и двигались ближе к природе и натуральному хозяйству. В девяностые к нему и пришли. Так и терялся смысл в том же Чупове.
По мысли Идиатуллина, восьмидесятые очень важны для понимания современной российской действительности, во многом именно они её сформировали, заложили фундамент и аукаются так, что туши свет. Тот «мусор» до сих пор нависает над нами. Идиатуллин пишет про эхо восьмидесятых в нашей современности, причём с довольно мрачным прогнозом: «И если сейчас действительно повтор восьмидесятых годов двадцатого столетия, то новые девяностые будут такими, что мало не покажется». Показателен и эпиграф второй части романа из книги пророка Михея: «за нечистоту она будет разорена, и притом жестоким разорением». Но это, конечно же, не прогноз Кассандры и не попытки накликать беду, а, скорее, форма заговора на его не повторение…
Кто-то говорит про дубль «застоя» с последующей перестройкой-2.0, кто-то про продолжающееся буйство распадных энергий и свидетельство того, что распад СССР не завершился спуском флага, а перерос в длящийся деструктивный процесс. Так или иначе, но точка в той истории, завершившейся капитуляцией и гибелью Советского Союза, далеко не поставлена.
Вот и возникают два пути: исхода и борьбы с этой инерцией. Студента Саша, по словам которой «черви и помойка. Везде», отдаёт свой голос за уехать. Её мать Лена понимает, что «ехать – значит бросить родину», рассуждает о корнях, пусть и неглубоких, о том, что «эта земля наша. Теперь. Бросить её – значит сдаться. Сдаваться стыдно. Оставаться в таких условиях невозможно. Надо менять условия. Менять условия – значит бороться. А как бороться, если посадят или даже застрелят?»
Бороться с отравляющей инерцией свалки, со свалочным газом – с распадными энергиями, родом из восьмидесятых, которые повязали и нынешнюю жизнь, отравляют её и грозятся лишить будущего. Возможный рецепт – постепенное «выжигание» – проекция той самой теории «малых дел» по борьбе с разлагающей и гнетущей свалкой. Но это будут лишь точечные удары и мало на что влияющие. Проблема в другом: как наполнить отечественную географию смыслами, вернуть понимание сакральности территории, переломить инерцию разрастания пустыни-свалки, вернуть цель, жизнь и будущее. Вопрос и во внутреннем гнойнике-свалке, которая накапливается все последние десятилетия, с тех самых восьмидесятых. В нерешённых тогда или чудовищным образом порубленных проблемах, которые и гниют в нашей современной истории, отравляют её своим смрадом.

 

 

3 комментария на «“Инерция отхожего места”»

  1. А комментариев-то и нет. Никому не нужен словопомол о безнадежности.
    Нужные идеалы и они есть. Но их не будет в современной российской литературе и книгоиздании, пока русские таланты намеренно давит “редакция Елены Шубиной”

  2. Комментариев нет, так как, чтобы обнародовать свое мнение, нужно прочитать роман Шамиля Идиатуллина и других упоминаемых здесь авторов. Это не скоро делается. Судить о книге по пересказу ее содержания рецензентом не хочется. Это несерьезно.

  3. Вы правы, без прочтения самого романа трудно давать комментарий. А что касается сути данной статьи – да, чувство, что провинция никому не нужна, кроме как помойщикам, есть…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.