ЮБИЛЕЙНЫЙ РУБЛЬ

№ 2022 / 25, 01.07.2022, автор: Владимир БОРИСЕНКО (г. МИНСК, Республика Беларусь)

АРТИСТ И ЭКСПРОМТ

 

Летом 1976-го во время гастролей в Минске известнейшего московского Театра на Таганке я (тогдашний корреспондент партийной «Сельской газеты») познакомился с Владимиром Высоцким. Результатом разговора с ним в старой гостинице «Беларусь» возле стадиона «Динамо» стало эссе «А помнишь, Володя…», вошедшее в мою очередную книгу «Калиновый лес». О той встрече я рассказал в Москве 27 ноября 1999-го… Валерию Золотухину. Случилось так, что мы с другом детства Лёней Ларионовым приехали поздравить с 50-летним юбилеем своего друга-односельчанина Генку Костылева, который уже много лет успешно работал в столице. Сначала заехали к его сестре Лариске, которая, жила недалеко от Белорусского вокзала, и, в отличие от брата, ежегодно посещала свою малую родину – Фабричный посёлок на Оршанщине. Вместе с ней и «рванули» с несколькими пересадками, к имениннику.

При подходе к дому, где он тогда шиковал в трёхкомнатной квартире с новой женой, я заметил человека, очень похожего на одного из любимых моих артистов – Золотухина, который безуспешно пытался завести свой старенький добитый «жигуль». Подошёл поближе и понял, что не ошибся. Поздоровался, сказал, откуда я, кто и почему в Москве. Оказалось, «домовой Таганки», как звали известного актёра, жил в том же доме, что и Генка, которому я вёз в подарок… его книжку «На плахе Таганки», заранее купленную по моей просьбе Лариской. Она и Лёнька, ничего не понимая, бросали тревожно в нашу сторону взор и терпеливо ждали, когда я их нагоню.

Тем временем я достал из пакета книжку и попросил автора, который был навеселе, подписать её… мне! И сегодня стыдно за тот поступок, но пересилить себя в тот момент никак не смог, в чём впоследствии искренне всем и признался и перед всеми извинялся. Не знаю, поняли меня тогда или нет… Автограф рождался в машине, во время недолгой беседы. Приведу один из вопросов Золотухина, прозвучавший в этой беседе: «И ты эту херню будешь читать?..». Мастер, конечно же, и здесь играл…

Между прочим, по своей искренности и драматизму этот «дневник русского человека» стал для меня, уверен, как и для других многочисленных читателей и поклонников многогранного творчества Золотухина, уникальным документом о небывалой в 60-80-е годы популярности любимовского театра. О его расколе и упадке, о жизни и творчестве таких звёздных имён, как Анатолий Эфрос, Юрий Любимов, Владимир Высоцкий, Алла Демидова, Николай Губенко, Леонид Филатов. О мечте-суматохе самого автора, москвича из алтайского Быстрого Истока. Эпиграфом к необычному дневнику стал экспромт Евгения Евтушенко на 50-летие Валерия Золотухина, которое отмечалось 25 июня 1991 г. в зале театра:

 

У актёров на Таганке

Есть особенность осанки

И особенность судьбы:

Доказать Руси, Европе,

Что театр наш – не холопий

И актёры – не рабы.

Первые некрепостные

Из актёров Совроссии,

Вы – Любимова птенцы.

Был театр такого рода,

Как внутри тюрьмы – свобода.

Вы – таганская порода,

Бунтари и сорванцы.

На дощатой плахе-сцене

Рвал Высоцкий грудью цепи

И лучился заводной,

Лёгкий, звонкий, без натуги

Золотов, нет – Золотухин,

Золотистый, золотой…

 

Что там говорить, великий мастер был Евгений Александрович. Уникальное, невероятное произошло у меня с ним знакомство в феврале 1986-го. Известный в Москве критик, поэт и публицист Павел Ульяшов, который дружил с моим другом-журналистом Николаем Васьковым (оба смоленские), в мае упомянутого года приехал в Минск для подготовки большого материала для «Литературной России» о Василе Быкове к его 60-летнему юбилею. И диалог (действительно большой) был опубликован, по-моему, даже в сам день рождения великого белорусского писателя – 19 июня. Я быстро нашёл тогда с Пашей общий язык, и мы (он пробыл почти неделю) с ним крепко сдружились. Родом он был (умер в сентябре 2004 г.) из смоленской Громиловки. Окончил историко-филологический факультет областного пединститута, где «активно занимался журналистикой, и потому приняли литсотрудником в молодёжную «Смену». Со временем заведовал отделом пропаганды и культуры». Васьков рассказывал, как старший товарищ поддерживал в литобъединении «Радуга», которое он регулярно посещал, местные таланты.

В апреле 1968 года на поэтическом вечере в областном драмтеатре Павел прочёл своё стихотворение «Поэты». Оно показалось начальству безыдейным и антисоветским, и автора не просто выгнали из редакции, но исключили при этом из партии. Сегодня, когда читаешь это стихотворение – ясно понимаешь: в нём нет ничего идеологически вредного даже для тех времён, а провозглашается одна правда, которая вызвала неприятие у областного руководства.

В 1970-м Ульяшов уехал в Москву, где работал в журналах «В мире книг» и «Октябрь», в «Литературной газете» и «Литературной России». Написал книги: «Ветер земных дорог», «Этот неумирающий жанр. Современный советский рассказ», «Одинокий искатель. О.Э. Мандельштам», «Только о любви. Сборник стихотворений», «Из песни – слово». Возглавлял издательства «Чарли» и «Алгоритм». За относительно короткое время я сумел убедиться в его глубокой порядочности, честности, верности дружбе и настоящей любви к России.

В январе 1986 года он пригласил нас с Васьковым на свой полтинник. При этом по телефону заметил: «Прихватите с собой обязательно свои стихи, я познакомлю вас с Евтушенко». Мы уже знали, что он поддерживал с известным поэтом самые дружеские отношения и потому охотно поверили и мало удивились.

 

 

ДЕД И ФАМИЛИЯ

 

Настоящая фамилия Евтушенко – Гангнус. Во время войны учительница физкультуры говорила детям, что Женя – немец (хотя по отцу тот был латышом) и дружить с ним нельзя. Поэтому мать сменила фамилию сына на фамилию своего репрессированного отца Ермолая Наумовича, деда поэта из калинковичской деревни Хомичи, что в глубине белорусского Полесья. О своих корнях поэт никогда не забывал. Это он подчеркнул, прежде всего, и в ЦДЛ, куда привёл нас с Васьковым на ранее договорённую встречу Ульяшов.

Евгений Александрович был в приподнятом настроении. Расспрашивал, как живётся писателям и журналистам, чем конкретно занимаемся мы сами, что теперь происходит в Беларуси, которую он посетил впервые, вместе с известным драматургом Андреем Макаёнком, за четыре года до нашей встречи. Узнал, по его словам, тогда, что в Хомичах живёт вдова троюродного брата Владимира Нина Васильевна Евтушенко. С помощью писателей и местной власти разыскал её и приехал в деревню. Кстати, гостем мест, ставших на всю жизнь дорогими, был ещё трижды. В итоге познакомился с другими своими дальними родственниками. Последний раз посетил родину деда в 2015-м.

В числе представителей власти, которые его приветствовали за два года до смерти в Оклахоме, был и мой младший минский товарищ, ныне редактор райгазеты Алесь Веко. Евгений Александрович честно признавался, что его крепко тянули в Беларусь родные корни. Здесь он «набирался энергии для дальнейшей жизни и успешного творчества». Очень переживал за судьбу вымирающих Хомичей. Оставил свои книжки с автографами местным работникам и школьникам, перед которыми выступал. В ответ сельчане подарили ему копию чудотворной иконы Юровичской Богоматери.

В ресторане, куда мы пришли, тоже шла известная в то время борьба с пьянством и алкоголизмом. Но после серьёзного и доказательного письма-обращения известных литераторов лично к Горбачёву здесь начали продавать красное, казавшееся чёрным, и белое, как молоко, итальянское вино «Чинзано». Его большая красивая бутылка стоила 10 рублей и одну копейку.

Евгений Александрович, который вместе с Расулом Гамзатовым и с кем-то ещё был подписантом петиции, очень возмущался антиалкогольным законом, действовавшим с 1 июня 1985 года. Сказал нам, что был первым, кто выступил в «Литературке» против этой «бездарной кампании».

 

 

БОГ И ПОЭТ

 

После четвертой 0,7 мы попросили поэта прочитать что-нибудь зимнее, и моментально услышали:

 

…Вот до чего вино доводит…

Как не сюда – да именно сюда.

Расстроил всех собою и доволен.

С тобою просто, Женечка, беда.

В карманы руки зябкие засовываю,

а улицы кругом снежным-снежны.

В такси ныряю: шеф, гони!

За Соколом есть комнатка.

Там ждать меня должны…

 

Я и сегодня могу повторить это стихотворение слово в слово, не ручаясь, правда, за знаки препинания. Между прочим, память раньше я имел замечательную. Достаточно признаться, что на первом курсе журфака поспорил в общаге на шесть бутылок «Агдама» и два кило «Одесской», что выучу за ночь значительную часть написанной каким-то гекзаметром поэмы Гомера «Одиссея»:

 

Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который

Долго скитался с тех пор, как разрушил священную Трою,

Многих людей города посетил и обычаи видел,

Много духом страдал на морях, о спасеньи заботясь…

 

Ну и так далее. И спор тот выиграл, читал, пока дурно не стало…

Мы с Васьковым, как и просил Ульяшов, оставили между делом Евтушенко на рецензию свои стихи. Павел должен был как-то передать отзыв гения, но ничего мы так и не получили. Конечно же, не обиделись, ведь кто мы такие были для настоящего поэта? Да после пережитого мною тогда конфуза лично мне, полагаю, ничего уже не надо было и отвечать. А дело было так.

Мы читали из оставленного по просьбе Евгения Александровича по одному стихотворению. Васьков – «Тонкий лед», Я – «Сын берёз», в котором была такая строчка: «Берёзовый треск на рожденье моё и Христово…». Услышав его, Евтушенко сразу спросил, когда же я родился. Ответил, что пятого января. «А Христос когда?» – «Седьмого января» – «А-а-а… а в каком году ты на свет Божий появился?..» – «В 1949-м…» – «Ну тогда всё понятно… Правильно, сначала себя назвал, а потом уже и Его!..» – мэтр так рассмеялся, что чуть не упал со стула.

Я не знал, куда девать глаза… Такого урока, не только литературного, мне хватает на всю жизнь. Как говорят, и смех, и грех. Но на этом всё не закончилось. До отправления ночного поезда оставалось совсем мало времени, а до Белорусского вокзала – совсем не близко! И мы начали лихорадочно рассчитываться за пять бутылок крепкого заморского вина и мелкобуржуазную закусь. Не хватило… 57 копеек! Евтушенко вновь рассмеялся, весело взглянул на Ульяшова, достал новенький металлический рубль с олимпийской символикой за 1985 год, ловко и сильно грохнул им по столику и произнёс: «Паша, я ж тебе уже раз говорил: деньги надо показывать сразу…» Потом душевно попрощался и ушёл.

Ульяшов направился к знакомой официантке решать денежный вопрос. Убедившись, что «всё в порядке», я быстренько схватил, на какое-то мгновение опередив Васькова, евтушенковский рубль и бросил его в глубокий карман. И вот уже четвёртый десяток лет бережно храню этот случайный подарок, который напоминает мне о невероятной встрече с выдающимся творцом и разным в разные времена человеком, так и не выяснившим до конца свои взаимоотношения с Высоцким и Бродским…